Зелёная земля

Дорогая Пипелота

невзначай пожмёт плечами:

«Дорогая Пипелота» -

это маленький корабль

из породы Полполёта,

из породы Не Пора Ль.

В этом городке немецком,

в моей жизни неуместном,

я не то чтобы влюбился,

напевая мысли Бисли,

но переживаю что-то

вроде трепета, пока

Дорогая Пипелота

так беспамятно близка.

На ней длинная горжетка

(как я это понимаю)

и надвинутая шатко

шляпка с алой бахромою,

и сияет позолота,

и звенит её браслет -

Дорогая Пипелота,

девочка преклонных лет!

Нам не быть, конечно, парой

с этой дамой эфемерной:

я и сам немножко старый

и уже довольно смирный -

но смотрю вполоборота,

как флиртует на лету

Дорогая Пипелота

с кем ни попадя в порту!

* * *

Я верю в тебя, я верю в него, я верю в неё -

я верю во всё вообще, в любое враньё,

в любое жнивьё – как в продолженье семян,

в любое старьё – как в начало всех перемен.

А что у кого на сердце или в горсти -

так этого, стало быть, лучше не знать, прости.

Сорока ли, галка ли принесла на хвосте

алмазное семечко – дай ему прорасти.

Неправды плоды горьки, да не горше слёз -

о том, что имело сбыться, да не сбылось,

о том, как однажды гнали уже взашей

из райского сада, от дерева Не Вкушай.

Пойдёмте-ка по миру – утром, пешком, дождём!

Кто на слово верит, тот словом и ограждён,

тому и наградой слово – липовый мёд,

которым помянут тебя, когда всё пройдёт.

И станет потом ходить по земле молва,

с земли подбирая пустые твои слова,

и снова очнутся слова беспечные те -

у галки ли, у сороки ли на хвосте.

С хвоста упадёт перо – и взойдёт росток,

начнёт тянуться куда-нибудь на восток:

и будет сперва побег такой небольшой,

а после побега – дерево Не Вкушай.

2004

* * *

Так бывает, когда торгуют мимозами и гвоздикой

и когда у пёстрых базарчиков копенгагенских майя

жизнь-злодейка ведёт разговоры с судьбой-индейкой,

не сказать чтоб при этом любя её или хотя б понимая,

и когда смысл сущего, разносимый по перекрёсткам

продавцами пуха и праха, умещается на записке,

и когда голопузые барышни с акцентом галапагосским

за собой приглашают в рай под названием Этоблизко,

и когда ветерки начинают внезапно тащить с таганов

раскалённый миндаль и швырять его на мостовую,

и когда из распахнутых кирх вылетают вздохи органов

и разят тебя в сердце, проделывая небольшую кривую,

и когда потрясающее количество компактных японцев

куролесит по всем канальчикам на водных трамваях -

воскресает внезапно из мёртвых Великий Принцип

единения с человечеством…

Так оно и бывает.

Впору только податься куда-нибудь в качестве волонтёра,

проповедуя мир-вам на языке свихнувшейся канарейки!

И становится неразличимой русская клавиатура,

ибо недолговечны они, эти пластиковые наклейки.

* * *

Эта песенка по-русски… – хромая,

заблудившаяся в городе птица:

тем, что есть в моём тяжёлом кармане,

за неё, пожалуй, не расплатиться.

У меня в кармане мятая пачка

с сигаретами и мятая тучка

да весёлая зелёная тачка,

развозившая по детству орехи.

У меня в кармане мятная жвачка

и однажды пересохшая ручка,

что сто лет назад писала весёлым

серебром хоть по стеклу, хоть по ткани.

У меня в кармане сальная свечка,

у меня в кармане конь и уздечка

и дурацкая такая привычка

приходить, на три часа опоздавши,

и сошедшая с путей электричка,

и загадочная некая штучка

под названием колечко-малечко

и… минутку! – выходи-на-крылечко.

А поверх всего – тяжёлая точка,

придавившая летучую память -

память, в частности, о том, сколько стоит

эта песенка по-русски, по-детски.

2004

* * *

Разобравшись и с обетами, и с долгами:

здравствуй тебе, праведница и датчанка,

середина жизни, обещанная богами,

терпковатая марципановая начинка,

полоса везения – крупного винограда

на добротных фурах в направлении винодельни,

полоса скитания – мелкого гонорара:

от кафе до ближнего питейного заведенья,

вереница опасных, но несложных капканов,

упражнения в икебане и оригами,

радость обнаруженья простых законов,

управляющих жалко что не тобой – другими,

предпочтение фокусникам танцоров и акробатов,

избегание случаев слишком прямой наживы,

рисование на прибрежном песке атрибутов

императорских – скажем, скипетра и державы…

Облака, ракушки, морская лёгкая пена -

в совершенной памяти больше нет ни соринки,

то есть, помнишь ещё свирель тростниковую Пана,

но уже забыл имя нимфы Сиринги.

2005

БОЛЬШАЯ ЖРАТВА

А на самом-то деле совсем я не прав,

и на самом-то деле совсем я не граф -

я на самом-то деле народ:

собирательный образ, простите, такой,

обобщённый пример, что всегда под рукой, -

море, переходимое вброд.

Это сказано, дальше пойдёт веселей -

обойдёмся-ка, стало быть, без главарей:

всё равно их потом истребят!

Будем дружно идти развесёлой толпой -

за анапеста за колченогой стопой: