Зимние каникулы

Как сразу не сообразили? Всем сразу полегчало, а Галя – опять же, до чего бестолковая (написано на лице Варвары Фоминичны)! – о чем только не болтала, про отца рассказать забыла, успокаивает мать:

– Телеграмму ему послали, мне дали в министерстве адрес, – старается говорить спокойно, стыдно самой, что вспылила, да еще при всех. – Кружков... Кружков его фамилия, папин зам? – Мать закивала: правильно, Кружков. – Обещал из командировки его отозвать. Завтра утром, думаю, уже приедет.

Тамара Георгиевна успокоенно откинулась на подушку. Яблоки Галя помыла, остальные отнесла в холодильник и опять не знает, что ей тут делать.

– Пойду я, мам... Да не плачь ты!..

– А ты бы чаще приходила, – не оглядываясь, говорит Варвара Фаминична. – Целый день тебя вчера ждала.

– Если я вчера не могла?

– Как это – не могла?

– Так вот и не могла!.. Ладно, мам, не буду, любят люди всюду нос совать!

– Варвара Фоминична! – просительно говорит Алевтина Васильевна. Ничего, мол, не измените, а Тамару Георгиевну понапрасну травмируете.

Варвара Фоминична снова отвернулась к стене: нет меня тут, не слышу я вас, слова больше не скажу.

Галя пошла к двери, стуча каблуками сапожек. Таких сапожек, о которых бесполезно мечтает Майя (дорогие и достать невозможно).

Перед зеркалом, что висит над умывальником, Галя остановилась взглянуть на себя, все ли в порядке. Что-то не понравилось в прическе: тоненькими, ярко наманикюренными пальчиками ловко взбила здесь, подправила там. В зеркале Майе видно ее отражение: озабоченные глаза, забавно вытянутые трубочкой губы... Вспомнила! В Теплом Стане, прошлым летом!.. Майя шла к Люське, а из подъезда вышла девица в какой-то необыкновенной шляпе с волнистыми широкими полями, Майя и не видела раньше таких шляп ни на ком в Москве. Около тротуара стояли «Жигули». Майя наблюдала, как шикарная девица достает из шикарной, переброшенной через плечо сумки ключи. Открыла дверцу. Села на водительское место. Совсем как в заграничных фильмах. Заразные эти фильмы. Все пялятся и тоже хотят красиво жить. Сумку девица бросила на заднее сиденье, устроилась поудобнее, повернула к себе зеркальце, что привинчено к ветровому стеклу. И стала поправлять поля шляпы. С крайне озабоченным видом, а губы выпячены. Майе стало смешно: надо же, выпендривается. Чего-то из себя воображает. Миллионершу или голливудскую кинозвезду? Уж кому Майя никогда не завидовала, а от души презирала – это воображал и кривляк. Наверно, ожидает, что из всех встречных машин люди до пояса повысовываются, рты пооткрывают: что за красотка в шляпе едет в «Жигулях», сама лихо правит! Это Майя подумала уже вслед тронувшейся с места и заложившей великолепный вираж на повороте машине.

И телефон у Гали, как у Люськи, начинается на 434. Она, точно. Понятно теперь, почему глядеть ни на кого не желает. Кто они такие?.. А она, интересно, кто такая?..

Четвертый час, посмотрела Майя на свои часы. Скоро повалят посетители. Их всегда много, а по воскресеньям прямо столпотворение. Туда, где лежат особенно тяжелые, входят, конечно, на цыпочках и по одному, а вообще почти никаких ограничений. С чьей-то легкой руки (с чьей же, как не добряка зава?) в отделении царит либерализм. В других больницах (где Майе приходилось кого-нибудь навещать) к больным пускают строго по очереди, напяливают на каждого никому не нужные халаты, халатов всегда на хватает, в очереди час просидишь, потом спеши уступить место следующему. В общем, создают людям препятствия. Чем больше, тем считается лучше. Здесь к тяжелобольным пускают в любое время, чтобы помогать ухаживать. Майина мать, когда бабушка лежала с переломом, еле-еле пропуск выхлопотала. «Сами раз в день подойдут и других не подпускают», – искренне удивлялась такому безрассудству мать. Между прочим, кто-то умный сообразил: без крайней нужды в больницы не ходят. Не кинофестиваль. А больным, чем ближе к ним внешний, здоровый мир, тем легче переносить от него изоляцию. Так считает Майя. И еще думает, что, если бы она заведовала отделением или была главным врачом, она бы тоже завела такой порядок. И еще специальную комнату выделила, кресла поставила, цветы – чтобы могли люди без помех и в приятной обстановке повидаться и поговорить... Может быть, в других, новых больницах это уже есть?.. «А стены я бы покрасила в веселые тона. Занавески на окна им в цвет. И не разрешила бы дезинфицировать хлоркой, – неужели других, более ароматных средств нет?..»

Размечталась. Осталось только сделаться главным врачом.

Первыми явились к Алевтине Васильевне две подруги-учительницы. К Варваре Фоминичне, кроме неизменного Василь Васильевича, пришла представительница мебельной фабрики, принесла от коллектива гостинцы и букетик замерзших цветов. Говорливая толстушка извинялась, что не могла долго собраться: «Столько дел, столько дел!» – в пять минут выложила ворох фабричных новостей, к которым, впрочем, Варвара Фоминична осталась безучастна, хотя и старалась это скрыть. Все усилия уходили на то, чтобы муж и представительница не заметили, как ей худо. Тому, что не встала с постели, не вышла, как обычно, в коридор, дала правдивое объяснение: «Замерзла что-то. А в коридоре дверь с лестницы все время открывают» – и для убедительности поглубже натянула одеяло. Василь Васильевич все равно забеспокоился: «Не простудилась? Не жар ли у тебя?» – «Да какой жар?» Он потрогал ладонью ее лоб, тогда лишь поверил.

К Тамаре Георгиевне тоже пришли гости, как и обещала Галя, с работы. Одна женщина помоложе, другая пожилая. Стараются испуг, растерянность, жалость – надо же, как бедняжку скрутило! – спрятать за веселыми лицами, бодрятся сверх меры: ничего, не случилось, все прекрасно, а выглядит Тамара Геогиевна, тьфу, тьфу, тьфу, дай Бог здоровому... Особенно старается та, что старше. Тамара Георгиевна снисходительно эту фальшь с добрыми намерениями сносит, тоже улыбается.

Улыбка сквозь горькие-горькие, с трудом удерживаемые слезы.

Около каждой кровати свой разговор. У Майи с отцом свой:

– Опять полную сумку принес? За троих я есть должна?

– Спорить с ними, что ли? С твоей бабушкой поспоришь.

– Ну, как вы там? Дома?

– Как мы? Как всегда. Какие-то ребята тебе из института звонили...

– ?

– Мама с ними разговаривала. Просила, чтобы в деканат зашли, предупредили.

Заботливая у Майи мать.

– Я вот домой хочу, а в институт нисколько не тянет.

– Значит, – в простоте душевной успокаивает отец, – не успела после сессии отдохнуть. Какой в больнице отдых? Дома еще побудешь.

Никогда отец не отличался проницательностью, на все приходилось матери глаза ему открывать. Вика под самым носом крутила с Анатолием, отцу и в голову не пришло, что дело идет к свадьбе. Раз сто переспросил, когда ему новость сообщили: не ошиблись ли случайно? Правильно поняли?.. Майя и та быстрей сообразила.

– Не забудь потом творог и сливки в холодильник отнести, – говорит отец.

– Знаешь, не нравится мне эта радиоэлектроника. Надо же его чем-нибудь прошибить!

– Что значит – не нравится? Как она может нравиться или не нравиться, если вам еще не читали специальных курсов?.. Вот еще компот бабушка сварила...

Прошибешь его, как же!

– Я вообще не хочу быть инженером! – с отчаянием выпалила Майя.

Наконец он и впрямь удивился:

– А кем хочешь?

– Например, киноактрисой, – и с вызовом на него посмотрела. Хотя секунду назад и мысли такой в голове не держала.

Отец разочарован:

– Очень оригинально.

– Почему я должна быть оригинальной?

– Хотелось бы. Дочка как-никак. А то ведь в стаде таких же дурочек тебя не отличишь. Все в одинаковых штанах и с одинаковыми нехитрыми желаниями.

– Почему – одинаковыми? – обижается Майя.

– Какие у таких девиц желания? – Вообще-то отцу откровенно скучно вести никчемный разговор, но не молчать же, раз пришел. – Стать киноактрисой. Выйти замуж за знаменитость или дипломата. Набить шкафы заграничными тряпками.

– Значит, все киноактрисы...

– Так для киноактрисы, чтобы ею стать, данные нужны! Элементарно же. Да не дуйся ты. И не забивай голову всякой чепухой. – Смотрит на нее отечески, жалея: – Скучно здесь, понимаю.

Ничего он не понимает. Для него – чепуха. Про киноактрису – верно, чепуха. Так же, как про санитарку. Но не в этом же дело!

Не поймут они ее. Никогда не поймут.

– Устала? – участливо спрашивает отец. – Ладно, отдыхай. Мама завтра пораньше придет, к концу обхода, с врачом поговорит.

Ушли гости. Хозяева, наговорившись и наслушавшись, притихли на своих кроватях.

В коридоре застучали алюминиевыми ложками.

8