Женщины

Мама взяла Генри под руку, и они вышли из кабинета.

Фрэнки осталась наедине с отцом и стеной героев. Какое-то время они просто стояли, разглядывая фотографии и награды.

— Почему тут нет моей фотографии, пап?

— Здесь будет твое свадебное фото. Как и у всех женщин нашей семьи. Терпеть нас, мужчин, — настоящий подвиг.

Сколько раз он еще так пошутит?

— Медсестры умирали во Вьетнаме, папа.

— Я не хочу продолжать этот разговор. Ты выходишь замуж. Ждешь ребенка. Муж, семья, дети — вот чем надо гордиться. Женщины на войне… — Он покачал головой.

— Если бы я была твоим сыном, который живым вернулся из Вьетнама, ты бы повесил мою фотографию?

— Что за глупости, Фрэнки? Ты дочь. Тебе не следовало идти на войну, я всегда это говорил. Очевидно, нам всем не стоило туда соваться, мы проигрываем. Америка проигрывает. Кто захочет такое вспоминать? Отпусти, Фрэнки. Забудь и живи дальше.

Он был прав. Ей нужно забыть.

Она выходит замуж. Ждет ребенка. Какая разница, что никто, включая ее семью, не признает ее заслуг перед родиной? Какая разница, что никто не помнит женщин на этой войне?

Но она помнит.

Разве этого недостаточно?

Открылась дверь. На пороге стоял Генри с бутылкой шампанского.

— Все кончено.

— Что кончено? — удивилась Фрэнки.

— Война, — сказал Генри. — Никсон подписал мирное соглашение.

Спустя две недели после Парижского мирного соглашения в новостях объявили о возвращении первой волны военнопленных. Операцию назвали «Возвращение домой», и за одну ночь Лига семей перешла от пропаганды к активным действиям — они готовились к возвращению пленных солдат, некоторые провели во Вьетнаме почти десять лет. Со всей страны в офисы Лиги семей полетели открытки и письма от людей, которые купили браслеты, — они благодарили солдат. Совершенно незнакомые люди присылали подарки и пожертвования. Страна, которая не могла дождаться окончания войны, теперь с нетерпением ждала героев, освобожденных из тюрьмы Хоало, больше известной под названием «Ханой Хилтон», — настоящего ада на земле, как теперь писали в газетах.

Жены начали собственную операцию по возвращению: приводили в порядок дома, ходили в салоны красоты, собирались вместе и рисовали приветственные плакаты. Мамы начищали детей до блеска и рассказывали истории об отцах, которых те никогда не видели.

Этим февральским днем в офисе Лиги семей в Сан-Диего был большой праздник, на стенах висели плакаты со слоганами: «Мы не дали их забыть». В комнате было шумно и многолюдно.

Фрэнки чувствовала гордость и страх этих женщин. Многие шептались об инструктаже, что ВМС провели с женами военнопленных, — советовали не ждать от возвращающихся мужчин слишком многого. И всем раздали листовки: «Мы не знаем, в каком состоянии тела и духа вернутся солдаты. Как вы помните, приходили сообщения о пытках. Мы настоятельно рекомендуем тщательно спланировать воссоединение, обеспечить мужу тишину и спокойствие, пока он сам не решит, что готов к большему. Никаких шумных праздников, интервью для журналов и телепередач, никаких громких звуков и завышенных ожиданий. Вы отлично знаете, что многие солдаты провели в невыносимых условиях плена по восемь лет. Все это сильно отразилось на их физическом и психическом здоровье. Не ждите, что они сразу станут прежними. Многие, вероятно, будут страдать импотенцией и агрессивно себя вести по отношению к близким».

Пытки. Плен. Агрессия.

Разве можно вернуться домой после стольких лет насилия и не быть агрессивным? Фрэнки слушала, как жены переживают: «Я растолстела, постарела, потеряла искру», как беспокоятся, что мужья их уже разлюбили. Слушала, как многие собираются отправиться встречать первую волну военнопленных, которые прибудут в Сан-Диего в День всех влюбленных. Ее переполняла гордость за этих женщин.

Но как бы сильно она ни гордилась своей причастностью к Лиге, для нее тут все завершилось. Она больше не была одной из этих женщин. Фрэнки поставила тарелку из-под торта и направилась к двери.

— Фрэнки!

Она повернулась и увидела Джоан. Они не виделись несколько месяцев, и Джоан явно была рада встрече.

— Я просто хотела сказать спасибо. — Джоан легко коснулась ее руки. — Твоя помощь очень много для нас значит.

— Спасибо. — Фрэнки улыбнулась. — Рада, что твой муж скоро вернется.

Вот он, идеальный конец.

Она закрывала главу под названием «Вьетнам» и открывала новую — «Замужество и материнство».

Сегодня в Маниле должен был приземлиться самолет с первой группой освобожденных. Фрэнки налила себе холодный чай и уселась на диван перед телевизором.

Все мы слышали сообщения о пытках. Заключенные «Ханой Хилтон», в основном пилоты, придумали гениальный способ общения друг с другом. И сегодня сто восемь из них приземлятся в Маниле, которая станет их первой остановкой на пути домой… — передавал Уолтер Кронкайт.

— Привет, малышка, — сказал Генри и сел рядом.

— Начинается. — Фрэнки так волновалась, будто сама встречала мужа из заключения. Неужели это действительно правда? Война наконец закончилась.

На экране мелькали зернистые кадры военной хроники, потом их сменили фотографии Сибил Стокдейл, жены военного моряка, — вот она выступает перед сенатом, здесь проводит собрание, а тут говорит с Генри Киссинджером. За кадром звучал голос Уолтера Кронкайта:

Лига семей неустанно трудилась, чтобы вернуть домой американских героев. Всего через несколько минут самолет с военнопленными приземлится на авиабазе Кларк. И уже через два дня они впервые за много лет ступят на американскую землю. — Уолтер Кронкайт замолчал и после паузы торжественно проговорил: — Вот они. Самолет успешно приземлился на Филиппинах, леди и джентльмены.

Фрэнки подалась к экрану.

Самолет ехал по взлетно-посадочной полосе. Аэродром заливал свет прожекторов. Самолет медленно сбрасывал скорость. Замелькали изображения возбужденной, ликующей толпы: мужчины и женщины толпились за ограждением. Камера замерла на плакате «Возвращение домой 1973. Мы тебя любим, Джон!».

Дверь самолета открылась.

Почти все, кто сегодня наконец оказался на свободе, были сбиты в ожесточенных боях этой войны. На трап выходит командующий ВМС Бенжамин И. Страхан, сбит в сентябре 1967-го… за ним майор ВВС Хорхе Альварес, сбит в октябре 1968-го…

Мужчины один за другим выходили из самолета, отдавали честь и спускались по трапу. Все ужасно худые, но стрижка и выправка — по лучшим военным стандартам. Некоторые хромали.

На трап ступил еще один мужчина, он отдал честь собравшейся толпе.

Капитан-лейтенант ВМС Джозеф Райерсон Уолш, сбит в марте 1969-го, до прошлого года считался погибшим…

Фрэнки выпрямилась.

Рай спускался по трапу, крепко держась за желтые поручни. Он шел неровно, отчетливо хромал, одну руку прижимал к телу.

Спустившись к толпе, он снова отдал честь.

Крупный план его изможденного, улыбающегося лица.

Фрэнки встала, не отрывая глаз от экрана, от лица Рая. Сердце стучало так громко, что больше она ничего не слышала, только этот стук.

— Фрэнки? Что такое? — спросил Генри.

— Мне нехорошо. Тошнит. (Эта отговорка всегда работала для беременных.) Пожалуй, приму ванну.

— Я наберу тебе воду… — Генри поднялся.

— Нет.

Она кричала? Плакала? Она вытерла глаза и поняла, что они мокрые. Она посмотрела на Генри.

— Нет, — спокойно сказала она (насколько это было вообще возможно, когда хотелось одного — исчезнуть). — Сиди. Смотри репортаж. А я… пойду расслаблюсь в горячей ванне.

Она чмокнула Генри в щеку, чуть не упав на него, ноги едва слушались, и вышла из гостиной.