Женщины

— Просто такая жизнь не для меня. — Барб приобняла Фрэнки. — А вот он явно тебя любит.

— С чего ты взяла?

— Мужик проехал через всю страну, чтобы привезти тебя на марш, в котором, как он сказал, ему не место. Тот еще затейник.

— Ему тридцать восемь. Он уже был женат.

— Так проблема в этом?

Фрэнки не хотелось говорить правду, но она знала, что Барб просто так не отстанет.

— Вот ведь пристала. — Она вздохнула и тихо сказала: — Дело в Рае.

— Он желал бы тебе счастья.

— Да, знаю. (Люди постоянно так говорят, но эти слова лишь усугубляли ее одиночество.) Я этим и занимаюсь. Строю свое счастье.

На следующий день марш молчания был во всех новостях. Три ветерана в инвалидных колясках попали на национальный съезд республиканцев как раз во время выступления Никсона. Они прервали его речь криками «Хватит стрелять!».

Их быстро выпроводили и передали полиции, но дело было сделано — снимки разлетелись по всем СМИ. Ветераны кричали так громко, что президенту пришлось замолчать.

Мимо бегают санитары, тащат носилки с ранеными. Кто-то кричит.

Фрэнки с криком проснулась и села, тяжело дыша.

Прошло какое-то время, прежде чем она поняла, что находится дома в Коронадо, в своей кровати, рядом со спящим Генри. Она вытянула дрожащую руку и дотронулась до него, просто чтобы убедиться, что он настоящий.

— Все хорошо? — пробормотал он сквозь сон.

— Да, — сказала Фрэнки.

Она дождалась, пока он снова заснет, и только потом убрала руку.

Выбралась из постели и прошла в гостиную. В верхнем шкафчике кухонного уголка лежали сигареты, она достала одну и закурила, стоя у раковины. В голове вертелись картинки из Вьетнама.

Это все марш.

Собравшись вместе, ветераны напомнили друг другу об их общем прошлом. О боли, утратах, смертях и стыде.

Ей не нужно думать обо всем этом. Ей нужно просто идти вперед.

Забудь, Фрэнки.

Глава двадцать седьмая

Почти четыре месяца спустя в свой выходной Фрэнки подъехала к загородному клубу Коронадо и остановилась у белого портика. К ней тут же подбежал парковщик.

— Спасибо, Майк, — сказала она, бросая ему ключи от «мустанга».

Клуб был украшен к Рождеству от носа до кормы, как говорили моряки. На каминной полке лежали гирлянды из искусственной хвои, утыканные маленькими свечками. Живая ель мерцала разноцветными гирляндами, с веток свисали игрушки в фирменном стиле гольф-клуба. Из колонок звучало «Печальное Рождество» [43] Элвиса Пресли. Без сомнения, очень скандальный выбор для клуба.

43

Blue Christmas (1957) — известная рождественская песня, написанная Биллом Пейджем и Кеном Хиром. Она стала особенно популярной благодаря исполнению Элвиса Пресли.

Рядом с камином стояли несколько мужчин в кримпленовых костюмах, потягивали «Кровавую Мэри».

Мама уже перебралась в столовую, где пахло ванилью и хвоей. За ее спиной была видна идеально подстриженная изумрудная лужайка. За полностью сервированным столом мама сидела абсолютно прямо. На ней было трикотажное платье с воротником-хомутом, на коротких черных волосах — шерстяная беретка, в ушах — длинные серьги.

Фрэнки села напротив.

— Прости, что опоздала.

Мама подозвала официанта и попросила два бокала шампанского.

— Мы празднуем? — спросила Фрэнки.

— Всегда, — ответила мама, зажигая сигарету. — Я ведь снова хожу и разговариваю.

Фрэнки сделала глоток шампанского, и ее тут же замутило.

Скомканно извинившись, она опрометью кинулась в туалет, где ее вырвало.

Дважды.

Она подошла к раковине и прополоскала рот.

Вчера утром ее тоже вывернуло.

Нет.

Нет.

Она положила руку на живот. Кажется, он немного вздулся? Стал чувствительным?

Ребенок?

Но… она ведь принимает таблетки. Разве они могли подвести ее? Она почти фанатично принимает их каждое утро. Хотя один раз могла и забыть… или даже два.

Она вернулась к столу, но садиться не стала.

— Ты какая-то бледная, Фрэнсис, — сказала мама.

— Меня только что вырвало. Дважды.

Мама нахмурилась:

— У тебя похмелье? Температура?

Фрэнки замотала головой.

Мама пристально посмотрела на нее:

— Фрэнсис, ты… была с мужчиной?

Фрэнки нерешительно кивнула и покраснела.

— Мы вместе уже несколько месяцев.

— И ты ничего не сказала маме с папой? Понятно. А когда последний раз у тебя были эти дни?

— Точно не помню. Когда я стала пить таблетки, их почти… не было.

— Тебе срочно нужно к врачу.

Фрэнки в ужасе кивнула.

— Садись. После обеда мы с тобой поедем к Арнольду. Он нас примет.

Спустя полтора неловких часа за обедом они вышли из клуба и поехали к доктору на Оранж-авеню.

— Здравствуй, Лола. Мне нужна консультация по поводу беременности, — сказала мама на стойке регистрации.

Немолодая женщина посмотрела на маму:

— Вы…

Мама раздраженно махнула рукой:

— Не я, Лола. Моя дочь.

Лола вытащила ручку из пышного начеса.

— Доктор найдет время. Приятно видеть вас в добром здравии.

Фрэнки, скрестив на груди руки, сидела в приемной.

Через какое-то время вышла медсестра и отвела ее в смотровую.

— Вот, наденьте халат. Завязки спереди. Доктор скоро подойдет.

Фрэнки сняла одежду и облачилась в халат.

Беременна.

Она так и этак крутила это слово в голове.

В дверь тихо постучали.

Вошел доктор, поправил очки в черной роговой оправе.

— Привет, Фрэнки. Давно не виделись.

— Здравствуйте, доктор Мэсси.

В последний раз они виделись, когда ей было семнадцать, она собиралась уезжать в колледж, и он провел с ней беседу о сексе, которая оказалась гораздо откровеннее маминого рассказа, хотя тоже начиналась со слов: «В твою первую брачную ночь…» Дальше Фрэнки почти ничего не запомнила, слушать о пенисах и вагинах от старика было ужасно неловко.