Выбор Саввы, или Антропософия по-русски

– Доктор, я всегда и во всем живу исключительно по гороскопу!

– И вам не стыдно? – спросил ее Штайнер.

Был ли Рудольф Штайнер просто человеком? Пожалуй, нет, вернее – не совсем. Судя по объему открытого им в теории, изложенного на бумаге и осуществленного на практике, он был одним из тех, кто призван донести до нас сакральные знания. Души созревшие готовы принять и переработать информацию, души незрелые отвергают ее и даже могут скептически иронизировать в ее адрес. Но от этого страдают отнюдь не информация и знания – страдают исключительно несмышленые души.

Огульно охаять и опошлить можно все, что угодно, – непревзойденного ума не требуется. А вот предложить собственную сакраментальную концепцию по обустройству мира, да еще и необычайно действенную – кишка тонка. Особенно же противно, когда агрессией против всего ими непонятого грешат талантливые, литературно одаренные люди, претендующие на небывалую широту взглядов и глубокие познания в различных сферах. Но пасквилями с их стороны обычно все и ограничивается. Предложить нечто новое в мировом контексте – тут недостаточно даже крупного таланта, нужно быть титанами мысли и сердца, проявлять божественную гениальность. А за уши таковую не притянешь. Засим все потуги обычно ограничиваются банальной злой критикой, а вовсе не откровениями вселенского масштаба. И выходит, что не стоит обливать помоями завоевания лучших умов человечества, лишь бы потешить собственное нездоровое эго.

И Бердяев, и Мережковский страстно заботились о «Царстве Духа» в себе, но почему-то в упор не замечали этого Царства в других. Вот, к примеру, фраза из «Самопознания» Бердяева: «Я бесконечно люблю свободу, которой противоположна всякая магическая атмосфера. Я всегда веду борьбу за независимость личности, не допуская ее смешения с какой-либо коллективной силой и растворения в безликой стихии». Эти его слова, как может показаться, вовсе не плохи, но только в случае равновеликого уважения к личности другого человека. А вот как раз с этим у Бердяева наблюдались бесспорные трудности. Равно как и у Мережковского.

По воспоминаниям Маргариты Сабашниковой, при встрече со Штайнером в Париже Мережковский «разошелся» до такой степени, что довольно зло выкрикнул: «Скажите нам последнюю тайну!» – на что Штайнер спокойно ответил: «Если вы сначала скажете мне предпоследнюю». А ведь в «Атлантиде» и «Иисусе Неизвестном» Мережковский действительно попытался приблизиться к предпоследней тайне мироздания, но не дотянул, не хватило широты интуитивно-пророческого зрения, видения душой и сердцем. Потонул в страхе смерти, в ожидании скорого конца света, заплутал в мрачном лабиринте грядущего Апокалипсиса. Недаром многие из его современников видели в нем «великого мертвеца русской литературы».

Если вчитаться, вдуматься, проанализировать, среди непреложных посланцев, снисходивших в разные времена на Землю, никогда не существовало противостояния и борьбы за пальму первенства. Напротив, наличествовала необыкновенная схожесть идей, только преподносимая в различных, сообразно эпохе, месту и нации, интерпретациях. В основе же своей все идеи сводились к очищению и спасению души.

Противостояние всегда обнаруживалось у массы обывателей, субъективно и безапелляционно осуждающих одни учения и превозносящих другие, по ряду причин более им понятные и близкие. И вот тут на поверхность всплывает уже иная крайность – не отвергающая подряд все и вся, а упирающаяся в одну-единственную точку. Да пожалуйста! Выбирайте на здоровье, следуйте традициям, блюдите устои и каноны, ваше право, но зачем копья-то ломать, кровь проливать, отметая не выбранное вами? Приоткройте завесы, расширьте кругозор. Не хотят. Слепота, глухота, замешанные на воинствующем духовном рабстве.

Ну, конечно, ортодоксы от христианства злопыхали по поводу воззрений Штайнера. Дескать, как он посмел дать свою интерпретацию-расшифровку канонических Евангелий, опубликованную его же соотечественниками и позже переведенную на многие европейские языки, как мог до конца оставаться верным безусловной для него идее реинкарнации. Но хочется заметить, Штайнер ни в одной из своих работ не противопоставлял собственного «я» основам христианского или какого-либо иного вероучения. Между тем многим из ортодоксально-упертых «праведников» не мешало бы поучиться не столь буквальному и однобокому прочтению Священного Писания и уж тем паче не морочить людей чудовищной в своей вечной безысходности (может быть, всего лишь неверно понятой?), изворотливой ветхозаветной идеей рая и ада.

Перед Штайнером никогда не возникало сомнения в единстве Бога. Штайнер, безусловно, знал: Бог – един и вечен. Вот только посланник от него был вовсе не единственным. Да, нужно согласиться – невероятно трудно порой отличить подделку от оригинала. Великие мира сего путались, блуждая впотьмах. Вместе с тем грешно страдать и непросвещенной всеядностью, заглатывать любую наживку; но не лучше ли оставаться наивными, во многом сомневающимися простаками, чем лишенными всяческих сомнений и колебаний, а главное, потерявшими доброту и зрение души «истинно верующими»? Впрочем, ветер дует, собаки лают, а караван идет.

У зеркала

В начале было Слово,

И Слово было у Бога,

И Слово было Бог.

Евангелие от Иоанна

Мой двойник в зеркалах молчит,

Множит, множит меня на Я.

До чего же он неречист —

Он молчаньем пытает меня.

Но пока на исходе тьмы

Еще дышит копье огня,

Но пока не окончены сны,

Еще можно спасти меня.

* * *

Разори меня, разгроми

От начала начал до конца.

Не услышат нас глухари

С человечьим подобьем лица.

Не заметят слезы свечи,

Замерзающей каплей в ночь,

И как синяя рань кричит

Белой болью березовых рощ.

Говори, говори, ори!

Вязью слов, вязью губ ворожи,

Чтоб успеть до чуткой зари

Отделить себя ото лжи.

* * *

И пока в постелях храпят,

И пока Христос не распят,

И пока еще свет фонаря

На асфальте пятном янтаря,

И пока еще час до зари

Дня, в котором и мы глухари,

Сотвори, отвори, окрыли

Самый нужный единый Слог —

Ибо Слово в начале – Бог.

* * *

Штайнер никогда не был только философом-теоретиком, всегда оставался редким трудягой-практиком, успевшим дать начало многим прикладным сторонам своей духовной науки. Им была создана система вальдорфской педагогики, открыта эвритмия, найдены новые формы сценического искусства, написаны и поставлены драмы-мистерии, дважды отстроен центр Гетеанум и, наконец, в соавторстве с врачом Итой Вегман разработаны отрасли антропософской медицины и фармакологии, основанные на единстве человека с растениями, минералами, природными ритмами и мировым духовным пространством.