Проза

Яны ўжо дабраліся да сярэдзіны балацявіны. Вячэрнія прыцемкі і хмызнякі як-колечы прыкрылі іх ад прыцэльнага агню, і тады між грукатаў і візгу імкліва вынырнула з вёскі ракета. «Лажысь!» - усім, хто мог чуць яго, крыкнуў Жаркоў і сам стуліўся пад лазовым кустом. Ракета, дымна-агністым следам прарэзаўшы яшчэ святлявае неба, абліла балацявіну яркім дрыготкім святлом, шыпучы і траскочучы, апісала дугу і скіравала ў хмызняк. Стала вельмі відна, на разбітым мінамі доле закруцілася, замільгала дзівосная…

Так что политика бабушку интересовала. Но в своих воспоминаниях она и крылом не касается политической истории Советского государства. Почему – это вопрос. Она совершенно точно не была активной антисоветчицей, никогда не ругала при нас советскую власть, не читала самиздат и не зналась с диссидентами. Но она не была и апологетом советской власти: в адрес государства, «которое нам все дало», мы не слышали ни одного доброго слова. Вряд ли она к 85 годам забыла, что в стране была Октябрьская революция…

Можно было, наверное, написать об этом скорбном факте в письме. Ну, вспомнил бы Нуриев друга детства, школьного товарища, погрустил бы — не без этого… А телеграмма, она же к чему–то обязывала, требовала каких–то действий. Сонливость, одолевавшая его еще несколько минут назад, пропала, несмотря на выпитое днем и опорожненный сейчас стакан, голова стала удивительно ясной. Он прикрыл дверь спальни, зашел в комнату к сыновьям. Мальчики спали беспокойно, как и мать, разбросав во сне руки, сбив одеяла.…

– Из каких она? – спрашивает Головачов. – Купеческая дочь, батюшка. В городу он торгует. Може слыхал, Крышкин, Ефим Григорьевич? – Знаю маленько. – Ну так вот! Девка, говорю, хорошая – по всему городу на редкость. – Что же, попытай, посватай! Может, дело и выйдет. Принялась сваха за дело, и через неделю на смотрины поехали. Понравилась невеста и Головачову, и Леонтию: недолго думая, и по рукам ударили. На другой день сговора позвал Головачов сына и говорит ему: – Ну, Левка, гляди!…

Какое-то тревожное чувство не покидало его. А сейчас, когда он с уверенным видом прошествовал мимо кухни, словно подводя некую незримую черту, это чувство стало еще более острым. А так ли надо? А все ли он правильно делает? А что то будет? Ведь это все, это конец. Конец привычной старой жизни и начало некой новой… Не рано ли? Готов ли он? Не поздно ли? Усилием воли Виктор Анатольевич заставил этот тревожный внутренний голос замолчать. К черту! Надоело. Будь что будет… Он демонстративно прошагал…

— Да я, товарищ Лепсе, на Пресне его скока раз видел. Он к рабочим ходит, требы совершает. А пьян всегда. Точно-точно — всегда. — К рабочим, говоришь, ходит? Может, агитирует? Деникин идет на Москву, а он, значит, на Пресню ходит. А ну, в машину его, к остальным. Да свяжите!.. — Зачем вязать-то, товарищ Лепсе? Он и так — ни рукой, ни ногой... — Что т-ты рассуждать вздумал, Стефанцов, вяжи, я говорю... — Да поп он обычный. Пьяный только. — Да, он обычный поп, а значит — обычный контрреволюционер.…

Девушка отвернулась, доверив баталовскому взгляду фонтан темно-русых волос, перехваченный у затылка горлышком белой волнистой резинки. Всё — Баталов перестал быть, его даже стерли из всех видов памяти, как ненужный файл. В системе образов, воспринимаемых морскими глазами, не мог существовать худощавый, сутуловатый тип, облаченный в старый серый плащ, имеющий немодную стрижку и отрешенное выражение лица. Денис вздохнул так, что окружавшие его пассажиры встревожено посмотрели в его сторону. Все, кроме…

Мы жили не в самом Сухуми, а за десять километров от города, в селе Ачадара. Недели не проходило, чтоб я не заглянула в Сухумский горвоенкомат. Военком отмахивался от меня как от назойливой мухи. Но я ему не давала покоя. До военкомата десять километров. Перекинув через плечо туфли, шлепаю босыми ногами по раскисшей дороге. Иду, почти бегу, а сама все гадаю: откажут сегодня или нет? В утро после ливня во дворе военкомата было почему-то народу меньше, чем обычно. Этот домик с круглым двором я запомню…

Нигде летние вечера не будут такими теплыми и ароматными, а бабушки такими добрыми и тихими. Они уютно сидели на лавочках у подъездов и следили за порядком, чтобы ни дай Бог кого не обидели, особенно маленьких. Там окна домов с обеда до ночи открывались нараспашку и оттуда лились головокружительные запахи горячих пирогов, жареного лука и домашней колбасы, а так же тягучие задушевные песни. Там свадьбы и поминки справляли прямо во дворе. Выносили столы, застилали клеенкой и выставляли салаты, солености,…

И вот наступило еще одно субботнее утро, и никакого вам Эрнана, и никакого несчетного семейства из Венесуэлы, а только закрытая лавка. Прищуренные глаза Ярле неуверенно скользнули дальше, в сторону шоссе. Нет. Ни машин. Ни людей. Он скрипнул верхними клыками о нижние, подвигал челюстями и направил испытующий взгляд в сторону университетского холма. Нет. И там ничего. По тропинкам парка не выгуливали собачек старые дамы. На зеленых скамейках не сидели, завязывая шкурки, тяжело дышащие любители утреннего…

— Как дела, капитан? Устал? Толик презрительно фыркнул. — Вот еще! — Ну, тогда вперед! Они двинулись вслед за остальными в сторону темнеющего невдалеке леса. Дорога огибала черное в серых пятнах поле. — Папа, смотри, тут еще снег! А у нас давно все растаяло. — Ага… — рассеянно отвечал отец, хлопая себя по карманам. — А, вот он. Фу-у… а я уже думал — вытащили. Толик, Толик, там грязь, смотри… ах ты, боже ж мой… Многие попутчики были в высоких резиновых сапогах; они ходко хлюпали грязью…

Клиника в Израиле. Родильное отделение. Двое неизвестных под угрозой применения оружия заставляют дежурную медсестру показать им ребенка, рожденного Эллен Гриц, недавно переселившейся из России. Их намерения несомненны — убить младенца. Однако в последний момент один из убийц перерезает горло своему напарнику. А потом — и себе… Чуть позже выписавшаяся из клиники мама вновь подвергается нападению. И вновь неудачному — машина, попытавшаяся задавить Эллен и ребенка, врезается в стену роддома. …

— А еще что? — Многое могу, — сказал Жмакин. У него пропало желание смешить очередь. «Обормоты, — вдруг с презрением подумал он, — паразиты». Начальник молчал. Теперь дело было за ним — сейчас он мог уничтожить Жмакина, но ему не хотелось. Да и незачем было. Зеленые глаза Жмакина выражали мертвую скуку. — Болен? — Нет, — сказал Жмакин, — здоровее вас. — В лес пойдешь? — Это зачем? — На лесозаготовки. — В лес я не пойду, — сказал Жмакин, — пусть медведь в лес идет. — Так. Ну,…

— Я хочу составить завещание. — Я к вашим услугам. — Джон был само радушие. — У меня только один ребенок, и я все хочу оставить ему. — Ага! — Джон нахмурился. — Это сложная и долгая процедура. — Но вы возьметесь за это дело? — озабоченно спросил мистер Мастерс. — В парикмахерской мне сказали, что фирме «Макнотон, Макнотон, Макнотон и Макнотон» все по плечу. — Мы возьмемся, — решительно ответил Джон, — но составление завещания потребует от нас полной отдачи и напряжения всех сил. Думаю,…

Проблемы же с мусорами сводились к страшному: на Чеку лежало заявление у участкового по поводу хулиганства и мелкого вандализма в подъезде. Кроме того, П. и Чека были задержаны сотрудниками милиции прямо на улице. Оценив масштабы катастрофы, помнится я велел помыть подоконник от проявлений пробуждающегося в душах Чеки и П. национального самосознания, а участковому унести коньяк и две пачки бумаги, ну и впредь не гадить. Окончился тот наш разговор тем, что я предусмотрительно оставил обоим свой номер…

Затем, раздеваясь, стал майор инвалидностью наглядно хвастать: под Азовом из лука татарского в бок стрелен, под Нарвою прикладом шведским по черепу шарахнут, у Риги порохом обожжен изрядно, под Полтавою палашом зверски рублен, а в несчастном Прутском походе рука колесом мортиры помята, отчего персты худо гнутся. Но тут усмотрел он в ряду начальственном «бывого» солдата, который у него раньше в подчинении состоял. А теперь проныра солдат, происхождения «подлого», сам будучи майором, за столом комиссии…

— Одну ночь?! — вскричали его домочадцы. — Господи, да тебя не было целый год! Тогда кузнец рассказал о своем приключении от начала до конца и показал свой мешок из-под навоза. Однако, как только он вынул из мешка инструменты и начал трясти им перед изумленными глазами членов своей семьи, оттуда неожиданно высыпалось несколько золотых монет. Тут-то кузнец и догадался об удивительных свойствах навоза из пещеры и побежал искать то место, где выкинул навоз… Но там уже ничего не было — запорожские…

Между тем и Наташа подрастала: она была на руках у бабушки, но и Борис Михайлович не спускал с нее глаз. Надобно было подумать о так называемом воспитании ее, то есть о придании уму ее светской гибкости, условного приличия и общепризнанных за необходимое поверхностных сведений, а также наружности ее того французского лоска, для которого теперь, может быть, и самое название французского покажется неуместным, потому что он принят всюду, где общество называется благовоспитанным и образованным. Для…

Настоящий сборник является попыткой познакомить современного читателя с некоторыми из них. Представленные здесь повести и рассказы в советское время не переиздавались. Как правило, все свои художественные произведения Даль публиковал в журналах и альманахах. В то же время писатель составлял сборники своей прозы, а затем подготавливал и издание собрания сочинений. В 1833--1839 гг. вышло четыре книги сборника "Были и небылицы Казака Луганского". В 1846 г. напечатано собрание сочинений в четырех частях…

Андрей и Олег прибыли на площадь Юности примерно в половине восьмого. До календарного заката оставалось еще тридцать минут, но из-за тумана было уже совсем темно, и над площадью повисли ртутные светляки включившихся фонарей. Вообще-то приехали по делу — недалеко останавливался автобус четырехсотого маршрута, за небольшую плату доставлявший всех желающих в Москву, — но впереди расстилалась широкая равнина выходных, спешить совершенно не хотелось, а потому пока сделали привал, расположившись на одной…