Женщины

— Спасибо, Марджи, — сказала Фрэнки.

Оглядевшись вокруг, Рай вывел Фрэнки из столовой. К этому времени вечеринка была в полном разгаре, так что никто не заметил их ухода.

Они не виделись почти месяц.

— Как я тебя ждала, — сказала Фрэнки, прижавшись к нему, пока они шли по лагерю.

Он обнял ее.

— Я тоже скучал. На прошлой неделе разбомбили еще один приют. Приют Святой Анны в Сайгоне.

Фрэнки кивнула.

— Слышала, в Ми Лае тоже что-то случилось, — сказала она.

— Сейчас почти везде что-то случается.

Подойдя к бараку, она повернулась и посмотрела на Рая, в его глазах она увидела печаль. Ту же печаль, что поселилась в ее глазах. Война — последнее, о чем хотелось говорить.

— Люби меня, — прошептала она, приподнявшись на цыпочки.

Его поцелуй был всем: скорым возвращением домой, воздушным полетом, мечтой о завтрашнем дне.

Он отстранился, что-то в его взгляде насторожило ее.

— Боюсь, я буду любить тебя до самой смерти, Фрэнки.

Любить.

Как долго она хотела услышать это слово? Казалось, что вечность. Время во Вьетнаме шло по-другому — то слишком быстро, то слишком медленно.

— Я тоже люблю тебя, Рай.

Прошло несколько часов. Изнуренные от занятия любовью, они лежали, прижавшись друг к другу, на узкой койке. В этот момент Фрэнки осознала, что именно он сказал. Боюсь, я буду любить тебя до самой смерти. В ее душе поселился страх.

Боюсь.

До смерти.

Неподходящие слова во время войны — перчатка, брошенная в лицо равнодушному Богу.

Ей хотелось повернуть время вспять, сделать так, чтобы «Я тебя люблю» звучало совсем по-другому.

Глава восемнадцатая

18 марта 1969 года, в свой последний день во Вьетнаме, Фрэнки проснулась еще до рассвета. На соседней койке похрапывала Марджи.

Фрэнки включила лампочку рядом с кроватью и взяла фотографию, на которой они с Финли были в Диснейленде. Она долго вглядывалась в снимок, вспоминая те счастливые дни.

Привет, Фин. Я еду домой.

Она поступила на службу в армию, чтобы найти брата, но нашла там себя. На войне Фрэнки поняла, кто она и кем хочет быть, и теперь, как бы сильно ни устала от смертей и разрушений, все равно боялась возвращения домой. Какая она теперь — жизнь в Штатах?

Фрэнки встала, вытащила из-под койки чемодан. Откинув крышку, стала рассматривать вещи, которые собиралась отправить домой: памятные подарки от солдат, браслет из кожи и бисера, маленький золотой слоник «на удачу», шелк, который она купила для мамы в Сайгоне, зажим Келли, пару резиновых трубок, подарки для семьи и друзей и драгоценные снимки (какие-то она сделала сама, а какие-то ей дарили на память). Вот она, Этель и Барб в шортах и футболках танцуют в офицерском клубе, а вот еще одно фото, на котором они втроем (его оставила Барб), вот Джейми на фоне грузовика, он лучезарно ей улыбается, выставив большие пальцы, и, наконец, они вместе с Раем. Фотографий с пациентами было не меньше десятка. На них она и те счастливчики, с которыми удалось попрощаться.

Дома так называемое Лето любви подошло к концу, протесты стали громче, масштабнее и злее. Даже здесь война вызывала ярость. Солдаты, нарушая армейские порядки, рисовали на касках пацифики.

К шести она уже собрала чемодан и сумки, написала Марджи прощальную записку.

Знаю, ты расстроишься, что я не разбудила тебя перед уходом, но очень скоро ты поймешь, почему это так трудно. Прощания — наша профессия, но привыкнуть к ним невозможно. Будь сильной. И спасибо за то, что отправишь мне домой чемодан.

Она надела парадную форму, колготки и блестящие черные туфли. Зеркала в полный рост у них не было, но она знала, что больше не похожа на ту большеглазую девочку, что приземлилась во Вьетнаме два года назад. Да и форма пропахла плесенью.

Фрэнки открыла дверь хижины и увидела Рая. Он курил, прислонившись к столбу.

— Готова? — спросил он, забирая у нее из рук дорожную сумку.

— Не очень.

В лагере было удивительно тихо. Они направились к вертолету, залезли в кабину, и «хьюи» взмыл в воздух.

В аэропорту Сайгона Фрэнки поблагодарила пилота, сдала багаж и разрешила Раю проводить ее до «Птицы свободы», которая отвезет ее домой.

На взлетной полосе к самолету тянулась длинная вереница солдат. Поднявшись по трапу, они ныряли в огромный салон «Брэниффа». Было тихо — ни шуток, ни смеха. Только не сейчас, пока они еще во Вьетнаме.

— До твоего отъезда двадцать семь дней, — громко сказала Фрэнки, перекрикивая рев двигателей.

Двадцать семь дней. Для войны — вечность.

Не бойся, Макграт.

Мимо проехал джип с вооруженными солдатами, которые высматривали снайперов.

Раздалось несколько выстрелов. Где-то вдалеке прогремел взрыв. На одной из взлетных полос что-то загорелось.

Рай смотрел на нее.

— Фрэнки… Я не знаю, как сказать… Я… не…

— Я понимаю, — сказала она, дотронувшись до его небритого подбородка. — Я тоже тебя люблю.

Он выдохнул, не отрывая взгляда от ее лица.

— Как же я буду скучать.

Потом крепко обнял ее и поцеловал в последний раз. Фрэнки стояла, прижавшись к нему, сколько позволяло время, а затем медленно отпустила.

Никаких прощальных слов. Слова не приносили удачу.

Лишь поднявшись по трапу, она обернулась.

Один, высокий и стройный, Рай стоял в своей потрепанной форме, в надвинутой на глаза кепке с эмблемой Морских волков. Отсюда, с высоты трапа, он выглядел таким мужественным — идеальный моряк, — но она видела, как стиснуты у него челюсти. Он поднял руку, постоял так немного и прижал ее к груди.

Фрэнки кивнула, помахала в ответ и зашла в самолет. Почти все места уже были заняты солдатами, которые с опаской поглядывали на дверь, словно в любую секунду мог ворваться чарли с автоматом. Все понимали, что пока они не покинут воздушное пространство Вьетнама, ни о какой безопасности не может быть и речи.

Найдя место в правой части салона, Фрэнки закинула наверх сумку и села у иллюминатора. Увидев Рая, приложила руку к стеклу.

Дверь закрылась, щелкнула. Через пару минут самолет поехал по взлетной полосе, то и дело подпрыгивая на ямах от взрывов. Разогнавшись, он начал медленно взлетать.