Зелёная земля

1997

Мы будем жить сегодня безголосо,

как лунный свет, как солнечный, как камни,

как всё, что молчаливо: как деревья,

в конце концов, как книги и другие:

как облака, цветы или трава.

Мы всё поймём, не проронив ни звука,

в ответ на рыки раненого века,

в ответ на рыки раненого царства,

бросаясь им на помощь, погибая

и молча следуя – по назначенью.

А после мы придумаем слова.

2007

В гулкой области светлого недалёка,

где летит камешек, брошенный в глубь колодца, -

там живой голос мёртвого человека

по пятам за мной ходит – и поёт, и смеётся.

Он немножко навеселе: у него праздник,

у него беломор в зубах – беломор-узник,

у него кружится голова, у него праздник,

но уже погнулся в груди золотой гвоздик:

по нему слишком долго стучал кулаком молот,

и на стук откликались озвучка, прогон, спевка…

А потом человек этот умер: для всех – молод,

и для всех, разумеется, жив, и для всех – Севка.

Севка-бурка летал над землёй, из ноздрей – пламя,

и на всякий мой зов отзывался, и был рядом,

и сияла звезда его легкомысленная над нами -

неизвестно, как звали её и отколь родом.

Мы носились вдвоём по Москве изо всех тяжких,

за собой его голос возя и мои сказки, -

и отныне я слышу тот голос во всех чашках,

в каждом блюдце, в тарелке любой и в любой миске.

Севка-бурка ты мой, безотказный ты мой каурка,

я приеду в Москву и тебе подарю утро,

выпью водки с тобой и выкурю сигарету,

пока нет никого на кладбище – и уеду.

…исчезаем навеки, всё к чертям обрубаем

и веками скитаемся под неправильным флагом -

но звучит нам высокое соло для часов с боем,

постепенно сбиваясь на соло для часов с богом.

ГОВОРИЛА ОЛИВИЯ

1

Говорила Оливия: это место такое…

голубиных источников каменная воркотня,

говорила Оливия, миф поправляя рукою,

говорила Оливия: поживи у меня.

И порхали слова её пестрыми голубями,

и на платье её цвели невменяемые цветы,

и поблизости – в каменной, правильной формы яме -

бил крылами источник немыслимой красоты.

А счастливые жители – надо ж так нарядиться!
–

ей согласно кивали, наполняя бадьи

прихотливыми брызгами сельтерского парадиса,

и по воздуху плыли их бадьи, как ладьи.

Это место такое, где непреклонные скалы

источают медлительно свою нежную злость,

где у некоей Клары Карл украл минералы -

и, наверное, с этого всё вообще началось.

Только ради фонетики, волшебного пустозвонства

я бы и поселился здесь – до скончания дней,

и уж несколько брызгов рукодельного производства

перепало и мне бы от мастеровитых камней.

Ах, на воды, на воды, дорогие мои… ах, на воды -

Баден-Баден бадьями вычерпывать и без конца здороветь,

ублажая Оливию и извлекая из горной породы

третью треть своей жизни… четвертую, пятую треть.

2

Говорила Оливия: для чего тебе эти заметки -

всё тут слишком текуче, попробуй-ка уследи…

а потом, здесь Германия, здесь говорят по-немецки,

говорила Оливия, стоя Германии посреди.

Да и правда, Оливия! Слишком вредная это привычка -

регистрировать сущее, переходящее в грусть,

слишком бочка пустая, чтоб к ней полагалась затычка:

всё давно уже вытекло – пусть…

Но зачем ты сама тогда безутешным кувшином

ловишь тонкие нити – струистую память воды,

каждый день путешествуя к остроконечным вершинам,

пополняя попутчиков дружественные ряды?

Вспомни: нет ничего – ускользнуло, прошло, усочилось,

утончилось и высохло, и не осталось следа,

и теперь на том месте – только чистая велеречивость,

безупречных вокабул стремительная череда.

Только слушать да не понимать – тараторящий некто

упражняется в гулком, сошедшем на нет языке,

в каменистости дробного высокогорного диалекта -

Цицероном немецким, от слушателей вдалеке.

Всё на свете история – очевидцы поумирали

от здоровья, наверное… а живая вода -

это только катящиеся им вослед минералы

кисловатого вкуса, напоминающего «тогда».

3

Говорила Оливия: тут ведь водятся гномы -

я, конечно, не видела… но некоторым довелось,

говорила Оливия, между тем как у самого дома

этих гномов висела целая праздная гроздь.

Гномы были в обычных, красно-зелёных, одеждах,

а висели на окнах – полагая, что не видны:

эти гномы… они ведь любители поглазеть на приезжих,

на приезжих особенно с той стороны.

Между прочим, я тут наблюдаю их повсеместно -

их и правда великая прорва: куда ни взгляни -

непременно наткнёшься на счастливое их семейство,

вечно полное всяких шалостей и возни.

И, понятное дело, никакие на свете камни

не способны очнуться и никогда не начнут

ничего источать, если гномы своими руками

их однажды, тайно от всех, не очнут.

Вот и бегают гномы со свёрлами, с молотками -

там провертят дыру, тут проломят ходок -

и вода начинает, значит, дырами и ходками

пробираться на свет, что Оливии невдомёк.

Ей гораздо понятней про податливость минерала,

чем про гномов, про свёрла, про молотки…

Впрочем, ладно, Оливия, это всё мне вода наболтала -

бестолковые сельтерские ручьи, ручейки.

4

Говорила Оливия: ты себя не узнаешь

через пару недель в минеральном этом раю,