Возвышение падших

— Султанша, доброе утро, — с улыбкой повернувшись к ней, тут же смягчилась Миршэ-калфа, а после, снова строго посмотрев на служанку, добавила: — Что встала? Неси кувшин с водой для умывания и полотенце! Вот же бестолковая…

Когда Дэфне Султан закончила с умыванием, в её покоях уже суетилось несколько девушек, которые по велению Миршэ-калфы, а точнее по её жесту, подошли к султанше с её платьями в руках и поклонились.

— Султанша, какое платье вы бы хотели надеть? — спросила Миршэ-калфа, пока Дэфне Султан мельком смотрела на каждое из предложенных платьев.

— То, синее.

Спустя некоторое время Дэфне Султан, облачённая в платье из синей парчи и серебряные драгоценности, украшенные сапфирами, сидела на тахте и завтракала.

— В гареме всё хорошо? — поинтересовалась султанша, посмотрев на стоящую рядом Миршэ-калфу, которая как всегда была собрана, сдержанна и суха.

— Да. Не беспокойтесь. А как ваше здоровье? Вы хорошо себя чувствуете?

Дэфне Султан не ответила и устало вздохнула. Калфа каждое утро задавала эти вопросы, а ещё пичкала её травяными настоями, неприятными на вкус лекарствами и настаивала на ежедневном осмотре лекаря.

— Мой лев продолжает звать к себе ту наложницу? — слегка помрачнела Дэфне Султан, справившись об этом.

— Продолжает, — ответила Миршэ-калфа, нахмурившись, будто тоже не одобряя это. — Но этой ночью шехзаде Баязид вдруг отослал Эмине-хатун обратно в гарем и отправился в покои Филиз Султан, где и остался.

Султанша изумлённо вскинула брови, а после улыбнулась облегчённо и мягко. Она знала, что её сын любит свою жену, и никакие наложницы этого изменить не в силах. Может, всё наладится, и в их семье снова воцарятся мир и покой?

Закончив с завтраком, Дэфне Султан хотела было прогуляться в садах, на чём настаивала Миршэ-калфа, утверждающая, что это необходимо для поддержания хорошего самочувствия, но явился главный евнух Идрис-ага с письмом из столицы.

— Оно для шехзаде Баязида, но его нет в его покоях, а гонец сказал, что это нечто важное и срочное, — отчитался евнух, передавая письмо султанше. — Похоже, в столице что-то произошло.

— Дай Аллах, к добру, — нахмурилась Дэфне Султан, развернув письмо и принявшись читать его. — От повелителя, — взволнованно добавила она, заметив султанскую печать под написанным.

“Баязид,

Ты радуешь меня своими успехами в управлении делами Амасьи. Надеюсь, ты здоров, как и твоя семья. Передавай моё почтение и пожелания здоровья матери. Я слышал, она поправилась. Хвала Аллаху, он сохранил её для тебя и для всех нас.

Меня Всевышний больше не желает хранить для нашей семьи и нашего государства, потому и пишу к тебе. Я слаб, болен, и, по словам лекарей, доживаю свои последние дни, не вставая с ложа и изредка приходя в себя.

Я улучил момент, пребывая в сознании, дабы написать это письмо для тебя, но не удивляйся тому, что не узнаешь мой почерк — я не в силах и пера взять в руки.

Ты — старший из моих сыновей после смерти Сулеймана. Ты взял самые лучшие качества от матери, хотя, пожалуй, в ней нет плохих. Я горжусь тобой, но на османском престоле тебя, увы, не вижу.

Как я сказал, ты похож на мать, оттого мягок, чувствителен, излишне сострадателен и жаждешь справедливости вопреки голосу разума.

Повелитель не может быть мягким, не может быть чувствительным, а излишние сострадание и жажда справедливости приводят к неверным решениям, основанным на чувствах, а не на голосе разума.

Потому мое решение таково: моим наследником объявлен шехзаде Мехмет, как следующий после тебя по старшинству.

Султан Орхан Хан Хазретлери”.

Отложив письмо на столик, Дэфне Султан прикрыла веки и шумно выдохнула. Она знала своего сына и знала, какая буря поднимется в его сердце, когда ему станет известно о решении повелителя.

Но её беспокоило не только это. Султан Орхан, по его словам, при смерти, и это поселило в душе султанши страх, тоску и печаль. Прошло столько лет, а в её сердце всё ещё тлели чувства к нему. Даже промелькнула мысль о том, чтобы отправиться в Топкапы, увидеть его, хоть чем-то помочь и просто побыть рядом с ним.

Но она не могла этого сделать, когда её сын нуждался в ней. Только она сможет образумить его и помочь справиться с гневом и страхом. Султан Орхан прав: шехзаде Баязид чувствителен, раним и скор на проявление чувств. Что уж говорить, это всё он перенял у неё, потому они друг друга так хорошо понимают.

— Как только мой лев вернётся к себе, передай ему, что я жду его для важного разговора, — велела Дэфне Султан, посмотрев на Идриса-агу, который поклонился в знак покорности.

Дворец Гюльрух Султан.

Жизнь Гюльрух Султан шла своим чередом — размеренно и однообразно.

День за днём, неделю за неделей она проводила в своём дворце или же в садах, его окружающих. Самостоятельно занималась воспитанием сына, который, к её сожалению, рос похожим на Касима-пашу как внешне, так и характером. Читала книги, вышивала или спала.

Она и прежде была особой холодной, сдержанной и мрачной. Но её теперешняя жизнь — однообразная, пустая и скучная — душила её. Она ещё больше закрылась в себе от окружающих и от мира, а на её лице давным давно не было улыбки — лишь сухое и мрачное выражение.

Несчастливый брак, сын, похожий на ненавистного мужа, безделье и скука — всё это злило и мучило её.

Несколько раз она порывалась в Топкапы, но там было не до неё. Повелитель при смерти, Эсен Султан, потеряв ребёнка, закрылась в своих покоях с детьми, о Карахан Султан ни слуха, ни духа.

Вынужденная томиться в своём дворце, Гюльрух Султан и сегодня, проснувшись, сначала позавтракала, после немного погуляла с сыном, а теперь, расположившись на террасе, залитой солнечными лучами, пыталась читать.

Лениво перелистнув очередную страницу, она вдруг услышала приближающийся топот конских копыт, и, заинтересованно посмотрев поверх мраморных перил на дорогу, ведущую ко дворцу, заметила трёх всадников.

Касим-паша возвращался с государственной службы в сопровождении охраны. Узнав его, Гюльрух Султан нахмурилась и поджала губы.

Муж с ней не виделся, не разговаривал и вообще не обращал на неё внимания. Разумеется, её это устраивало, ведь она его терпеть не могла, но порою отчего-то ей становилось обидно и даже тоскливо. Она была одна и ей было не с кем поговорить, исключая глуповатых служанок.