Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

38

лежатъ не въ воздйствіи сказки на заговоръ, а „должны быть усматриваемы въ томъ поэтическомъ мышленіи, которое подъ вліяніемъ извстнаго міровоззрнія, ассоціируя разнообразныя впечатлнія и представленія, создаетъ эпическія картины вообще и затмъ, по мр надобности, размщаетъ ихъ въ различныхъ произведеніяхъ поэтическаго творчества“¹).

Изъ сдланнаго обзора видно, какъ русскіе ученые въ своихъ изслдованіяхъ тсно примыкали другъ къ другу. Такую связь съ предшественниками съ перваго взгляда не такъ легко опредлить у Мансикка, автора послдняго крупнаго изслдованія русскихъ заговоровъ. Отчасти это объясняется тмъ, что онъ имлъ за собою другую традицію изслдованія, традицію зап. — европейскую. Поэтому, чтобы ясне опредлилось мсто его труда среди другихъ изслдованій, я и постараюсь разсмотрть, насколько это для меня сейчасъ возможно, опыты изученія заговоровъ на Запад, главнымъ образомъ въ Германіи. За цльный и систематичный обзоръ я не берусь и предлагаю только часть того, что мн случайно попалось подъ руки во время работы. Но, судя уже и по этимъ отрывочнымъ свдніямъ, можно заключить, что заговорная литература тамъ разработана слабе, чмъ у насъ²). Да это и вполн понятно. У насъ собрано громадное количество заговоровъ. Этимъ, конечно, объясняется то вниманіе, какое имъ было удлено учеными, и плодотворность ихъ изслдованій. По количеству собраннаго матеріала ближе другихъ подходятъ къ намъ нмцы. Но и они далеко отстаютъ. Хотя русскіе ученые, при изслдованіи заговора, и начали съ пересаживанія на русскую почву миологическихъ взглядовъ Гримма, Шварца, Куна, но уже довольно скоро въ лиц Потебни они съ ними порвали. Въ нмецкой же литератур отголоски ихъ доходятъ до нашихъ дней чрезъ Вутке, Аммана, Эбермана. И только въ самое послднее время Мансикка ршительно порываетъ съ

39

ними. Началомъ изученія нмецкихъ заговоровъ, кажется, надо считать открытіе знаменитыхъ Мерзебургскихъ заговоровъ въ 42-мъ году. Такъ какъ честь ихъ открытія принадлежала миологической школ, то понятно, какое толкованіе должны были они получить, a затмъ и вс вообще заговоры. Яркимъ представителемъ миологическаго взгляда на заговоры является Вутке. Онъ такъ же, какъ и наши миологи, приписываетъ заговорамъ дохристіанское происхожденіе и христіанскій элементъ въ нихъ считаетъ позднйшимъ наслоеніемъ¹). Всю массу заговоровъ онъ раздляетъ на два вида: одинъ иметъ форму приказанія, другой — форму повствованія²). Подъ второй группой онъ разуметъ заговоры съ эпическою частью и усматриваетъ въ нихъ параллелизмъ мышленія (Parallelismus der Gedanken). Сравнивая параллелистическія формулы съ симпатическими средствами, Вутке говоритъ: „Чмъ является въ вещественной чар симпатическое средство, тмъ въ идеальной сфер — формула-параллелизмъ“³). Эти-то формулы-параллелизмы (Parallelformeln) онъ и считаетъ древнйшими и первоначальными у нмецкаго народа, потому что он „гораздо боле отвчаютъ простодушному, остроумному и мистическому характеру нмецкаго народа; он невинне и скромне, чмъ другія, которыя въ гораздо большей степени носятъ на себ печать мага, гордаго своимъ знаніемъ и искусствомъ“⁴).

Такую же древность, какъ и Вутке, приписываетъ заговорамъ, много лтъ спустя, и Амманъ. Онъ возводитъ ихъ къ языческой молитв. Вотъ что находимъ въ его предисловіи къ сборнику заговоровъ, вышедшему въ 1891 г. „Древнйшіе, прекраснйшіе заговоры у всхъ народовъ переходятъ въ молитвы, которыя произносились при жертвоприношеніяхъ. Древнйшіе заговоры нмецкаго народа по крайней мр восходятъ къ тмъ временамъ,

40

когда народъ еще врилъ въ свою первобытную религію и самодльныхъ боговъ. Можетъ быть, древніе заговоры часто являются ничмъ инымъ, какъ омертввшими формулами молитвъ временъ язычества. Потомъ, во времена христіанства, вмсто языческихъ божествъ, выступаютъ Богъ, Христосъ, Марія, апостолы и святые“¹).

Шёнбахъ въ своей работ²) даетъ краткій сводъ результатовъ многолтнихъ занятій заговорами. Онъ длитъ вс заговоры на 4 главныя группы. „Первая группа обнимаетъ разсказы о событіи, окончаніе которыхъ образуетъ заговоръ или заклинаніе, которое тогда подйствовало желаннымъ образомъ… Цлебная сила здсь заключается въ разсказ и преимущественно въ значеніи личностей, принимающихъ участіе въ событіи… Поэтому едва ли правильно поступаютъ, когда различаютъ въ этихъ заговорахъ „вступленіе“ и „формулу“³). Группа эта содержитъ нкоторое число заговоровъ языческо-германскаго происхожденія. Но громадное большинство составляютъ христіанскія подражанія⁴). Шёнбахъ отвергаетъ прежнее мнніе (которое раньше и самъ раздлялъ), будто бы христіанскіе заговоры образовались изъ языческихъ чрезъ простую подстановку именъ. Онъ обращаетъ вниманіе на то, что Христосъ, апостолы, Марія и т. д. выставляются въ заговорахъ въ положеніяхъ, вполн имъ соотвтствующихъ, что, при простой замн именъ, было бы не возможно⁵). „Ко второй групп относятся формулы, имющія видъ сравненія: какъ тогда Марія…, такъ бы и теперь… Здсь цлебная сила отчасти еще лежитъ въ авторитет дйствующихъ лицъ… но отчасти — уже въ самихъ словахъ“⁶). Эти формулы, по мннію автора, часто являются простымъ сокращеніемъ эпическихъ заговоровъ первой группы и представляютъ собою вообще

41

явленіе боле позднее¹). „Въ третьей групп дйствуетъ только произнесенное или написанное слово, введеніе или рамки вообще отсутствуютъ, обычно присоединяется лишь способъ употребленія“²). Часто „цлебныя или вообще магически дйствующія слова греческаго происхожденія; особенно часто принадлежатъ они восточнымъ (семитическимъ) языкамъ. Эти формулы… вообще являются древнйшими, потому что ихъ родословная уходитъ далеко за предлы греко-римской культуры въ (сдую) древность Востока“³). „Четвертую группу составляютъ формулы, которыя примыкаютъ по форм къ церковнымъ молитвамъ, даже иногда просто таковыя, переведенныя на нмецкій языкъ“⁴). Среди нихъ различаются: Beschw"orungen (exorcismi), Segnungen (benedictiones) und Weihungen (consecrationes). Складывались он на латинскомъ язык; поздне, около XIII вка, переводились и на нмецкій⁵). Особенно авторъ подчеркиваетъ роль духовенства въ созданіи и распространеніи заговоровъ. „Не только переписка, а и созданіе и примненіе формулъ должны быть отнесены до нкоторой степени на счетъ духовенства“⁶). Дятельность духовенства начинается въ XIII вк и достигаетъ расцвта въ XIV⁷). Поэтому Шёнбахъ совтуетъ особенную осторожность тмъ, кто ищетъ въ заговорахъ остатковъ языческихъ врованій⁸).

Трудъ, посвященный спеціально изслдованію заговоровъ, появился въ 1903-мъ году и принадлежитъ Эберману⁹). Авторъ задался цлью привести въ систему открытый до сихъ поръ заговорный матеріалъ, главнымъ образомъ нмецкій. Это — предисловіе, необходимое для дальнйшей плодотворной работы. Авторъ избралъ одну только

42

область — заговоры отъ крови и ранъ. Научное значеніе сборника оправдалось уже тмъ, что онъ, безспорно, былъ одной изъ причинъ появленія другой крупной монографіи (Мансикка), посвященной тому же вопросу. Эберманъ оглядывается на Атарваведу и находитъ такое близкое сходство между ея изрченіями и нмецкими заговорами, что считаетъ первыя прямыми предтечами послднихъ¹). Взглядъ этотъ уже намъ извстенъ по работамъ русскихъ миологовъ. Дале авторъ упоминаетъ о существованіи заговоровъ въ классическомъ мір и у ветхозавтныхь евреевъ и утверждаетъ, что формулы первыхъ вковъ христіанства произросли на еврейскомъ и египетскомъ основаніяхъ²). Исторію собственно германскихъ формулъ онъ раздляетъ на три эпохи: германскую-дохристіанскую, учено-христіанскую и третью — народную³). Въ большинств дохристіанскихъ заклинаній собственно заговору, по его наблюденію, предпосылается эпическое введеніе, въ которомъ разсказывается подходящее событіе изъ міра боговъ. Словомъ, сюда относятся т самые заговоры, которые считалъ древнйшими и Вутке, какъ боле подходящіе къ духу нмецкаго народа (повствовательные). По поводу раздленія въ заговорныхъ формулахъ эпическаго вступленія и собственно заговора, ядра, Эберманъ вступаетъ въ споръ съ Шёнбахомъ, отвергающимъ такое дленіе. Для дохристіанской эпохи соглашается онъ, это дленіе не важно; но потомъ, съ теченіемъ времени, раздленіе ихъ все обостряется, ядро длается самостоятельной частью и вступаетъ въ соединенія съ другими эпическими введеніями. Подобный же взглядъ мы находимъ у Буслаева. Цлебная сила зависитъ отъ главнаго содержанія формулъ. Видоизмненію ихъ способствовало, съ одной стороны, вторженіе христіанства, а съ другой — рима. Вліяніе христіанства сказалось въ томъ, что или языческія имена замнялись христіанскими, или, боле того, къ новымъ личностямъ подбирались

43

еще и новыя ситуаціи, главнымъ образомъ изъ Библіи. При этомъ первый случай могъ быть предварительною ступенью для второго¹). Такая христіанская переработка относится ко второй эпох (христіанской) заговора. Расцвтъ ея падаетъ на промежутокъ со второй половины XI в. до конца XII вка. Въ это время эпическая часть неестественно разростается, часто въ ней соединяется нсколько событій, а ядро заговора постепенно все боле и боле оттсняется и иногда совершенно устраняется. Въ то же время заговоръ приближается къ молитв и нердко переходитъ въ нее²). Творцами заговоровъ во вторую эпоху являются монахи. Заговоры часто создаются на латинскомъ язык и при посредств монастырей широко распространяются у различныхъ народовъ, подвергаясь переводу на мстные языки. Этимъ объясняется поразительное сходство заговоровъ у различныхъ народовъ Европы. Въ противоположность германскимъ заговорамъ, эти распространяются при помощи письменности³). Объемистые на библейскихъ основаніяхъ покоящіеся заговоры применялись и записывались главнымъ образомъ учеными людьми (письменное преданіе доходитъ до XVII вка). Но въ низшихъ слояхъ народа они, тяжелые и мало народные, плохо прививались. Тамъ жили еще старые языческіе заговоры. Однако, съ теченіемъ времени, они боле и боле сморщивались и теряли смыслъ. При этомъ гораздо лучше сохранялось ядро заговора, чмъ введеніе, потому что, по мннію автора, оно было существеннымъ, и въ немъ главнымъ образомъ сохранялось языческое⁴). Съ развитіемъ точнаго медицинскаго знанія, заговоры оттсняются изъ среды образованныхъ людей въ низшіе слои народа. При этомъ громоздкія христіанскія формулы разсыпаются на боле мелкія и искажаются. Такимъ образомъ въ рукахъ народа въ позднйшее время скопляется большой и пестрый матеріалъ⁵). Но если изъ современной

44

заговорной литературы выдлить все, что можно возвести къ двумъ первымъ эпохамъ ея развитія, то все-таки получится остатокъ. Онъ проявляется главнымъ образомъ въ стилистическихъ особенностяхъ, какъ продуктъ третьей эпохи. Эта эпоха должна быть названа народной (volkst"umliche), потому что родившіеся въ ней заговоры должно разсматривать, какъ втвь народной поэзіи: они стоятъ въ тсной связи особенно съ пснями, загадками и дтскими псенками. „Всмъ этимъ видамъ поэзіи общи одни и т же способы выраженія и между ними существуетъ живой обмнъ мотивами и шаблонными выраженіями. Напротивъ, для боле старыхъ, христіанскихъ формулъ характерно отбрасываніе всхъ излишнихъ побочныхъ деталей. Заговоры обращаются въ сжатыя формулы, даже если они сами при этомъ искажаются до непонятности. Большею частью заговоръ начинается шаблоннымъ вступленіемъ изъ двухъ стиховъ, за которыми въ трехъ дальнйшихъ стихахъ слдуетъ ядро заговора; оно вмст съ тмъ въ послднемъ стих содержитъ примненіе къ данному случаю болзни, или же прибавляется еще краткое заключеніе“¹). Благодаря устной передач формулы эти имютъ массу варіантовъ, въ созданіи которыхъ громадную роль играетъ рима. Формула переходитъ изъ одного нарчія въ другое. Нарушенная при этомъ рима требуетъ возстановленія. Отсюда — измненіе всей формулы²). Вторымъ факторомъ, при созданіи варіантовъ, является локализація заговоровъ. Чужія имена въ пришедшемъ со стороны заговор замняются боле родными³).

Таковы взгляды Эбермана. Посл русскихъ работъ они представляютъ мало интереса, и я такъ подробно остановился на нихъ только съ тою цлью, чтобы представить, въ какомъ положеніи находится современная разработка заговоровъ у нмцевъ. Настойчиво разрабатываемый нашими учеными вопросъ о психологическихъ основахъ заговора совершенно не затронутъ Эберманомъ. Кое-что

45

на этотъ счетъ находимъ въ капитальномъ трудВундта — V"olkerpsychologie. Возникновеніе заговоровъ Вундтъ возводитъ къ анимистическому міровоззрнію первобытнаго человка. Всякій предметъ одушевленъ, и первоначальное колдовство всегда направлялось непосредственно на душу предмета (direkter Zauber). „Заговоры первоначально имютъ значеніе прямой чары. Душа колдуна желаетъ при помощи ихъ воздйствовать непосредственно на душу другого человка или демона тмъ, что онъ изрекаетъ ей заключающееся въ заговор повелніе“¹). Потомъ уже формула теряетъ характеръ приказанія и обращается въ чисто магическое колдовство, дйствующее на разстояніи²). Различныя магическія надписи — не что иное, какъ видъ магическихъ словъ. Но сила ихъ увеличивается въ глазахъ дикаго человка еще тмъ, что онъ, не зная письма, считаетъ его дломъ демонической силы³).

Подобную же роль въ созданіи заговоровъ анимизму приписываетъ и французскій ученый Ревиль. Про анимизмъ онъ говоритъ: „Онъ порождаетъ колдовство“⁴). А сила колдуна есть не что иное, какъ сила дйствующаго черезъ него духа⁵). Но духъ не всегда находится въ колдун; его обыкновенно требуется привлечь различными средствами, приводящими человка въ экстазъ. Здсь рождается первоначальный видъ чаръ — вызываніе духа. Сначала самое призываніе духа только выражаетъ желаніе вызывающаго и лишь ускоряетъ нервное возбужденіе. Но потомъ вызываніе измняется въ заклинаніе. Происходитъ перемна подъ вліяніемъ опыта, показывающаго, что духъ непремнно является по вол вызывающаго его (т. е. личность впадаетъ въ экстазъ)⁶). Таково происхожденіе заклинанія. При немъ играло немалую роль и представленіе первобытнаго человка о слов. Съ ранняго времени человка поражаетъ сила слова. Бгущихъ воиновъ останавливаетъ

46

воодушевленное слово; ораторъ возбуждаетъ толпу; слову начальника вс повинуются. Мы здсь раскрываемъ дйствіе различныхъ причинъ. Но не то для дикаря. „Слово, въ его глазахъ, было причиною непосредственною, сильною, въ нкоторомъ род механическою, обладающею самыми чудесными результатами“¹).

Любопытное возраженіе противъ теоріи анимизма длаетъ Леви-Брюль²). Коренную ошибку анимистовъ онъ усматриваетъ въ томъ, что они, какъ аксіому, молчаливо признаютъ тождество умственной дятельности культурнаго человка и — дикаря. По мннію анимистовъ, разумъ дикаря отличается отъ разума культурнаго человка примрно такъ, какъ разумъ ребенка — отъ разума взрослаго, т. е. дйствуетъ по однимъ и тмъ же логическимъ законамъ, но лишь больше допускаетъ ошибокъ. Леви-Брюль старается доказать, что этотъ взглядъ ошибоченъ. Душевныя способности дикаря нельзя распредлять по категоріямъ: чувство, разумъ, воля. У дикаря вс эти способности находятся въ состояніи синкретизма. Благодаря тому, что представленія дикаря всегда отличаются сильной эмоціональной окраской, и вся умственная дятельность примитивнаго человка пріобртаетъ совершенно своеобразный характеръ. Эта эмоціональная окраска создаетъ то, что предметы и явленія въ сознаніи дикаря получаютъ особый характеръ, для опредленія котораго Леви-Брюль не находитъ боле подходящаго термина, какъ „мистическій“. Дикарь всегда находится подъ ощущеніемъ благотворнаго или зловреднаго воздйствія окружающаго міра. Онъ чувствуетъ въ предметахъ какую-то силу, которая исходитъ отъ нихъ и дйствуетъ на него и на другіе предметы. Эта сила не можетъ быть названа „душей“, потому что у первобытнаго человка не выработалось еще представленіе о человкообразномъ дух, „душ“. Удобне всего ее назвать „мистической“ силой. „Мистическій“ характеръ познавательной способности первобытнаго человка длаетъ возможнымъ