Женщины

— Она ждала вас.

Он вытер глаза и прокашлялся.

— Нужно было прийти раньше. Не знаю, что со мной не так. Я просто… черт, это все Вьетнам…

Фрэнки подошла к нему:

— Понимаю. Я из Семьдесят первого. Центральное нагорье, — сказала она. — С шестьдесят восьмого по шестьдесят девятый.

Он посмотрел на нее:

— Значит, мы оба ходячие мертвецы.

Еще до того, как Фрэнки успела ответить, он повернулся и вышел из палаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Его внезапное появление и столь же внезапный уход оставили Фрэнки в смятении.

Не снимая форму и медицинские тапочки, она вышла из больницы.

Мы оба ходячие мертвецы.

Он словно увидел ее насквозь, через маску, за которой она так старательно скрывалась.

Проезжая по мосту Коронадо с включенным радио, из которого доносилась «Часть сердца моего» [46] в исполнении Дженис, Фрэнки нащупала на пассажирском сиденье плетеную сумку и вытащила баночку со снотворным.

Сама она сегодня не заснет, а оставаться в сознании и вспоминать прошлое — хуже, чем сидеть на таблетках.

46

Piece of My Heart (1968) — песня Дженис Джоплин.

На светофоре она открыла крышку и проглотила таблетку, поморщившись от вкуса.

Фрэнки припарковалась около дома и вышла из машины, слегка покачиваясь. Телефон в бунгало разрывался от звонков. Она снова не взяла трубку.

Ей нужно поесть. Когда она ела в последний раз?

Вместо этого она налила себе выпить и проглотила еще одну таблетку, надеясь, что двух хватит, чтобы пережить эту ночь. Может, сразу выпить третью? Только в этот раз.

Весной «Тони Орландо и Dawn» выпустили песню «Желтой лентой старый дуб обвяжи» [47] и напомнили Америке, что хоть война и закончилась, однако солдаты продолжают возвращаться из вьетнамского плена. Буквально за одну ночь почти все деревья страны окрасились в желтый, особенно в местах, связанных с военными, как Сан-Диего и Коронадо. Трепетание желтых лент на ветру напоминало американцам о военнопленных. Телевизор заполонили истории героев, попавших в тюрьму, а не погибших на фронте. Фрэнки не знала, куда скрыться от этих новостей, куда скрыться от воспоминаний.

47

Tie a Yellow Ribbon Round the Ole Oak Tree (1973) — песня Ирвина Ливайна и Ларри Рассела, ставшая одним из хитов американской поп-группы «Тони Орландо и Dawn». В американской традиции повязывание желтых ленточек — знак солидарности с пленными или заложниками.

Фрэнки замкнулась в себе, она проживала день за днем, не думая о будущем. Она покупала таблетки, на которые теперь получила рецепт, работала на пределе человеческих возможностей и заходила к родителям, только когда они очень настаивали. Иногда она отвечала на умопомрачительно дорогие междугородние звонки Барб и Этель, заканчивая каждый разговор бодрым (и лживым) «все хорошо». Она писала подругам длинные, но пустые письма, совсем не похожие на те, что писала родителям из Вьетнама.

В мае родители Фрэнки на целый месяц отправлялись в морской круиз. Они звали ее с собой, но она отказалась и с облегчением выдохнула, как только посадила их на корабль.

Ей больше не нужно было притворяться. Она спокойно могла погрузиться в свое одиночество. Наконец-то могла упиваться горем без посторонних глаз.

Все попытки выкарабкаться из отчаяния не увенчались успехом. Порой тишина и одиночество становились так невыносимы, что без таблеток Фрэнки не могла даже шевелиться. К концу мая она дважды продлила рецепт — в то время для женщины это не составляло труда, а уж для медсестры тем более.

В июне на Сан-Диего обрушился неожиданный циклон — нескончаемый ливень, который, как утверждали синоптики, пришел с Гавайских островов. Посреди ночи Фрэнки разбудил телефонный звонок — ее вызывали на работу. После снотворного она никак не могла проснуться, но, проглотив желтую таблетку, сумела кое-как сосредоточиться. Она не стала принимать душ, просто оделась во вчерашнее и села в машину.

Дождь барабанил по поднятой крыше кабриолета и заливал лобовое стекло так, что дворники едва справлялись. На мосту она включила радио — диктор монотонно рассказывал о слушаниях по Уотергейтскому скандалу. О тайных совещаниях. О президенте. И бла-бла-бла.

Все, что она слышала, — это дождь. Стук и грохот по металлическому кузову. Тропический ливень.

Кровь течет по ботинкам, кто-то кричит: «Врубайте генераторы».

Она вцепилась в руль.

Фрэнки припарковалась у больницы, забежала в светлое здание и направилась в раздевалку. Там она стянула влажную одежду, надела форму и кроссовки. Проходя по коридору, где царила суета, к стойке регистрации, она собрала волосы в хвост и заправила его под шапочку.

Даже в больнице было слышно, как на улице хлещет дождь.

У стойки она выпила две чашки кофе, хотя понимала, что это плохая идея, учитывая ее нестабильное состояние.

Этот дождь напомнил ей о Вьетнаме.

Нужно было поесть, но ее мутило от одной мысли о еде. Как только она закрывала глаза, в голове всплывали образы Вьетнама. Борьба с ними забирала слишком много сил. Слава богу, смена сегодня тихая, подумала она, но тут двери в конце коридора открылись. Два санитара «скорой помощи» закатили в ярко освещенное помещение каталку с пациентом.

Кровь.

— Огнестрел! — крикнул кто-то.

Каталка проехала мимо Фрэнки. Картинка размылась: грудь залита кровью, кожа бледная, он кричит.

— Фрэнки!

Она побежала за каталкой в операционную, но мысленно была совершенно в другом месте, перед глазами вставали образы и воспоминания. Она медленно вымыла руки и пару секунд вспоминала, где лежат перчатки.

Она повернулась и увидела, как медсестра разрезает окровавленную куртку на парне.

Металлические лезвия легко вспарывали ткань.

Обнажилась грудь. Пулевое отверстие, сочащееся кровью.

Летят. Вертолеты «Чинук». Вру-ту-ту-ту-ту.

— Фрэнки. Фрэнки?

Кто-то сильно ее встряхнул.

Приходя в себя, Фрэнки осознала, что она не во Вьетнаме. Она на работе, во второй операционной.

— Выметайся отсюда, — приказал доктор Времински. — Джинни. Иди мой руки.

Фрэнки накрыло волной стыда.

— Но…

— На выход!

Фрэнки вышла из операционной и потерянно остановилась в коридоре.

Проклятый дождь.

Проснулась она на полу своей спальни, голова пульсировала, во рту пересохло. За окном сияло солнце, от света заболели глаза. Вспомнив вчерашний позор, она со стоном выдохнула. Потом встала, добрела до тумбочки, сунула в рот таблетку и отхлебнула воды из стакана.

Она прошла мимо закрытой детской в ванную. В желтую комнату она не заходила уже несколько месяцев — даже чтобы смахнуть пыль. Будь у нее силы, она бы все оттуда вытащила, перекрасила стены, раздала мебель, но она не могла даже открыть дверь.

Она приняла горячий душ, вымыла и высушила отросшие волосы, небрежно стянула их, надела футболку и шорты.

Раздался телефонный звонок.

Она посмотрела на часы. Двенадцать двадцать, суббота.

Барб.

Фрэнки знала, что Барб будет звонить до тех пор, пока ей не ответят, поэтому, взяв пляжную шляпу и складной стул, вышла из дома.

Она пересекла дорогу, поставила стул на песок и села.

Глядя на сверкающие лазурные волны, вспомнила прошлую ночь, вспомнила, как замерла в операционной, словно новичок, только сошедший с самолета.