Женщины

— Я убила его? — прошептала Фрэнки.

— Нет, — сказал офицер. — Но были близки к этому. Его велосипед вы превратили в груду металла. И кстати, чуть себя не угробили.

— Ты была пьяна, Фрэнки. Ты могла умереть. — Голос отца дрогнул. — Что бы я сказал маме? Что у нас умер еще один ребенок?

У Фрэнки перехватило дыхание. Она хотела умереть. В голову ворвалась страшная мысль: «Я и правда этого хотела. Я ведь ехала прямо в стену. Почему не свернула в другую сторону?»

Отец посмотрел на полицейского:

— Ей можно домой, Фил?

— Да, — кивнул полицейский. — Вождение в нетрезвом виде. Вам сообщат, когда предъявят обвинение.

Фрэнки свесила ноги с кровати и медленно встала. Голова кружилась. Когда они выходили из больницы, папа поддерживал ее. Коллеги уже наверняка в курсе, что она чуть не убила человека.

— Тот мужчина, которого я сбила… он точно в порядке? Ты не врешь?

— Фрэнки, с ним все хорошо. Его зовут Билл Брайтман. Директор местной школы.

На парковке их ждал серебристый «мерседес». Отказавшись от помощи, Фрэнки сама забралась на пассажирское сиденье.

Отец завел машину. Двигатель заревел, но они не сдвинулись с места.

После долгого молчания он повернулся к ней:

— Фрэнки, ты что, хотела умереть? Меня спросила об этом мама.

— Третий стакан был лишним, — ответила Фрэнки. — Я исправлюсь. Обещаю.

— Хватит! — отрезал отец.

В его глазах она увидела страх за нее, печаль их общей утраты и злость, оттого что она не оправдала его ожиданий.

Фрэнки понимала, что он прав. Сегодня она чуть не убила человека. Чуть не убила себя. Может, именно этого она и хотела.

— Я люблю тебя, Фрэнки, — грустно сказал отец. — Знаю, у нас были разногласия, но…

— Пап…

— Ты… совсем разбита.

Фрэнки не могла смотреть в его обеспокоенные глаза.

— Я живу так уже много лет, — сказала она. — С самого возвращения из Флоренции.

Хватит.

Она лежала в своей детской кровати, борясь с желанием — необходимостью — выпить таблетку. Сон никак не шел. Ее сжирала вина, сжирал новый незнакомый страх — она хотела покончить с жизнью.

В кого она превратилась?

Тень женщины. Ни любви, ни ребенка.

Как она выжила? Каждая потеря понемногу разрушала ее, но эта уничтожила окончательно.

Так жить больше нельзя.

Ей нужна помощь.

Но кто поможет?

Как?

«Тебе нужно с кем-то поговорить, это поможет», — сказал Генри целую вечность назад. Она думала, что опустилась на самое дно, но со дна постучали.

Я иногда работаю с ветеранами… Тебе снятся кошмары, Фрэнки? Есть проблемы со сном?

Кто, кроме ветеранов, сможет понять медленное разложение ее души? Когда-то очень давно она уже пыталась получить помощь — ничего не вышло. Но это не значило, что не нужно пытаться. Как раз наоборот.

Фрэнки откинула одеяло и встала. Еле держась на ногах, она дошла до ванной, приняла горячий душ и высушила волосы, а затем натянула джинсы и водолазку.

На кухне сидела мама, выглядела она уставшей.

— Фрэнсис, — тихо сказала она.

— Можно взять твою машину?

Мама так пристально посмотрела на нее, что Фрэнки стало не по себе. Какие бы слова ни хотела услышать мама, Фрэнки ничего не сказала. Больше никаких обещаний. Они обе знали, что ей не стоит садиться за руль.

— Ключи в моей сумочке. Когда ты вернешься?

— Не знаю.

— Ты вообще вернешься?

— Да. — Она подошла к матери, положила руку на худое плечо и немного так постояла.

Сильная женщина нашла бы нужные слова — извинения или обещания, — но она ничего не сказала, только молча прошла в гараж и забралась в «кадиллак». Проехав по мосту Коронадо на почти минимальной скорости, она остановилась перед новым медицинским центром для ветеранов.

Фрэнки сидела в машине, не решаясь выйти. Наконец она посмотрела в зеркало заднего вида и увидела свои бездонно черные глаза. Надев солнечные очки, она выбралась из машины.

Фрэнки подошла к стойке регистрации, за которой сидела крупная женщина в цветастом платье, алые ногти стучали по клавишам печатной машинки.

— Мэм, — сказала Фрэнки.

Клацанье прекратилось, и женщина медленно подняла глаза, не убирая руки с клавиатуры.

— Ты в беде, детка? Твой муж… тебя обидел?

Очевидно, солнечные очки не спасали.

— Я слышала, тут проходит групповая терапия для ветеранов Вьетнама.

— Да, начинается в десять. А что?

— Где?

Женщина нахмурилась, вытащила карандаш из пышной прически и постучала им по столу.

— В конце коридора. Вторая дверь слева. Но это только для ветеранов Вьетнама.

— Спасибо.

Фрэнки двинулась по коридору, где на пластиковых стульях у стены сидели несколько мужчин. Она остановилась у кабинета номер сто семь. На матовом стекле в верхней части двери висел плакат: «Ветераны Вьетнама, делитесь друг с другом своими историями. Это помогает!» Она села и посмотрела на часы. Все тело ныло, голова раскалывалась, к горлу подступала тошнота, но Фрэнки продолжала ждать. Левое запястье пульсировало. Она опустила глаза: на бледной коже синяк, который она даже не заметила.

Без пяти десять дверь открылась. Мужчины потянулись внутрь.

Она немного подождала, собралась с духом и вошла в маленькую комнату без окон, в центре в круг стояли стулья. Мужчины уже расселись — почти все ровесники Фрэнки, с длинными неухоженными волосами, с запущенными бакенбардами и усами. У тех, что постарше, проглядывали седые пряди.

Несколько парней топтались у стола — ели пончики и наливали кофе.

Фрэнки предполагала, что будет единственной женщиной, но ей все равно стало не по себе под взглядами мужчин.

К ней подошел парень — клетчатая рубашка, ковбойские джинсы, ремень с массивной пряжкой. Длинные густые волосы были зачесаны назад и разделены пробором посередине. Над верхней губой нависали пышные усы.

— Тебе помочь, красотка? — Он ухмыльнулся.

— Я на групповую терапию для ветеранов.

— Клево, что ты хочешь понять своего паренька, но эти встречи только для ветеранов.

— Я ветеран.

— Ветеранов Вьетнама.

— Я ветеран Вьетнама.

— О. Я… ну… во Вьетнаме не было женщин.