Зимние каникулы

Когда Майя с Алевтиной Васильевной вернулись из столовой, Галя сидела подле матери.

Явилась не запылилась.

На тумбочке выстроились бутылки с болгарскими соками, на подоконнике сложены пакеты. Сделала, как ей было велено: соки-фрукты принесла.

Тамара Георгиевна неотрывно смотрела на дочь широко раскрытыми глазами. Безмерное, беспредельное, до самых глубин существа счастье они выражали.

Майя, пожалуй, и не видела раньше у кого-нибудь такого счастливого лица, таких счастливых глаз.

Викины запомнились, когда она об руку с Анатолием, в фате, выходила из Дворца бракосочетаний, – сияющие, а все же не так. К сиянию там подмешивалась невольная тревога, беспокойство, вопрос к будущему: какое оно?..

Однажды Майю поразили глаза артистки – крупным планом по телевизору. Всемирно известная певица пела по-итальянски трудную («Одна из труднейших в оперном репертуаре», – пояснил необразованному в музыке семейству Пушкаревых меломан Юрий) арию Эболи из «Дон Карлоса». Все заслушались, завороженные, даже у бабушки на лице было написано удивление, что человеческий голос может быть так красив, а музыка такой трогательной. Последняя нота арии, последний звук оркестра... Певица опустила руки вдоль тела, прикрыла как бы в изнеможении веки, а когда подняла их, то глаза, глядящие через телекамеру в мир, излучали неудержимое, сияющее, полное-полное счастье. Оттого, что несколько минут жила этой дивной музыкой. Оттого, что вообще может ею жить. «Счастливые, у кого хоть какой-нибудь талант!..» – подумала тогда Майя.

...А у нее никаких талантов. И совершенно неясно, где искать свое счастье. Для каждого счастье – свое, в этом Майя уже разобралась. Для одного, например, иметь редкостный голос сущая ерунда; для другого никакого решительно отношения к счастью не имеет собственный автомобиль, ради которого третий готов заложить душу... Чтобы искать, где лежит твое счастье, надо хотя бы знать, какое оно для тебя, для тебя одной.

Вот еще одно, рядом, совсем неожиданное, великое: дочка пришла навестить!..

Ничего, что паралич, ничего, что в сорок семь лет жизнь кончена, – какая она теперь, без правой руки, художница (всего лишь позавчера Тамара Георгиевна была художница, иллюстрировала книги)? Даже если поднимется в конце концов с постели и обретет дар речи?.. Сейчас, кажется, никакого значения это для нее не имело, а главное было то, что дочка пришла! Сидит рядом, что-то ненужное говорит: «В издательство я звонила, они там все так расстроились... Обещали к тебе прийти... В нашем овощном одни яблоки, за соками я на Ленинский проспект ездила... У Ирки сегодня ночевала, вчера прямо с работы поехала к ней...»

Наверно, обсуждала с Иркой, как пройти через беду с наименьшими для себя потерями, почему-то подумала Майя. То, что, может, Гале невмоготу одной дома, в мыслях не допустила: решительно не могла она эту Галю терпеть!.. Ее круглые глупые намазанные глаза. И сегодня не забыла намазать. И нацепить золотую цепочку со знаком зодиака поверх шелковистой водолазки. Все на ней фирменное. Это Алевтина Васильевна, из другого поколения, не разберется (потому в сторону Гали и не глядит) – фирма «Ли», «Левис» или какой-нибудь, наоборот, «Салют», или как его там.

Всегда Майю удивляет – как это люди умеют одеваться в такие вещи, которых нигде не продают?..

В прошлый раз на Гале тоже было что-то сногсшибательное, вспомнила Майя, но в прошлый раз оно как бы не имело никакой цены, обесценилось перед лицом катастрофы. Только и видно было – растрепанные волосы, растерянные глаза, бессознательные движения. К сегодняшнему дню оправилась, вещи стали опять видны. Интересно, помнит ли она, что тогда говорила? Не стыдно потом стало?

Не стыдно:

– Отпуск мне на две недели дают за свой счет, так что летом...

Варвара Фоминична заворочалась на кровати, сетка под ней разве что не человеческим голосом вознегодовала: две недели! за свой счет!..

Майя посмотрела на нее, взывая к справедливости: какая разница – две недели, месяц?.. Очередной или за свой счет?

Этот вопрос в палате обсуждался: сколько в лучшем случае (при таком поражении) требуется времени, чтобы выходить больную? Квалифицированную консультацию давала нянечка тетя Вера (Тамара Георгиевна, сморенная снотворным, спала) и оптимизма на этот счет не высказала.

Не кончать же и Гале вместе с матерью жить? А как?..

Варвара Фоминична, поняв Майю ( они тут все научились друг друга без слов понимать), в свой черед пояснила, что не то ее возмущает, что две недели всего, а то, что голова у этой дурехи не в ту сторону работает...

А мать слушала ее (или не слушала, только любовалась), и лицо у нее было светлое и беспечальное. Не поняла она еще до конца своей беды. Что-то, впрочем, поняла – вчера вечером вдруг разрыдалась навзрыд и на парализованную, неподвижную руку показывала. Никак не могли ее успокоить, только таблетками заглушили. И все же полного отчета дать себе не может. Верит, когда ее утешают (всяк, кому не лень): поправитесь, на работу еще пойдете, только болезнь эта долгая, надо набраться терпения... Тамара Георгиевна покладисто выражает готовность набраться.

Дочка исчерпала запас новостей и не знает, что еще говорить.

– Вы бы яблоки помыли, – советует Алевтина Васильевна. – Два-три оставьте, остальные можно в холодильник положить. Фамилию напишите.

Галя с недоумением оборачивается к ней. Вроде спрашивает: разве тут еще кто-нибудь, кроме нас, есть? Даже любопытно. Все, кто оказался в палате с ее матерью, были, похоже, для нее не больше чем мебель – кровати и тумбочки, пусть и говорили что-то, а она волей-неволей их слышала. И не то что на одно лицо – вовсе без лиц. Сейчас пришлось оглядеться. Не нравится ей, что с советами лезут, но вежливо интересуется:

– А где у вас холодильник? – Словно подчеркнула: «у вас». Одно – «у меня», а другое – «у вас», я тут случайно рядом с вами, вынужденно, временно, вы меня с собой не путайте, моя бы воля, знать бы вас не знала.

Точно как Майя, когда сюда угодила. Как давно это было; теперь кажется – странно, что могло так быть. Теперь сама стала для кого-то чужой, ненужной, глаза бы Галины на нее не глядели. Как и на двух других.

Галя на какую-нибудь секунду отвлеклась от матери, а та о чем-то сразу забеспокоилась, заерзала на кровати. Хочет что-то попросить? Или спросить?.. На дверь показывает.

– Доктора позвать? – Галя делает движение идти, мать ухватывает ее за что попало: не надо, значит, никуда ходить.

– Принести что-нибудь? Опять нет.

Тамара Георгиевна нервничает, мычит, Гале передается нервозность.

– Ну что ты, наконец, хочешь?!

– Судно ей, может быть? – Маловато у этой Гали терпения!..

Снова не угадали.

– Вы спросить о чем-то хотите? – подходит поближе Алевтина Васильевна.

Да, оказывается, о чем-то хочет спросить. О чем?

– О муже?