Яромира. Украденная княжна

Харальд проглотил следующий упрек, когда Ярлфрид подняла на него блестящие, полные слез глаза. Клацнул зубами и прикусил язык, и сбежал, велел дроттнинг лежать на месте. Словно она могла куда-то деться на драккаре…

Вернулся он, держа в руке бурдюк с кислющим пойлом франков. Протянув его Ярлфрид, конунг отвел взгляд.

— Выпей немного. Согреет изнутри.

Она неуверенно взяла бурдюк в руку и принюхалась. В нос ударил крепкий дух, и дроттнинг сморщилась. Но уже после небольшого глотка к щекам прилила крови, и они чуть зарумянились. Поежившись, словно выпила отравы, Ярлфрид вернула бурдюк конунгу и повыше натянула его же плащ.

— Кто назвал тебя белоручкой? —спросил Харальд.

Дроттнинг зарделась шибче, чем от вина и смолчала. А он, спохватившись, попенял сам на себя. Догадаться было несложно. Тот же ососок, который потребовал для себя Ярлфрид…

— Я виновата перед тобой… — она вздохнула и снова подняла лица, чтобы поймать взгляд конунга.

У того на сердце скребла собственная вина. Напрасно на девчонку осерчал, напрасно опалил сердитым взором. И сам нынче не разумел, отчего так взъерепенился. Отчего все внутри оборвалось, и нутро сжали ледяные тиски, когда углядел ее под хлещущим ливнем, такую хрупкую; окруженную бушующим морем…

Глядеть в ее глаза было невыносимо, а не глядеть — еще больнее. Но Харальд был конунгом, а они привычны к боли. И потому, сомкнув губы в суровую нить, он кивнул и поднялся с лавки.

— Отдохни, Ярлфрид, — не приказал, а попросил на прощание и повернулся к ней спиной.

Харальду с лихвой хватило ее жалобного взгляда из-под пушистых, опущенных ресниц, чтобы почувствовать себя — Локи подери, почему! — виноватым.

Мысли в голове путались, словно это он, а не дроттнинг, глотнул кислого вина. Добро, очнувшись, та больше размышляла о том, как ослушалась его, а не о том, куда подевалось платье да отчего на ней мужские рубаха и портки…

Прилившую, горячую кровь требовалось остудить непосильным трудом, и наравне со своими хирдманами Харальд взялся прилаживать паруса.

Мачта во время шторма ничуть не пострадала. Стояла крепко, словно влитая. Нерушимая, как и голова дракона, что скалилась с носа. Кое-что из снеди забрало море; они потеряли несколько переметных сум и немного оружия, которое не поспели спрятать. Харальд раздал виновным крепких затрещин, но особо не бушевал, ведь море их пощадило. Он знавал гораздо более страшные бури, когда трескались мачты, переламывались пополам самые крепкие драккары, словно щепки в руках ребенка.

По его расчетам, они потеряли день пути, но быстро нагнали его, когда задул попутный ветер. Садиться вновь на весла после того, как накануне они едва не надорвали себе жилы, пытаясь выбраться из страшного водоворота, было тяжело. Этому противилось онемевшее, натруженное тело с надорванными жилами.

Но выбирать не приходилось, и потому Харальд, как и подобает вождю, взялся за весло первым. Разлившаяся по рукам, спине и груди боль была похожа на раскаленную руду, которую вливают в форму, когда куются мечи. От шеи она прошлась до самых пальцев и потом обратно, и вниз, вдоль позвоночника и сквозь ребра. Пришлось крепко сцепить зубы, чтобы не застонать, и хорошенько навалиться на неподатливое весло грудью. Руки не слушались, содранные мозоли кровили.

Со временем все выправилось. Боль притупилась. Уже не хлестала столь ожесточенно, не вышибала дух, перебивая дыхание и не позволяя раскрыть рта. Раз за разом гребок давался все легче, и ближе к вечеру люди конунга гребли стройно и ладно, словно и не случилось с ними шторма.

Харальду бы улыбнуться, но он смотрел в затылок Ивара, которого нарочно посадил прямо перед собой, и голову его терзали невеселые думы. Он послушал Олафа на берегу и сделал это зря. Следовало оставить племянника в Длинном доме. Может, он и взбаламутил бы там воду, но Тюра всегда знала, как держать несносного мальчишку в узде.

Он выкинет его прочь прежде, чем станет слишком поздно. От слов Ивара расходились ядовитые круги по воде. Харальд уже велел казнить двух своих людей, ослушавшихся приказа. Они были бы живы, не пойди на поводу у его племянника. В ту ночь Ивар увлек всех за собой на берег, Ивар подначивал воинов найти себе забаву, Ивар пошел за людьми Трувора, когда те наткнулись на дроттнинг…

Харальд был слепцом. Он должен был оставить Ивара на берегу.

* * *

Два дня после шторма прошли спокойно и тихо. Раненые медленно, но верно поправлялись. Пробовали вновь ходить по шаткой палубе, примерялись к веслу. До Гардарики оставалось совсем немного, и повеселевший было Харальд вновь мрачнел на глазах. Ярлфрид он велел себе обходить дальней дорогой и слово свое держал. Чем ближе они были к дому дроттнинг, тем мрачнее делалось его лицо.

Ивар присмирел и притих, и Харальд гадал, надолго ли да отчего. В то, что испугал племянника, он не верил. Но причин для зубовного скрежета у конунга поубавилось, а в последний день он и вовсе ни одного слова от ососка не услышал.

На душе у конунга было… неспокойно. Что-то не нравилось ему, что-то подтачивало изнутри. Он бы сказал, что не по сердцу затишье, словно перед грядущей бурей, но они только-только пережили один шторм и не ждали второго, даже несмотря на тяжелые, темные облака, простиравшиеся до самого горизонта.

Поменявшись веслом с другим хирдманом, Харальд встал со скамьи и с наслаждением потянулся до хруста в плечах. Тепло бежало по разгоряченному телу. Пока греб, снял верхнюю, теплую рубаху из шерсти, оставшись в самой простой, из грубого льна.

Взгляд конунга невольно зацепился за притихшую на корме Ярлфрид. Она куталась в его плащ, натянув едва ли не до носа, и была похожа на нахохлившуюся пташку.

Он приглядывал за ней исподтишка последние пару дней, как запретил себе подходить к девке близко. Как бы ни занемогла после той ночи…

Ноги сами принесли его к скамье, на которой сидела Ярлфрид.

— Ты не мерзнешь, дроттнинг?

Она молча покачала головой и моргнула несколько раз, но Харальд успел поймать ее тусклый, горестный взгляд. Он словно не домой ее вез, а в полон. Он не стал ничего спрашивать, но и уйти сразу же не смог. Сел на скамью поодаль от нее и уставился на свои шершавые от мозолей, натруженные ладони.

— Гардарики уже в паре дней пути, — сказал он, и Ярлфрид лишь кивнула.

Она глубоко вздохнула, набрав в грудь побольше воздуха, словно готовилась шагнуть в пропасть, а он краем сознания отметил, как тихо вдруг сделалось на драккаре. Очень и очень тихо.

Неправильно тихо.

— Харальд конунг… — позвала дроттнинг, и он повернулся ней, опустив тяжелый кулак на скамью, и их пальцы соприкоснулись.

А потом раздался тихий свист, и в дерево, ровно между ними, вошла стрела. Затрепетало знакомое оперение.

Харальд резко вскинул голову: на носу драккара стоял Ивар.

В его руках дрожал тугой лук.

Княжеская дочка V

… такого лютого холода Яромира не испытывала давно. У нее зуб на зуб не попадал. Руки заледенели, пальцы ломило. Мокрая до последней нитки одежа неприятно липла к телу, и она дрожала на ветру и сидела, вся съежившись, под камнем, куда насильно усадил ее Харальд.