Вспомнить, нельзя забыть

ПО ПАТРОНЧИКУ ЗА КРОВИНОЧКУ

Складка горечи возле сжатых губ… Неужели цель не намечена? Заострите глаз, отточите зуб! И сказать мне вам больше нечего… Если сын сидит где-то в Вологде, Если брат убит в Петропавловске — Надо чаще думать о вороге — Не по кроткому, по ангельски, Надо думать думу заветную, А по мудрому, по змеиному, Свою месть обдумать ответную. И не ветра стон — это стон души… Затерялось солнце за тучами… В яме каменной на полет аршин Соловецкий великомученик. То не брат ли твой и не сын ли там? Не отец ли твой задыхается? Головою бьет по сырым камням, За клочки соломы цепляется… Над страдальцами Соловецкими, Над Нарымскими заточенными, Над слезами невинными детскими Издеваются «вохры» с «чонами». Море — волнами, небо — тучами… А восток — кровавыми зорями… Чью-то мать во Пскове замучали… А сестру в чека… опозорили! Губы сжатые. Сердце молотом. Слово черное, да зловещее… Если сердце твое расколото, Втисни ненависть эту в трещину. Не по ельникам, по осинникам, Не в кубышечку, не в коробочку — Ветерок сберет по полтиннику На патрончики, на винтовочку! За ложбинками, за пригорками Проползет лихой потихонечку… По патрончику! (очи зоркие!) — За старушку-мать, за сестреночку! По патрончику — за слезиночку! И за каждого из замученных. По патрончику — за кровиночку! Из винтовочек — пули тучами! Так чего еще спрашивать? Неужели цель не намечена? Или с этими… Или с нашими! И сказать мне вам больше нечего. 1928 г.

НЕУЖЕЛИ?

Неба край закат чуть-чуть озолотил… Неужели нет на Родину пути? Я на рельсы прямо грудью упаду, И шепну им: «хоть по шпалам, но уйду!» Телеграфные столбы о чем поют? Только слово уловила я: «убью у-т!» Ветер волосы развеял, распушил. Никого… ах, неужели ни души? Неужели даже некому сказать? Только ненависть прищурила глаза… Я о главном умолчу, ведь не поймут Надо к берегу… но берег этот крут! Надо к берегу, но как к нему подплыть? Уцепиться бы за соломинку, за нить! Все соломинки теченьем унесло, Все ниточки оборваны веслом… Чья-то огненная лодка проплыла, Мы остались здесь у Белого Стола. На столе на том покойники лежат. Кто от пули, кто и просто от ножа… Капли крови, как гвоздики на полу… Низко кланяюсь я Белому Столу. Но живые долго плакать не должны, Им живые и дороги суждены! Неужели, неужели не найти, Нам, изгнанникам, на Родину пути? …………………………………………………………………………….. Есть такое слово крепкое «хочу!» Оно родственно и пуле и мечу. Есть такое слово грозное «Борьба!» В этом слове эмигрантская судьба. 1929 г.

ВЗМАХ КЛИНКА!

Я утром выйду на крыльцо И встречу новый день без страха. Увижу смуглое лицо Под партизанскою папахой. В моих мечтах те дни горят! Пусть будет сердце беспечальным… Уйдет в тайгу лихой отряд, А впереди его… Начальник! Твоя дорога нелегка. Ты будешь огражден судьбою. Благословляю взмах клинка, В твоей руке, зовущей к бою! Быть может, в боевом пылу Под резкий стрекот пулемета, Ты вспомнишь, что в глухом тылу — Твоей души есть близкий кто-то… О подвигах поют века… В борьбе за Русь, Господь с тобою! Благословляю взмах клинка, В твоей руке, зовущей к бою!

НЕЛЕГАЛЬНЫЙ

Перешел через границу… Он среди врагов, Смотрит им спокойно в лица, Ко всему готов. Впереди конец фатальный, Отступленья нет. Свято должен нелегальный Выполнить обет! Брови сдвинуты угрюмо, Бледный лоб упрям. И ведут ночные думы Счет опасным дням. Он погибнет? Ну и что же? Цепи не порвать… Много их! Помилуй, Боже! Рыцарскую рать!

ДИНАМИТНАЯ ЛИРИКА

Нынче не взошли мои посевы, Завтра буду проще и сильней. Только многим чужды перепевы Динамитной лирики моей… Злая гарь порохового дыма Мне милее аромата роз! Вот поэтому проходят мимо, Мимо мною вспаханных полос. Ждут освобожденья миллионы Русских угнетаемых людей! Вот о чем стальные перезвоны Динамитной лирики моей… Там родного мучают в Нарыме, Близкого пытают в Соловках… Днем и ночью мыслями я с ними, Разделяю их тоску и страх. Кольцами серебряной кольчуги Спаяны стремленья наших дней. Я не изменю моей подруге — Динамитной лирике моей! 1929 г.

ВСЕ О ТОМ ЖЕ

Сижу, облокотясь на шаткий стол, И слушаю рассказ неторопливый: Про Петропавловск, про Тобол… И чудятся разметанные гривы Во тьме несущихся коней. Я вижу берег синей Ангары, Где рыцарскою кровью Адмирала На склоне каменной горы — Россия отреченье начертала От прошлых незабвенных дней. Потом глухие улицы Читы… И в мареве кровавого тумана Сверкают золотом погоны и кресты У офицеров ставки Атамана. И смерть с серебряной косой… На волнах дней кипели гребни пены! А вот они, Даурские Казармы, Где за намек малейший на измену — Расстреливали по приказу Командарма! Чужим оказывался свой… Владивосток… Но ослабели крылья, И рушилась, пошатываясь, крепость… У моря грань надрыва и бессилья… И стала исторической нелепость! И был убийственный откат. И дальше слезные и бледные страницы: Гензан… Гирин… Сумбурность Харбина. Молчащие измученные лица. Спокойствия! Забвения! Вина! Возврата больше нет назад… И проблесками в мрачной эпопее — Упорство, жертвенность и героизм. О них я рассказать здесь не успею. Тебе, водитель сильных, Фанатизм, Нужны нечеловеческие песни! Прошли года И чувствуем мы снова: Близка эпоха крови и борьбы. Из труб герольдов огненное слово! Приказ Ее Величества Судьбы — И Родина великая воскреснет! 1928 г.

НЕ В ЭТОМ ЛИ ГОДУ?

В Иркутске, в сквере, около вокзала, Я на скамье садовой ночевала, Да не одну, а двадцать пять ночей… Бежала я от предстоящей муки, Фальшивый паспорт обжигал мне руки, Глаза слепил блеск вражеских мечей. А в Ангаре, в ее зеленых водах, Сверкали слезы моего народа, И берег окровавленный вздыхал… И, взглядом утонув в зеленой мути, Мечтала я о трепетной минуте, Когда вскипит, грозя, девятый вал! Но шли в остроконечных шлемах люди… И я терялась… может быть, не будет? Победа, как и солнце, далека… И мне хотелось вместо дум о мести, С моим народом гибнуть, гибнуть вместе — За кровь, за вздох, за душу Колчака. Я отыскала ту святую гору, Где смерти в очи он взглянул спокойным взором, Где муку принял он за свой народ… В то час я верила: Россия будет снова, Пусть только Унгерн скажет властно и сурово Своим полкам призывное «Вперед!» Об Унгерне ползли глухие слухи; Но красный командарм, товарищ Блюхер, Грозил в Чите железным кулаком! Кругом в остроконечных шлемах люди. И я средь них, с моей мечтой о чуде, А рядом — синеглазый военком… Слова Любви? Не слушаю, не надо! Ведь между нами жуткая преграда — За гибель Родины в душе пылает месть… Но вот взмахнули крылья злого рока! Рассеяны защитники Владивостока… Последняя ошеломляющая весть… Потом… все было тускло и бесцветно… Все эти годы с верой беззаветной Я чуда, только чуда — жду! Не я одна, а все мы много весен Зовем и молим, требуем и просим: Когда? Не в этом ли году? Я чувствую, что многие устали… И будто бы кинжал дамасской стали Пронзила душу мне тоска… Ах, лучше бы нам всем на поле чести Погибнуть бы тогда, с другими вместе — За кровь, за вздох, за душу Колчака! 1929 г.

В КОМИССАРСКОМ ПОРТФЕЛЕ

Ответ Жарову.

Эти годы закалили душу — И не только мне, а очень многим. В нас безверье веру не задушит, В бездорожье нам ясны дороги. Эти годы криками набата Все еще в ушах звенят и стонут… Сквозь изгнанье пронесли мы свято Русь, — Как чудотворную икону. В эти годы мы повсюду пели, Только песни грустные такие: — В комиссарском кожаном портфеле Все еще лежит судьба России… 1930 г.

ОТСТУПНИКУ

Встречаться мы не перестали, Но ты чужой навеки мне… Идешь? Один? В чужие дали, К чужим богам, в чужой стране? Тебя настигнет Немезида: Вот жрец, от лжи и тайны пьян, И покрывалами Изиды Задрапированный обман! А я не верю в «матерь мира», Чужие боги мне чужды. Не сотворю себе кумира Ни из любви, ни из вражды. Что может быть святей и проще Святых, родных, любимых мест, Где над березовою рощей Сверкает на часовне крест? Тускнеют, блекнут все химеры Перед сиянием креста. Я не сменю отцовской веры, Она, как жизнь и смерь, — проста. Не «матерь мира», — Матерь Божья! Не «покрывала», а Покров! И к Ней, во мраке бездорожья, К родной святыне — горький зов! 1930 г.

ОБЫВАТЕЛЬСКИЙ ТЫЛ

Клянемся гранитом традиций и сумраком братских могил, что мы не отступим с позиций в глухой обывательский тыл! И солнце не видит незрячий, и песню не слышит глухой… Победу и боль неудачи разделим мы между собой. Так было и будет. И вечно, укрывшись за чьей-то спиной, живет, улыбаясь беспечно, незрячий, глухой и… чужой! За нашей спиной распродажа… Какое нам дело до них? Нам сердце живое подскажет правдивость путей боевых! Но будет кровавой расплата для тех, кто Россию забыл… Торгуй, пока можно, проклятый глухой обывательский тыл! 1927 г.

ИЩУ

Не убила… не украла, Бьется женский разум Малый Над большой Задачей. Что же дальше? я не знаю. Март ли пригорюнил? Только нет улыбки в мае, Нет любви в июне Русской горечи и боли Кланяюсь я в пояс. До сих пор не оттого ли Я не успокоюсь? С каждым годом хуже, хуже… Но ищу кого-то И зову того, кто нужен Для святой работы. Ну, а что же, если зова Не услышит брат мой?.. Желтый колос Мое слово Дело будет Жатвой! 1929 г.