Детская проза

— Хулиган! — Таня чуть не плакала. — Не суйся не в своё дело! Больно нужны Телегину твои пятёрки. Ему видовую прополку пшеницы провести надо, потому что пшеница посеяна элита, за неё большие деньги платят. Вот что ему от нас надо. — Точно! — поддержал приятеля Толя Башкин. — От пятёрок Ведёркиной хлеба больше не вырастет. Хлеб растёт от удобрения. Предлагаю возить на каникулах навоз. Вожжи в руки — и айда! — Опоздали, мальчики, — снисходительно сказала Таня. — Навоз давно на конях не возят.…

При этом он пел такую песенку: Сказать по правде: мой диван Имеет маленький изъян. Ведь там, где есть диваны, Чудесные диваны (Я сам не знаю почему), Не скачут обезьяны. Сказать по правде: океан Не омывает мой диван. Ведь там, где океаны, Большие океаны (Я сам не знаю почему), Там не стоят диваны. А потом ему захотелось попрыгать по комнате. Сначала он прыгнул на низкую табуретку, потом на стул с высокой спинкой, а оттуда прямо на стол. И вдруг — ой! Плюшевый…

— Нет, Осип Ильич… Мы видели, то был «он», «сам». Невозможно было разубедить темноту деревенскую. Огорчало более всего старика то, что и барин его верил в эти рассказы. Осип Ильич, старый камердинер, был высокий, представительный старик. Он ходил в костюме прежних времен: в гороховом, порыжелом фраке с блестящими пуговицами, в штиблетах и ботинках с бантами и огромными пряжками; все это было уже старое, потертое, заплатанное, но старик ни за что бы не решился переменить этот костюм. В…

— Вот! — показывает он зрителям: — Вот это настоящая Парагвайская марка. Видишь, Ласточкин, и зубчики по краям целы, а у тебя их и не заметно, потом моя с клеем, а у тебя-то что. Ласточкин угрюмо и внимательно сличает обе марки и обращается к торжествующему сопернику: «Продай ее мне!» Тот испуганно прячет марку и отрицательно качает головой: — Не продам. Это марка, брат, редкая, ни у кого нет настоящей, все подделки, как твоя, — смеется Струков, а за ним и все товарищи. Ласточкин обозлен…

Женя сделал папе и маме такой подарок на пасху, какого еще никто не делал! Его подарок всю неделю украшал пасхальный стол, и им все восхищались. Он взял средней величины цветочный глиняный горшок, обмотал его густо паклей (можно, если нет пакли, обмотать льном или обшить тонким войлоком). Паклю Женя прикрепил нитками, чтобы она не сползала. Когда горшок был обмотан, Женя густо смочил паклю тепловатой водой. Заблаговременно в семянном магазине Женя купил полфунта семян крес-салата. Он их рассыпал…

Папа и мама оторопели. И — притихли: никогда еще Алексей не вставал из-за стола решительно. — Не ребенок я! — совсем уже решительно сказал Алексей, расправившись наконец с тем, что мешало ему выступить раз и навсегда. — И хватит! Ладно?! Мама тихо посмотрела на папу. А папа улыбнулся виноватой и довольной улыбкой. — Что я тебе говорил?! — сказал он маме и повернулся к Алексею: — Вот что, не-ре-бе-нок. Ты едешь со мной в командировку. Собирайся немедленно. Это решено. У тебя от троллейбусов…

Чима мчалась по городу, и звонкая мелодия неслась над площадями и улицами. Чима так громко наигрывала на трубах, так задорно свистели рожки и флейты, что даже самые отъявленные лодыри и лежебоки вскакивали с постелей и распахивали окна. Всем хотелось услыхать весёлую песенку, которую играла Чима и распевал дядюшка Свирид. Говорят, именно поэтому в городе Совсемрядышком мальчишки и девчонки никогда не опаздывали в школу, а у их мам и пап всегда было хорошее настроение. Ведь их будила Чима. …

Добежал Сарбай до юрты, чуть не упал от радости — он уже знал, что сын. Но в двери стояла разбитная говорливая женщина. — С тебя суюнчи [3] причитается за радостную весть. Сын у тебя, сын! Прокричи на ухо молитву и дай ему имя! Ой-е! Что за отец у сына… Вот мальчик на руках, вот он лежит, кричи скорей имя… Имя надо прокричать, понимаешь, нет? Издавна ведется, что, как явится на свет младенец, старейший аила, а если нет здесь старейшего, сам отец, обняв ладонью ушко отпрыска своего, прокричит…

Слово понятное. Многие ребята увлекаются фото. Черное ни негативе получается белым, а белое — черным. Хотите еще понятной? Женька не просто Женька, а Женька-Наоборот. Кого из своих одноклассников он терзает больше всего? Конечно, того, кто песет за него ответственность. Приходится добиваться, чтобы Перчихин подтянулся к концу учебного года, чтобы о его поведении перестали гудеть на собраниях и в учительской. Даже, если хотите, чтобы не срывал график движения теплоходов. Кто же в восьмом «Б» избран…

Саня любит беседовать с Ирой. Не беседовать, а рассказывать ей о чем-нибудь. А она умеет хорошо слушать. Саня говорит, а Ира все время отзывается: «угу», «угу». Этого «угу» вполне достаточно Сане, и не переводя дыхания он сообщает ей о том, что наша земля покрыта двадцатью тысячами видов растений, что «Буэнос-Айрес» по-русски значит «хороший воздух», а «Монтевидео» — «вижу горы». С большим увлечением он рассказывает о строительстве электростанций на Волге и на Ангаре. Конечно, Саня никогда там не…

— Всё может быть… — задумчиво сказал отец, вытирая лапы о фартук. Всё может быть… А знаешь, познакомь меня с ним завтра! — Ладно! — гордо ответил Лисёнок и лёг спать. …Уже стояла глубокая ночь, а папа-Лис всё смотрел в окно на луну. — Всё может быть… — шептал он. — Всё может быть… Потом надел шляпу, обмотал шею шарфом, взял зонт и отправился на Большую Поляну. Дойдя до места, папа-Лис немного покружил у Старого Дуба и нерешительно позвал: — Эй!.. — Доброй ночи… — тихо ответило Эхо.…

— Ребята, — тихонько объявил Борис Ключарёв, — собираться у керосиновой лавки. — На пустыре, у керосиновой лавки, — передавалось с парты на парту. Позади школы тянулся пустырь. Здесь летом играли в футбол, зимой сражались в снежки, и здесь, за стеной керосиновой лавки, где декабрьские вьюги намели высокий сугроб, после уроков собрались семиклассники. — Уж очень она разгоревалась, — вздыхал Володя Петровых. — Заметили? Жалость смотреть. — Надо найти выход, ребята! — решил Ключарёв. Юрка…

— А где твоя пара, Володя? — спросила она. — У меня нет пары, — сказал Вовка. — У меня мама ушла! — Тогда с Ларисой подружись! — сказала Людмила Васильевна. — Лариса очень волнуется. — И она подвела к Вовке заплаканную девочку с белым бантиком на макушке. — Меня зовут Кулешова Лариса, — сказала она жалобно. — А когда мама вернётся? Ты не знаешь? Говорят, нас тут до самого вечера учить будут!.. А почему ты такой маленький? Тебя как зовут? Вовка опустил голову и тихо назвал свое имя. Хотел…

Мы стали высчитывать, сколько лишних яиц получится, если всё куры не станут высиживать цыплят, а вместо этого будут нести яйца. Оказалось, что курица высиживает цыплят двадцать один день, потом она выращивает маленьких цыплят, так что пройдёт три месяца, прежде чем она снова начнёт нестись. — Три месяца — это девяносто дней, — сказал Мишка. — Если бы курица не высиживала цыплят, она смогла бы снести за год на девяносто яиц больше. В каком-нибудь маленьком хозяйстве, где всего десять кур, за год…

— Нос-то ладно,— вздохнула она,— а вот рыжей как? — Да, рыжей плохо,— сдалась Машка. Но вот однажды мамина подруга привела к ним в гости своего сына, малахольного математика, по маминому выражению. Малахольный математик пришел, сел в кресло и сразу как-то весь ушел в него, она видела почему-то одни только большие серые глаза. Малахольный математик, который был на год старше ее, оказался, к ее удивлению, довольно-таки красивым. Она пыталась развлекать его, чем могла, но он только молчал, уставясь…

Лейв поднял меч, носивший имя Каменный Коготь, который ему подарил дядя Хельги. — Ты убил моего отца и потому я должен убить тебя, — объявил он Торстейну. — Правильно, я убил твоего отца. — Торстейн кивнул. — Но твой отец убил моего брата и двух его людей. Поэтому я был вынужден его убить. И за это убийство меня на три года изгнали из Исландии. — Я тебя все равно убью, — буркнул Лейв. Торстейн положил руку на меч. — Что ж, это будет справедливо, — сказал он. — Но тебе придется подождать…

Старая Америка вставала перед ним с лепетом лесных ручьёв, с криками пересмешника, с визгом диких кошек, с клохтаньем фазанов, с шёпотом густой листвы сахарных клёнов и сикамор, с суетнёй серебристых белок и с таинственными шорохами в кустах — то ли олени шли на водопой, то ли индейцы подкарауливали белых, прилаживая стрелу к тугой и звонкой тетиве лука. Но Линкольны не боялись ничего. Они были свободными людьми. Никто не мог им ничего приказать. Под этим синим небом, под этим резким северо-западным…

В это время он начинает писать стихи, даже составляет сборник, но до напечатания дело так и не доходит, Яунсудрабинь стихи оставляет и в 1899 году поступает в рижскую школу рисования. Отныне живопись сделалась его второй профессией, еще одной сферой его духовного самовыражения. Школа рисования в Риге и два путешествия с учебной целью в Мюнхен и Берлин — вот и все его художническое образование. Однако это не помешало Яунсудрабиню в двадцатые и тридцатые годы достигнуть высокого профессионального уровня.…

Эх, разве вы понятие имеете о переживании Биче-ола?! Ведь не вы сплавляли плоты по нашему Енисею… Не вы!.. В красном свете стояли горы «Семь братьев» на другой стороне Енисея. Лысые они были. Свет как будто бы шел из их красных боков… А Биче-ол шагал и смотрел в землю. «Не лоцман, не лоцман, не лоцман», — говорила нам с батей его согнутая спина. Плот у отца был хороший: лесина в лесину. Лесины белые, гладкие, без сучков, а одна такая широкая, что мне ее и руками не охватить. На берегу нас…

Распустив за трубой пышный дым, по реке прошёл буксирный пароход. Алёша Белкин затеял состязание — бросать камешки в цель. Потом он нашёл где-то круглый лист жести, который при броске летал, словно планёр. Приближался срок возвращения в училище. — Пойдёмте, — сказал Володя, счищая с шинели песок. — А то ещё опоздаем. Алёша в последний раз метнул свой «планёр». Жестянка взвилась высоко-высоко и стала плавно и косо опускаться в сторону низенького домика, стоящего невдалеке от берега. …