Женщины

Она в смятении отвечает: «Я Фрэнки Макграт».

Она услышала, как рядом скрипнул стул, и увидела сгорбившегося Генри.

— Привет, — сказала Фрэнки.

Сердце сжалось от одного его вида. Он такой хороший, он заслуживает лучшего.

Она прижала руку к пустому животу.

— Привет. — Генри встал, взял ее руку и наклонился, чтобы поцеловать.

— Девочка или…

— Мальчик, — сказал Генри.

Финли.

— Врач сказал, мы можем попробовать еще раз, — сказал Генри.

В дверь постучали.

В палату вошла мама, она была в замшевой терракотовой юбке, блузке, застегнутой на все пуговицы, жилетке и высоких сапогах.

— Как она?

— Она… — начал Генри.

— Она здесь, мам. В сознании.

На мамином лице появилась неровная улыбка.

— Генри, дорогой, не принесешь мне чашечку кофе? Голова просто раскалывается.

Генри поцеловал Фрэнки.

— Люблю тебя, — прошептал он и вышел из палаты.

Мама медленно приблизилась к кровати. Вид у нее был очень усталый. Тяжелый макияж, кривая улыбка. Когда она волновалась или уставала, последствия инсульта становились заметнее. Уголок рта был слегка опущен.

— Мне очень-очень жаль, Фрэнсис.

Из глаз Фрэнки хлынули слезы, мамина фигура расплылась.

— Бог наказывает меня. Но я собиралась поступить правильно.

— Ты ни в чем не виновата. — Мама сняла с шеи ожерелье и протянула Фрэнки.

В детстве Фрэнки часто размышляла, как такая тонкая цепочка может удержать такое тяжелое сердце.

Мама достала серебряный портсигар и зажгла тонкую сигарету.

— Тебе нельзя курить, ты же знаешь, — сказала Фрэнки.

Мама отмахнулась.

— Переверни кулон.

Фрэнки повернула сердце и увидела надпись на обратной стороне. Селин. Она нахмурилась:

— Кто такая Селин?

— Дочь, которую я потеряла, — сказала мама. — Я носила ее, когда выходила замуж за твоего папу.

— Ты никогда…

— Не буду и сейчас, Фрэнсис, — сказала мама. — Есть вещи, которые не выдерживают тяжести слов. В этом проблема вашего поколения, вам всем хочется говорить, говорить, говорить. Но в чем смысл? Я хочу подарить кулон тебе. На обратной стороне можно выгравировать еще одно имя.

— Это был мальчик, — сказала Фрэнки. — Мы хотели назвать его Финли.

Мама побледнела.

Есть вещи, которые не выдерживают тяжести слов.

— Мне очень жаль, Фрэнсис. Отбрось эту боль, постарайся забыть и иди дальше.

— У тебя получается?

— Почти всегда, да.

Мама вытащила из сумки две баночки с таблетками.

— Знаю, ты медсестра и все такое, но за эти таблетки я ручаюсь. Черил Бернам зовет их «мамины помощники». Белые помогают заснуть, а желтые бодрят.

— Да, мама, я медсестра. И я читала «Долину кукол».

— Брось. Это плохой пример. Тебе нужно как-то снимать напряжение. Это не крепче джина с мартини.

— Спасибо, мама.

— Я положу их в твою сумочку. Поверь, вы с Генри поженитесь и совсем скоро будете ждать ребенка.

Фрэнки вздохнула.

— Помнишь того парня, в которого я влюбилась во Вьетнаме?

— Погибший пилот?

— Да, он…

— Фрэнсис, ради бога, хватит Вьетнама. Прошло уже столько лет. Отпусти. Тот парень ведь не вернется.

Фрэнки закрыла глаза, не в силах больше смотреть на мать, не в силах видеть печаль и жалость, причиной которых была она сама.

Барб и Этель стояли у постели Фрэнки.

Их задача была проста — извергать непрерывный поток веселья и говорить обо всем, что приходило на ум: о замене смертной казни для Чарлза Мэнсона на пожизненное заключение, об очередном скандале Тейлор и Бёртона, о шумихе вокруг фильма «Глубокая глотка».

Фрэнки больше не могла слушать. Она подняла руку.

Этель замолчала и наклонилась. О чем она говорила секунду назад, Фрэнки не имела ни малейшего понятия.

— Что такое? — спросила Этель.

Фрэнки села и уставилась в стену.

— Я не выйду за него, — сказала она. — Это будет неправильно.

— Дай себе время, — сказала Этель. — Не решай прямо сейчас, после…

— Скажи это. После потери сына.

— Да. — Барб взяла Фрэнки за руку. — После потери ребенка. Не могу даже представить, как тебе больно.

— Рай…

— Он врал тебе, Фрэнк, — резко сказала Этель, хотя в глазах у нее стояли слезы. — Он заставил врать и своих друзей. А может, он врал и им тоже. Я бы не позволила ему даже дерьмо с пола слизывать. Попадись он мне…

— Уж я ему устрою, — сказала Барб. — Найму пару крепких парней.

— Вам пора ехать, — сказала Фрэнки. — Свадьбы не будет, оставаться необязательно. Этель, ты нужна мужу и дочке. Да и ты, Барб. У тебя ведь скоро съезд по гражданским правам. Джесси Джексон на тебя рассчитывает.

— Мы не хотим тебя бросать, — сказала Барб.

— Я в порядке, — соврала Фрэнки.

Она дотронулась до золотого сердца на шее. Все трое понимали, что потребуется много времени, чтобы все стало и правда «в порядке», но как бы ни выглядел этот путь, как бы труден он ни был, ей придется преодолеть его самой. Подруги могут быть рядом, могут помочь подняться, но идти она должна сама.

Они поочередно поцеловали ее в лоб — сначала Этель, потом Барб (ее поцелуй был на секунду дольше).

— Мы позвоним завтра, — сказала Барб.

— И послезавтра, — добавила Этель.

Как только они ушли, Фрэнки с облегчением выдохнула. Она откинулась на подушки, чувствуя усталость. И страх.

Дверь открылась, и Фрэнки вздрогнула.

В палату вошел Генри и закрыл за собой дверь. Измотанный и помятый, как и она сама.

Он сел рядом и взял ее за руку. Она не нашла в себе сил сжать его ладонь в ответ.

Он откинул волосы с ее лба. Фрэнки знала, как ему больно, знала, что ему нужно разделить с ней эту боль, но она больше не могла притворяться.

Она закрыла глаза, ненавидя себя за то, что придется причинить ему новую боль.

— Не отталкивай меня, Фрэнки, — сказал Генри. — Мне нужна ты… Наша любовь. Доктор говорит, нам надо отбросить прошлое и попробовать снова. Мы ведь сможем, да?

Другими словами, забудь. Старый совет для новой раны.

Боже, она бы не смогла скорбеть вместе с ним. Даже сейчас в этом круговороте потерь — в ее собственном теле — она не могла не думать о Рае. Именно его прикосновения были ей нужны.