Женщины

Умирающий мальчик сделал глубокий, хрипящий вдох, Фрэнки увидела облегчение в его глазах. Сколько же он боролся за один простой глоток воздуха?

— Мы выбрались, Фред, — сказал один из солдат. — И прихватили с собой пятерых ушлепков.

Фрэнки взяла Фреда за руку и наклонилась к нему.

— Ты, кажется, очень хороший парень. Здесь твои друзья, — прошептала она.

Его товарищи галдели без умолку: рассказывали о его девушке, его малышке, которая ждет его дома, о том, как он спас их, вытащил из этой дыры.

Последний вдох, и Фрэнки почувствовала, что он успокоился навсегда.

— Он ушел, — устало сказала она, глядя на двух парней в грязных обносках. — Но вы подарили ему шанс.

Этот мертвый взгляд останется с ними надолго, а может быть, не забудется никогда. Они смотрели на мир, который больше не понимали, частью которого больше не были. На мир, где земля взрывалась под ногами. Они тоже были покалечены. Фрэнки подумала о других солдатах, о тех, что хватали ее за руку и умоляли ответить на вопрос: «Кому я такой нужен?» Она уже понимала, что Вьетнам оставляет раны не только на теле. Теперь эти люди слишком хорошо знают и человеческую жестокость, и человеческий героизм.

В дверях ангара возник санитар.

— Сейчас привезут сорок пять вьетнамцев. Напалм, — громко объявил он и вышел.

Напалм.

— Идите в столовую, — сказала она солдатам, снимая перчатки. — Поешьте. Примите душ. И снимите с шеи этот кошмар.

Она крикнула, чтобы тело солдата поскорее забрали, и нашла Марджи. Они переместили несколько пациентов и сдвинули все пустые койки на одну сторону — скоро это место превратится в переполненный ожоговый центр.

Через две минуты в операционную хлынул поток местных жителей, очень многие были изуродованы до неузнаваемости. Фрэнки знала, что в реанимации, предоперационной и других отделениях сейчас творится то же самое.

Напалм — гелеобразное горючее вещество, которое США использовали для огнеметов, чтобы расчищать окопы и траншеи, и для бомбардировок с воздуха. В последние месяцы напалм здесь стал обычной историей. В операционное отделение поступало все больше пациентов с ожогами, почти все были жителями ближайших деревень.

Завтра их отправят в Третий полевой госпиталь с настоящим ожоговым отделением, но мало кто доживет до завтра. А те, кто все же выживет, будут мечтать о смерти. С этими ожогами ничто не сравнится. Вязкая горючая смесь прилипала к цели и горела до тех пор, пока от пораженного человеческого существа ничего не оставалось.

Фрэнки ходила от койки к койке, нанося мазь и удаляя омертвевшие ткани, она мало чем могла помочь, а облегчить невыносимую боль и вовсе была не в силах.

К десяти вечера она уже еле держалась на ногах, но пострадавших все несли и несли. Она слышала, как Марджи, доктор Морзе и санитары переговариваются, перекатывают тележки и громко просят мазь.

На очередной койке лежала женщина — определить возраст было невозможно. Все тело — один сплошной ожог. Черная, обугленная плоть все еще дымилась.

Рядом, прижавшись к заживо сгоревшей матери, лежал ребенок.

Фрэнки остановилась. На долю секунды ею овладел ужас. Она сделала глубокий вдох.

Младенец был еще жив.

— Господи, — еле слышно прошептала Фрэнки.

Как такое возможно?

Она бережно взяла девочку на руки, той было не больше трех месяцев.

— Привет, малышка. — Голос дрогнул. На груди ребенка сквозь зияющие раны и ожоги проглядывали белые кости ребер.

Фрэнки села на стул. В операционной стоял невообразимый шум: стоны и плач пациентов, выкрики и разговоры медиков, стук колес по бетонному полу, скрип резиновых перчаток. Но Фрэнки слышала лишь, как эта маленькая девочка сражается за каждый вдох.

— Мне очень-очень жаль, малышка, — сказала Фрэнки.

Тяжелый прерывистый вдох, медленный выдох — и девочка затихла.

Фрэнки сидела с мертвым ребенком на руках, она была так потрясена, что не могла пошевелиться.

Никто никогда не узнает имя этой девочки, не узнает о том, что она жила и что умерла. Как война могла допустить такое?

— Макграт! Ты мне нужна!

Это был доктор Морзе.

Не обращая внимания на него и на все, что творится в операционной, Фрэнки понесла девочку в морг. У стен огромными штабелями громоздились мешки с телами.

В центре морга стоял рядовой Хуан Мартинес — мальчик из Чула-Висты, которого призвали сразу после окончания школы. Вид у него был, как и у нее, совершенно измотанный.

— Ну и ночка, — сказал он.

— Вот еще один. — Она посмотрела на ребенка у себя на руках.

Мартинес перевел взгляд на девочку.

— Боже, — тихо сказал он, подходя ближе. Рукой в черной перчатке он накрыл изуродованную грудь ребенка. — Господь ждет тебя на небесах.

Фрэнки удивилась этому проблеску веры в словах парня, который дни напролет проводил в морге, подсчитывал мертвых и заворачивал трупы в мешки. Впрочем, наверное, только так и можно было выносить эту работу.

Мартинес нашел картонную коробку и старую футболку. Фрэнки завернула малышку в мягкий зеленый хлопок и положила в коробку.

Какое-то время они с Мартинесом так и стояли, глядя на мертвое маленькое тело.

Оба молчали.

Затем Фрэнки вышла из морга. Закрыв дверь, она услышала гул вертолетов и почувствовала, как глубоко внутри просыпается жгучая ярость. Она слишком устала накрывать зеленым полотном лица парней, а теперь еще и ребенок.

Фрэнки вздохнула и направилась к операционному отделению. Халат, маска — и она вернулась к работе.

— Выметайся, Макграт, — сказал доктор Морзе. — Уже два ночи, ты еле стоишь на ногах.

— Как и все, — сказала она.

Операционная была полностью забита пострадавшими, многие лежали по трое на койке.

— Да, но твои ноги и правда подкашиваются.

— Ха-ха. Очень смешно.

Он положил руку ей на плечо:

— Иди. Иначе пойду я.

Фрэнки сняла хирургическую шапочку.

— Спасибо, док. Кажется, я и вправду на пределе.

— Поспи хоть немного.

Она огляделась:

— После этого?

Он сочувственно смотрел на нее. Оба знали, что не заснут сегодня. Ни алкоголь, ни трава не помогут забыть о мертвой девочке.

Фрэнки еще раз поблагодарила дока и направилась в свой барак. По дороге она свернула в новое здание администрации и нашла там Говоруна.

— Привет, Говорун, мне нужно сделать звонок. Короткий, обещаю.

Он огляделся по сторонам, ища глазами командира, которому точно не понравилась бы эта затея. Военная вспомогательная радиосистема не предназначалась для личных разговоров.