Зимние каникулы

Отвлеченный разговор увел все же Варвару Фоминичну от тяжелых мыслей, а вечером в тот день Василь Васильевич вручил ей письмо от сына, из Одессы: скоро приедет домой, в отпуск. Все тревоги у нее моментально прошли, опять стала бодро смотреть в будущее, опять умирать не собирается. Огорчение теперь другое: сын приедет, а дома не убрано, сколько времени полы не мыты, какой порядок без хозяйки... А так хочется встретить сына получше. «Пирогов напечь, – размечталась она. – Борщ сварить настоящий, накрутить домашних котлет. Я котлеты делаю, – похвасталась она, – пальчики оближешь. Сколько ни нажарю, мои мужики готовы сразу их съесть».

А сегодня Варвара Фоминична опять потухла. Все сильней болит у нее голова, с глазами что-то неладное. «Худо мое дело». Майина мать, не смущаясь, что в медицине понимает не больше внука Сашеньки, уверенно заявляет:

– С чего вы взяли? Мало ли болезней? От всех умирают разве? Нет у вас причин предполагать самое плохое.

Чем меньше человек в чем-то разбирается, тем он больше оптимист. Если, конечно, вообще не нытик. Нытик, наоборот, чем невежественней, тем отчаянней его страхи, пришло на ум Майе высказывание по какому-то – сейчас не припомнишь – случаю Викиного Юрия.

Варвара Фоминична не принимает утешений:

– От каких-то ведь умирают? Ладно. Чему быть, того не миновать. Терпеть не могу жалкие слова говорить. Не вижу в них прока. Себя растравляешь и другим докучаешь понапрасну.

Вот тоска-то! Самой болеть, о болезнях целыми днями слушать и говорить, ничего, кроме четырех стен и кусочка больничного двора, не видеть!.. Невезучая я все-таки, думает Майя.

И, как бы в подтверждение этого вывода, появляется Алевтина Васильевна с новостью: к ним в палату кладут больную с инсультом.

Майя мало что знает об этой болезни, кроме того, что она безусловно из самых плохих. Кое-что успела и здесь повидать: совсем прикованных к постели и тех, кого подняли, учат ходить. А одна сама гуляет – туда-сюда, туда-сюда, из конца в конец коридора. Часами буквально. Нога волочится, шажки получаются рывками, а она изо всех сил – упорная! – старается выровнять походку. Смотреть на ее усилия тяжело. Подумать, что делает с человеком эта болезнь!..

... Лариса с нянечкой привозит больную. Каталка, погромыхивая, проезжает мимо Майи. Новенькую перекладывают на бывшую кровать Серафимы Ивановны. Нянечка с привычной ласковостью приговаривает:

– Вот так... еще немножко... Лариса, повыше давай положим. – И к больной: – Ты не горюй, отойдет у тебя. Доктора у нас замечательные, поставят тебя на ноги.

Сегодя дежурит хорошая нянечка, тетя Вера, всех она жалеет, на всех у нее хватает доброты и терпения. Рубли не вымогает, хотя и не отказывается, когда дают. И различия не делает, кто дал, кто не дал, ко всем относится одинаково. А работа ей прямо-таки в радость: все успеть, никого не забыть, сделать как можно лучше и не считать – это я должна, а это меня не касается. Ее все касается, раз больным нужно. Сменщицы-няньки ее недолюбливают, не одобряют, презрительно отзываются: «Она же у нас стожильная». Майя понимает их так, что тетя Вера подает дурной пример, чем усложняет их собственную жизнь. И другое еще понимает: тетя Вера работает в два, если не в три раза больше их, а устает и впрямь меньше. Помогает особый – в любом, наверно, деле нужный – настрой души.

Майе в ее институте явно такого настроя недоставало.

«В этом-то и разгадка?» – думает Майя, одновременно слушая, как выражает неудовольствие Лариса:

– Всё в мои палаты тяжелых норовят! – Уходит злющая-презлющая, не утешает ее и то, что сама она здесь временная.

Майя, спустив ноги, садится на кровати, чтобы взглянуть на новенькую.

Еще не старая женщина. Водит глазами по стенам, потолку, лицам. Останавливает взгляд на Майе, и от ее весело-приветливого взгляда, от безмятежной улыбки Майе становится не по себе. Что с ней?..

Тетя Вера всем сразу объясняет:

– С правой стороны паралич. Речь потеряла. Иногда бывает, что на другой день возвращается, а бывает, что уж никогда. – Она с жалостью смотрит на женщину (а та рада-прерада!): – Дай тебе Бог поправиться. Молодая ты еще совсем, пожить надо. Я сейчас поильничек для тебя раздобуду, судно принесу.

В двенадцатой палате наступает тишина. У всех одна мысль: кончилась сносная, спокойная жизнь. Какой теперь покой, когда рядом беспомощный, немощный, бессловесный человек?..

Мать шепчет Майе:

– Я попрошу Анну Давыдовну тебя домой забрать. Дома полежишь. Тебе же никакого особенного лечения не нужно.

– Попроси! Попроси, пожалуйста!

– Родственники, интересно, у нее есть? – это забеспокоилась Варвара Фоминична. – А то ведь кому кормить-поить, умыть?

В отделении одна нянечка на весь этаж, больница, как и все больницы, испытывает трудности с низшим медицинским персоналом, никто не желает на грязную и тяжелую работу идти. Пост сестры – на пять палат, если в каждой хоть по одной лежачей, то когда сестра доберется к последней, чтобы из ложки покормить?

– А мы на что? – Алевтина Васильевна подходит к новенькой, протягивает большое красное яблоко: – Хотите?

Женщина охотно протягивает к яблоку руку, вгрызается в него крепкими зубами, и лицо ее сияет: вкусное яблоко!..

А родственники у новенькой, оказывается, есть. В палату входит девушка, вид у нее потерянный, глаза слепые. Никого, кроме матери (ясно, что – дочь), не видит, садится у нее в ногах и бессмысленно сидит. Так около покойников сидят. Понимая, что случилось, и все равно еще ничего не понимая.

Во всем мире они сейчас вдвоем, никого кругом нет. А когда тетя Вера приходит с судном и поильником, девушка и на нее смотрит с тем же бессмысленным выражением.

Но у тети Веры опыт. Растормошила ее, разузнала. Зовут Галей, а маму Тамарой Георгиевной. Отец вчера только уехал в командировку, до места не доехал, когда его теперь разыщешь, а родных у них нет... И что ей теперь делать?

– Ухаживать за матерью, что ж еще делать?

– Разве здесь некому? – наивно спросила Галя.

– Как – некому? Есть кому, – успокоила ее тетя Вера. – И врачи есть, и сестры, и мы, нянечки, и вон они, – кивнула она на других обитательниц палаты, – помогут. У нас обычно все друг другу помогают. Хороших-то людей, девочка, всегда больше, чем плохих. Редко отказываются, если сами на ногах. Но и без тебя не обойдется. Кто лучше родного человека сумеет?

– Так я же работаю, – растерянно говорит Галя. Похоже, не радует ее перспектива ухаживать и ухаживать.

– Отпуск, значит, придется взять.