Женщины

Он жив.

Два этих слова перевернули весь ее мир, уничтожили равновесие, к которому она шла последний год.

Зазвонил телефон.

— Я возьму, — сказал Генри.

— Я уже, — крикнула Фрэнки. — Алло.

— Фрэнки? — сказала Барб.

— Ты его видела? — прошептала Фрэнки.

— Видела. Ты в порядке?

— В порядке? — повторила Фрэнки, отходя с трубкой подальше от двери в гостиную. — Я беременна, на этой неделе у меня свадьба, а любовь всей моей жизни только что восстал из мертвых. Разве я могу быть в порядке?

Фрэнки услышала, как на том конце провода Барб тяжело вздохнула.

— И что ты, черт возьми, собралась предпринять? Свадьба — это одно, беременность — совсем другое.

— Я знаю, но… это Рай, — тихо произнесла Фрэнки.

— Знаю.

— Мне нужно его увидеть, просто увидеть, и все, — сказала Фрэнки и тут же поняла, что это неправда. Она хотела больше, чем просто увидеться. Она хотела связать с ним будущее. — Я должна быть в аэропорту Сан-Диего, когда он приземлится.

Барб долго молчала, а затем сказала:

— Я звоню Этель. Мы успеем на ночной рейс.

Весь следующий день Фрэнки не находила себе места, даже скорая помощь в виде Этель и Барб не привела ее в чувство. Все, о чем она могла думать, был Рай… живой Рай… И его приземление в Сан-Диего.

— Ты должна сказать Генри, — начала Барб.

Все трое сидели во дворе бунгало. В комнате висело белое кружевное платье, соединившее в себе дух традиционного юга и дерзкого запада, — напоминание о свадьбе, назначенной на эту субботу.

— Не могу, — сказала Фрэнки.

Если Генри узнает, что военнопленный Джозеф Райерсон Уолш и есть Рай, которого так любила Фрэнки, это разобьет ему сердце.

Но ведь она все еще любит Рая.

Она нервно взглянула на часы. Начало девятого. В девять двадцать восемь в аэропорту Сан-Диего приземлится самолет с военнопленными. Она позвонила Энн Дженкинс и попросила внести их в списки встречающих. Энн была так занята, что даже не стала ничего спрашивать.

— Конечно, — сказала она. — Еще раз спасибо за твою помощь, Фрэнки.

Фрэнки повертела на пальце кольцо, посмотрела на него и сняла. Она не хотела, чтобы Рай его увидел до того, как будет время все объяснить.

— Если мы едем, то нам пора, — сказала Этель.

Они забрались в «мустанг» Фрэнки и выехали с острова, в восемь сорок пять они уже были в военном аэропорту Сан-Диего.

На взлетной полосе толпились семьи и журналисты. Мужчины, женщины и дети — все держали в руках приветственные плакаты. Жены, родственники и репортеры стояли впереди, друзья и военнослужащие — сзади.

— Я совсем забыла про плакат, — сказала Фрэнки. Она так нервничала, что не могла ни думать, ни стоять спокойно. Впереди журналисты с микрофонами брали интервью у встречающих. Фрэнки собиралась с мыслями, а Барб и Этель молчали, стоя по обе стороны от нее, точно телохранители.

Сможет ли Рай простить ее за Генри, за то, что она оказалась слишком слаба и не смогла отказаться? За то, что носит ребенка от другого мужчины? Она выстраивала новые отношения, пока его пытали и держали в заточении. Как дать понять, что она никогда не переставала любить его?

— Приземляется, — сказала Барб.

Фрэнки подняла взгляд, ее снедали ужас и радость.

Он все еще ее любит? Сейчас другая версия Рая встретит другую версию ее самой.

Санитарный самолет С-141 коснулся земли, промчался по посадочной полосе и остановился.

Журналисты с микрофонами, камерами и кучей вопросов кинулись было к самолету, но их остановило ограждение, подобраться близко они не смогли.

Толпа чуть не снесла Этель, Фрэнки и Барб. Родные выстроились за желтой лентой, но жены и дети с плакатами в руках так и норовили подойти поближе.

К самолету подкатили трап. Внизу морской офицер пытался сдержать напор журналистов и родственников.

Дверь открылась, и показался первый военнопленный в штанах защитного цвета, которые явно были ему велики. Капитан Джеймс, сбит в 1967-м. Он на секунду остановился, проморгался от яркого света и начал спускаться по трапу. Внизу он отдал честь стоявшему у трапа офицеру, затем ему помогли забраться на трибуну перед журналистами.

Он искал в толпе свою семью.

— Спасибо, Америка. Мы с честью служили своей стране и благодарны за то, что страна вернула нас домой.

Вдруг из толпы вырвалась его жена, протиснулась между репортерами, нырнула под желтую ленту и кинулась в объятия мужа. Толпа заволновалась, семьи распались на отдельные группки. Фрэнки заметила Энн Дженкинс с детьми, Джоан с дочкой и еще несколько знакомых женщин. Все взвинченные, напряженные.

Из самолета показался еще один военный. Жена, сын и, кажется, отец побежали ему навстречу.

Следующим был Рай. Он остановился на трапе, жмурясь от яркого солнца, брюки на несколько размеров больше были туго затянуты ремнем. Он взялся за поручень и, хромая, заковылял вниз.

Все остальное перестало существовать, мир вокруг него растворился. Фрэнки видела расплывчатое пятно защитного цвета, которое минуту назад было самолетом, слышала гомон журналистов, перекрикивающих друг друга, слышала чей-то плач. Она хотела протиснуться вперед и добраться до желтой ленты, но не могла пошевелиться. Слезы застилали глаза.

— Рай, — прошептала она.

Он явно высматривал кого-то в толпе. Ее он не заметил и повернул налево, туда, где стояли жены.

— Рай! — закричала она, но ее голос растворился в криках всеобщего ликования. — Я здесь!

Но он направлялся к высокой, фигуристой женщине с каскадом светлых кудряшек, за нее цеплялась маленькая девочка, державшая плакат «С возвращением, папочка!».

Последние несколько футов Рай почти бежал. Он крепко обнял кудрявую женщину, поцеловал. Страстно, долго.

Затем наклонился и поцеловал девочку. И подхватил ее на руки. Женщина обняла их обоих, все трое плакали.

— Он женат, — тихо сказала Этель. — Вот же сукин сын.

— Боже, — прошептала Фрэнки, чувствуя, как внутри у нее что-то сломалось.