Эссе

Ни один роман, ни одно стихотворение Державина, ни одна трагедия не производили на меня такого впечатления, какое произвело чтение этой записки. Я не думаю, чтобы она была написана хорошо в литературном отношении, но тут было не до красоты слога! Тут была правда, действительность, страстная родительская любовь, осужденная и пораженная гневом божиим, как выражался сам несчастный отец. Я не смею думать, чтобы я мог передать чувства, произведенные во мне этой запиской, чтение которой продолжалось часа…

— Вы думаете, меня убьют раньше? — Если не образумишься. — Когда я был маленький, мама рассказывала, что Ахиллеса спросили: хочет он жить долго, но бесславно, или коротко, но со славой? Он сразу ответил: коротко. Он был совсем молодым, когда погиб от стрелы Париса. — Погибнуть от стрелы Париса — куда ни шло, но погибнуть от хорошо заточенного напильника какого-нибудь подонка — противно. — А Парис тоже был подонком, — задумчиво сказал Паша. — Увел жену у бедняги Менелая. Тот голый бежал за…

А затем я прошел в обезьянник, где еще не наступило время кормежки, и долго стоял возле клетки с гориллами. Клетка была забрана крепкой решеткой по стенке из толстого небьющегося стекла. Старый самец сидел на корточках, плоско раздавив матово-черное кожаное лицо о стекло, и, не мигая, глядел на волю. Порой он зевал, показывая острые белые клыки, и странно было, что столь мощный хищно выостренный аппарат принадлежит вегетарианцу. Иногда он захватывал скрюченными пальцами песок и сор с пола клетки…

Об отце — электромонтере Леонарде Сполдинге Брэдбери и матери писателя — Эстер Мари, легенда говорит мало, так же как и о самом моменте рождения — 22 августа 1920 года, когда маленький Рэй Дуглас Брэдбери появился на свет. Известно только, что второе свое имя он получил в честь популярнейшего артиста немого кино Дугласа Фербенкса. «Будучи уже взрослым, — рассказывал Брэдбери, — я написал рассказ о самом себе под названием „Маленький убийца“, в котором изображен ребенок, родившийся в полном сознании…

Архитекторы в это время увлечены идеей разрушения города. «Глубочайший нарыв буржуазной цивилизации, – гласит составленная в 1921 году записка архитектурной секции ИЗО Главполитпросвета, – мировой город, которому миллионы людей посылают проклятия, – впервые будет снят архитектурным творчеством социалистического государства». В стремлении к равенству и равномерности некоторые идут еще дальше, требуя «уничтожить общественное разделение труда между предпринимателем и наемным рабочим, между мужчиной…

– Где? В «Осколках»? Да ведь вы сами… – Дух журнала подняли бы… – Нет, стихи прелестны, звучны, но не подходят к программе… Он самодовольно улыбнулся и стал пить чай.

Зачем некоторые люди ропщут и жалуются на свою судьбу? Даже у гвоздей – и у тех счастье разное: на одном гвозде висит портрет генерала, а на другом – оборванный картуз… или обладатель оного. * * * И у жены доктора может быть ужасная рожа. * * * Женщин украшают скромность, добродетель и турнюры, гусара – усы, а мужей – рога. * * * И маленький человечек может вам наделать большие свинства. Сахарные головы, честное слово, ни о чем не думают. Зачем же думать и рассуждать головам человеческим?…

— Случай или, вернее сказать, излишняя любезность, — так начал Оттмар, — сделали меня посетителем одного эстетического чайного общества, а так как время проходило там довольно скучно, то я старался всеми способами не оставаться на его собраниях долго. Меня бесило то, что истинно талантливые произведения, прочитываемые там иногда, обыкновенно возбуждали в обществе одну зевоту, тогда как невыносимые стихи какого-то юного, много возмечтавшего о себе поэта, общего любимца гостей, вызывали всеобщий восторг.…

Талант начал просыпаться во мне благодаря одной из нелепейших случайностей в мире. Когда мне было двадцать два, я стал составлять списки существительных – так я пытался расшевелить свое подсознание и что-нибудь из него выудить. Ничего не получалось, пока однажды, сидя в жаркий полдень на солнцепеке с портативной пишущей машинкой, я не напечатал одно слово: «Озеро». Мне сразу вспомнилось лето, когда мне было семь лет. Белокурая девчушка, с которой мы строили замок из песка, забежала в озеро и не вернулась.…

Марья Ивановна, с точки зрения бедного, но благородного молодого человека, в нее влюбленного – неземное создание, нечто этакое как бы эфирно-ароматное, воздушно-безмятежное, поэтически прекрасное… достойное коленопреклоненного обожания и посвящения стихов. Та же Марья Ивановна, в глазах ее прислуги, – «старшая барышня», которая до 12 часов каждый день дрыхнет, второй раз для нее самовар разогревай, да каждый день, прости господи, хвосты ейные подчищай да юбки гладь; кофею не даст напиться как следует:…

Самое существительное – конечно, «подписчик». Прилагательное, а настоящее время почти необходимое, – премия, обращающая священный храм литературы в торговый рынок. Из числительных замечательны особенно первое, второе и третье предостережения. Неопределенное наклонение – «с одной стороны нельзя не признаться, но с другой стороны нельзя не сознаться…» Обстоятельства образа действия – «не зависящие от редакции обстоятельства». Местоимение – «и нашим, и вашим». Повелительное…

М. г., г. редактор! «В наше время, когда и пр.», пора, наконец, всякому истинно русскому человеку обратить внимание на забаву, столь сильно распространенную и между так называемой интеллигенцией, и между простым народом, именно на карты, пора произвести и в этой области надлежащую реформу. Начать с того, что названия некоторых «фигур» суть неудовлетворительны. «Валеты», «дамы»… К чему же нам употреблять слова иностранные, когда русский язык так богат?! Я предлагаю вместо «дама» говорить «баба»,…

У такі час трапляе ў Прагу Францыск Скарына, сын купца з горада Полацка. Полацк у той час вялiкi i багаты. Ён плацiць каралю падатку ледзь не больш за усе гарады княства. У iм сыходзяцца артэрыi гандлёвых шляхоў, на вулках чуваць нямецкая, дацкая, iтальянская мовы. Затое слаба гучыць сярод вярхоў беларуская мова i, галоўнае, беларуская думка. Насоўваецца нешта трывожнае. Раней нiкога не ганялi за чытанне "ератычных" iтальянскiх, нямецкiх i сваiх рукапiсаў. Раней была цярпiмасць. Калi ў 1413 годзе…

Останнім часом він взагалі не розумів, що з ним відбувається. Іноді крик виривався із його грудей, але все частіше вже приходив спокій. Риси її обличчя стиралися, висихали в його пам*яті, немов літній дощ висихає на вологій сухій траві. Так, здається, кінчилася весна, літо, літо...Літо? Запитував він сам себе..А що далі? Навіщо усе це? Дійсно, напевне, найгірще, що може трапитися з людиною в його віці - це тиша, мертва тиша, яка вкрала всі почуття і сховала їх у ранок, сірий ранок.. Він любив ранок..…

– Это не то совсем, Маня… Он мне вовсе не товарищ… Должность такая в суде… Обвинять… – Всех обвинять? – с недоумением спросила Маня. – Ну да; то есть кто предан суду… Закон, правда, предоставляет прокурору отказаться на суде от обвинения… Так и делают иногда либеральные прокуроришки, из университетских… Я не буду… С какой стати?.. Уж раз судебная палата, высшая инстанция, предала суду – значит, есть же основания… Маня не совсем понимала, что он говорит про инстанцию; но чувствовала, будто он…

Мать сказала Золушке, что всегда будет заботиться о ней, но затем умерла, а отец женился заново и дал Золушке поддельную мать с собственными дочерьми, которых она любит столь же пылко, как любила и все еще — посмертно — любит, как выяснится вскоре, Золушку ее мать. Со вторым браком возникает спорный вопрос: кому суждено быть дочерьми? Моим! — заявляет мачеха и заставляет свеженазванную недочь Золушку подметать, драить и спать на очаге, тогда как ее дочери нежатся на чистых простынях в Золушкиной…

Да, в военном отношении Российская Федерация в те годы все еще уступала Соединенным Штатам Америки. Огромный и вооруженный до зубов заокеанский динозавр по-прежнему держал в своих цепких лапах всю планету, содрогаясь лишь от участившихся в начале двадцать первого века общемировых экономических кризисов. США могли потерять свое общепланетное влияние только из-за социальных и политических конфликтов внутри самой страны. Как ты знаешь, дорогая Жюстин, именно это и случилось в середине прошлого столетия.…

Настоящая христианская музыка, со всей ее вдохновенной глубиной, должна считать своим началом то время, когда религия достигла своего апогея в Италии и когда великие маэстро, вдохновленные величием предмета, умели изобразить тайну богопочитания в дивных, неслыханных дотоле звуках. Достойно замечания, что вскоре после того, как Гвидо Ареццо положил основание строгому изучению музыки как науки, она сделалась для схоластиков предметом сухой математической теории и начала терять свое высокое звучание.…

На одной из окраин Петербурга стоит маленький полуразвалившийся деревянный домик, старый и очень скучный на вид. Однако в ночь на Новый год в этом домике было очень весело, и собрались все молодые. Старый скучный домик как будто даже стал глядеть веселее своими освещенными окошками… В старом домике много хохотали, пели хором классическое «Gaudeamu igitur»; [1] надо сознаться, что и выпито было малую толику… Барышни не жеманились, не напрашивались на комплименты, кавалеры не говорили бездушного…

А свист все пронзительнее… ухо режет… а хохот все громче, все наглее… Тьма… душно… масла деревянного запах… душно… воздуху нет… Задыхается… И он проснулся, обливаясь холодным потом. Сон купчихи – Жупел, положительно жупел! – думала она, вся дрожа от страха. Перед нею на полу сидел карапузик, весь в темной шерсти, с большим животом, с козлиными кривыми ногами, голова баранья… – Ишь, глазищи зеленые… так и сверкают… Пост, а он яйца лопает, окаянный!.. Облупил и трескает. Уставился…