Детская проза

На юге или на севере ходит по земле девочка. Впрочем, нет, где-то есть женщина с чуть раскосыми черными глазами, чужая и незнакомая женщина. А девочка та живет лишь в памяти моей. Ее звали Енька. Она появилась в нашей станице в то лето, когда из-за Дона шли и шли по пыльным улицам подводы с беженцами. Еньку привезла мать и оставила у глуховатой Мани, ее тетки. Год прожила Енька в Родничках. Тогда в станице было много эвакуированных — и взрослых и детей, но всех их я уже перезабыл. Кроме Еньки.…

— Тетя Люся! — кричит Наташка. — Пожалуйста, не выбрасывайте их! Они здесь нужны, нужны! А тетя Люся и не слушает ее. — Берите, — говорит, — к себе домой, если вам нужны, а здесь не ваша территория. Мало того, что мусорите и накурили… Мама приняла у нее картонную коробку и вышла с котятами на улицу. Там они с Наташкой и Толиком спрятали котят в кусты. Мама нашла за домом кусок фанеры, на случай дождя, накрыла коробку, — и побежали они сначала Толика отводить в детский сад, потом Наташку в пришкольный…

— Так, ложись, и подними ногами перекладину. Тут работают верхние бедренные мышцы! «Не обязана я иметь всякие такие мышцы», — подумала я и честно попыталась сделать, как он сказал. Ничего не получилось. Очки сползли на кончик носа. Тренер снова снял два диска, и лишь тогда ноги согласились приподнять железки на две секунды. А когда эти секунды прошли, диски тут же брякнулись обратно с позорным грохотом. На каждом из пыточных агрегатов Сергею Макарычу пришлось ставить для меня минимальную нагрузку.…

Кожа его была сухой, упругой. Спина — серая; пузо — белое, с розовыми пятнами. Бока казались мрамором с палевыми прожилками. От головы к спинному плавнику, изодранному по кайме малыми лохмотьями, вела размытая белая полоса. Кроме того, к дыхалу от носа тянулись две тонкие линии. — Он этим дышит? — спросил Даут. — Наверное, — Амза кратко приподнял плечи. Рядом с боковыми плавниками дельфина братья заметили короткие, уложенные дугой, шрамы, словно бы кто-то нарочно выскребал их гребёнкой. Почти…

— Привет, Михал! «Так вот в чем дело, он приехал с мамой», — подумала Мирка и, повернувшись, поздоровалась: — Добрый день, пани Бартова. Пани Бартова сидела в сторонке. Вся в черном, она резко выделялась на фоне ослепительно синего неба и окрашенных в пастельные тона домов. Ее поза, весь ее вид говорили о том, что ее постигло большое горе и она не знает, что предпринять. — Это настоящий сюрприз, да, Мирка? — начала мама. «Вот уж действительно, ничего не скажешь.…

— Нога заболела, — сухо ответил я и захромал. Ребята засмеялись. Мне стало очень горько. Конечно, хорошо было бы гордо выйти сейчас из зала и хлопнуть дверью, чтобы всем им стало стыдно. Но я на это не решился. Я сел на скамеечку и вытянул ногу. Ко мне подошел Мишка Сперанский и спросил со злостью: — Идиотничаешь? Я отвернулся и молча погладил ногу. Если мою маму спрашивают, с кем я дружу, она всегда называет Мишку. Наши родители вместе приехали в Москву из Оренбурга. Поэтому…

Лесенка привела их к большой площадке-комнате. Там посредине стоял стол с самоваром. У одной стены была кровать с горой подушек, а у другой – верстак с блестящими белыми инструментами и всякими латунными приспособлениями. В комнате было очень чисто и всё как-то очень продумано. И вообще, она скорее напоминала не жильё, а старинный дом-музей какого-то известного учёного. Рядом со столом в стене было прорезано окно. И на широком подоконнике дремала большущая кукушка с выпученными глазами…

И вот для того чтобы мы знали и помнили свою историю и гордились своей принадлежностью к великой нации, В. Солоухиным было сделано очень многое. Им написаны книги: «Черные доски» – о гениальных иконописцах Руси; «Письма из Русского музея» – о великих русских художниках; «Время собирать камни» – о возрождении порушенных очагов культуры на русской земле. Сегодня восстановлен, возрожден храм Христа Спасителя. Тысячи людей помогали его восстановлению. Но первыми о возрождении храма заговорили русские…

— Это, по-твоему, вымытый пол? Шурка покраснел. — Никто за тебя работать не обязан! — сердито сказала тётя Маня. — Чтоб мне пол был чистый! Не дам грязь разводить! Шурка постоял повесив голову и ушёл. Вечером он перемывал пол. Соня, зайдя на кухню, увидела его красные уши. Он даже не встал с колен и не посмотрел в её сторону, хотя слышал, как она вошла. Позднее в кухне послышались голоса — это вернулась с работы Валя. Она посадила Петьку на стол, сунула ему в руки бублик…

Я пытаюсь застегнуть молнию трясущимися руками. — Пошли, Дэвид. Мама сказала идти к машине. Дэвид стоит мысками кроссовок на верхней ступеньке так, будто готовится прыгнуть с трамплина. — В пять, — говорит он. Правильно было бы сказать «может быть», но Дэвид признает только четкие ответы: «да», «нет» или «в среду в два». И никаких «может быть» или «посмотрим». Или еще того хуже — «не знаю». Грузчики по соседству уже поставили диван на землю. Если я потороплюсь, то успею…

   Когда я опомнился от грома выстрела, то увидел, что удод лежит на спине весь в крови и судорожно ворочает лапками. Я подскочил к нему, зажал его в руку и со всех ног бросился домой.    -- Мамочка, я удода убил! -- кричал я, мчась через комнаты в спальню матери. Я был на седьмом небе. "Вот! Я им всем доказал!" думал я. Что я хотел доказать -- я этого не знал. Вероятно, то, что я уже не маленький.    С этих пор мне давали ружье еще несколько раз, а через год, когда я стал тоже гимназистом, я…

— Заметил кто-нибудь его номер? — спросил милиционер. И тут оказалось, что в отчаянной сутолоке никто не запомнил номер озорника. Милиционер нахмурил брови и задумался. А люди стали понемногу расходиться — ведь на улице уже не было ничего интересного. Тогда кинокамера подошла к милиционеру и сказала: — Извините, пожалуйста, но у меня всё это происшествие снято на киноленту. Милиционер сразу просиял. — Неужели? — сказал он. — И я мог бы получить этот фильм? — Конечно, — ответила…

Новостей скопилось много. Во-первых, новая классная вместо ушедшей в декрет любимицы – Оленьки, или Ольги Николаевны, если официально. А во-вторых, после линейки, когда их новая классная Марина Алексеевна собрала всех в кабинете литературы и стала расспрашивать о планах на будущее, Димка снова всех удивил, сообщив, что собирается поступать во ВГИК, но не на актерский, как предполагали многие, ведь он пять лет занимался в театральной студии, а на операторский. Светка даже попыталась обидеться.…

– Виктор Николаевич! – позвал Янкель. – Идите сюда, посмотрите! Бойскауты идут! Недоверчиво усмехнувшись, Викниксор подошел, ребята посторонились, и он, наклонившись, выглянул на улицу. – Полно вам, какие это бойскауты! – сказал он. – Это не скауты, это юные пионеры. Для многих из нас это было совсем новое, неслыханное слово. Барабан стучал все тише и глуше, отряд голоногих приближался уже, вероятно, к Калинкину мосту, а мы обступили Викниксора и наперебой расспрашивали его: что это за новость…

И тут откуда ни возьмись появился тот самый кот – толстый и полосатый. В лапах он держал мисочку. – Ну-ка, что у вас сегодня на обед? – спросил он, налил из девочкиной тарелки себе в миску и стал есть. Да так вкусно мурлыкал, что девочке тоже захотелось поесть супа. Вдвоём-то веселее! Ела, ела и не заметила, как всё съела. – Как вам суп с котом? – спросил кот. – С котом всё что угодно съесть можно! – радовалась девочка. Но тут в кухню пришла бабушка. – Караул! Коты! – закричала она, хотя…

Виталька тоже молчал. Водитель показался ему человеком суровым и чем-то рассерженным. С таким было неловко разговаривать. Если захочет — пусть начинает сам. Скоро Виталька задремал, убаюканный монотонным гуденьем двигателя, а потом и вовсе заснул, откинув голову на пружинистую спинку сиденья. Во сне он видел приисковый клуб, отца в праздничном костюме и сияющую разноцветными огнями пушистую ёлку. Ёлка медленно поворачивалась на своём основании, огни её разгорались всё ярче и ровно гудели от напряжения.…

— Про идиота, — ответил Жеофруа. — Ах да! — сказал Эд. — Ты — идиот. И началась драка. Но прибежал месье Мушабьер и отправил их в угол. Тогда Эд и Жеофруа расставили руки в стороны и полетели туда, крича «врррррр». — Я прилетел раньше тебя, Баффало Билл! — закричал Эд. Месье Мушабьер посмотрел на них и почесал затылок. — Парни, — сказал я, — если мы будем драться, как всегда, не хватит времени поиграть. — Ты прав, — сказал Жоаким. —…

Мы встали перед доской. Я заткнул за пояс линейку, как будто это шпага, а Аньян начал читать свою роль. «Мои братья, — сказал он, — где же мои бедные братья!» — «Мои братья, — закричал Альцест, — где же мои бедные братья!» — «Что ты делаешь, Альцест?» — спросила учительница, «Как что? ответил Альцест, — вы мне велели подсказывать, вот я и подсказываю!» «Мадмуазель, — сказал Аньян, — когда Альцест подсказывает, у него изо рта летят крошки прямо мне на очки, и я ничего не вижу. Я пожалуюсь родителям!»…

— Борис, ты вечнo дразнишь сестер, — строго заметил отец, — тебя стоит в наказание за это оставить дома! — Ну, полно, друг мой, — успокоительно заметила Софья Павловна, боявшаяся, чтобы муж действительно не подверг мальчика слишком строгому наказанию; — он ведь это сказал в шутку, не со злости; они беспрестанно ссорятся и мирятся, — не стоит обращать на это внимания. Одевайтесь скорей, дети, — карета приехала, мы и так опоздали. Боря, взглянув на отца, увидел по глазам его, что он не намерен…

Опять послышались шаги, теперь с веранды на кухню. — Ну чего стоишь! — ворчит мама. — Бери кувшин, беги к роднику, да смотри живо — назад: дедушка вот-вот вернется из лесу. Утром говорил, одна у него забота — сплести Манане красивую корзиночку… От радости Манана сломя голову сбегает по лестнице — знает, после этих слов мама непременно простит ее. Признаюсь вам, и я всегда прощаю Манане ее проступки, а вернее сказать, вступаю с ней в соглашение. Происходит это так… — Все,…