Проза

За полгода до самоубийства сестры я спланировал встречу всей родни в приморском коттедже на острове Эмералд у побережья Северной Каролины. Когда-то наша семья отдыхала там каждое лето, но после маминой смерти мы туда не возвращались — не потому, что разонравилось, просто именно мама всегда организовывала поездку и, что важнее, ее оплачивала. Я нашел с помощью моей невестки Кэти дом с шестью спальнями и небольшим бассейном. Забронировал его на неделю, начиная с 8 июня, субботы; когда мы прибыли, у…

— Разве ты не помнишь? Ты тогда сказал: «Ох, какая жарища, как же облегчить мои страдания?» Впрочем, вентилятор — всего лишь полезная вещица, прозаический балласт для рождественского чулка. А вот над выбором основного подарка для Хью действительно голову сломаешь. Хью отлично это знает, но упорно не желает прийти мне на выручку. Точнее, раньше не желал. И только в прошлом году он наконец-то обронил намек, правда, глубоко загадочный: — Выйди из парадного и поверни направо, — сказал он. — Потом…

Я не помню, чтобы все было так же плохо, когда мы жили на севере. Нашу семью перевели из Эндокотта, штат Нью-Йорк, в Рейли, Северная Каролина. Наш новый дом был еще не готов, и нам приходилось снимать строение, выдержанное в стиле, характерном для построек на сахарных плантациях. Вокруг него располагался лысый, без единого деревца дворик, а белые колонны на фасаде создавали ложное впечатление о богатстве его интерьера. Сразу за парадной дверью начинался темный узкий коридор, из которого можно было…

Когда объявили взлет, соседка вернулась на свое место и зависла над креслом на полуфутовой высоте, продолжая разговор с мужчиной. Я особо не вслушивался, но, кажется, он называл ее Бекки — добропорядочное, милое имя, под стать ее заразительной, почти ребяческой восторженности. Самолет взлетел, и все шло, как должно быть, пока женщина не тронула меня за рукав и не произнесла, указав на мужчину, с которым раньше разговаривала. — Послушайте-ка, — сказала она, — видите этого человека в первом ряду?…

Сколько я потом ни летал этой компанией, пассажиров бизнес-элит всегда сажали вместе, но в ту ночь нас в самолете разделили пополам: четыре ряда — в носовой части и два — в хвостовой. Стюардесса заверила всех в моем отсеке: хотя формально мы сидим сзади, ошибочно считать, что это хвост. У нас те же права и привилегии, что и у пассажиров впереди. И все же я не мог подавить в себе ощущение, что за ними как-то больше ухаживают. По пути в Нью-Йорк я оказался рядом с бородатым французом, который вскоре…

Итальянка, запинаясь, попыталась ответить на вопрос… и вдруг марокканка зычно спросила: — Извините, но что такое Пасха? Допустим, она выросла в мусульманской стране, но неужели ни разу не слышала этого слова? Оказалось, не слышала. — Я серьёзно, — продолжала марокканка. — Я правда не понимаю, о чём вы тут говорите. Преподавательница велела нам сообща разъяснить, что это за праздник. Первую попытку, в меру своих возможностей, совершили поляки. — Это вечеринка, — сказала полька, — для маленька…

Но если собеседник — сам человек с дипломом, позволительно признаться: “Было дело”, а иногда: “Да, как бы учился”. — А где вы как бы учились? Ответ на этот вопрос должен был от зубов отскакивать. Главное — правильная интонация. Иностранные студенты мучались страшно. — А где вы как бы учились? А ты: — Э-э-э, в Принстоне? — неуверенно так, словно на устном экзамене плаваешь. — Да-а? В Принстоне! — восклицал профессор. — Вот здорово! Дай ему излить восторг, но едва он начнет щебетать,…

Она стала гёрлскаутом, только для того чтобы стать собственной вожатой. На Рождество и Дни Рождения она выпрашивала косметику и парики, больничные халаты и униформы. Эми становилась моей матерью, а затем друзьями матери. Она была великолепна в ролях Сюзи Гросман и Элеаноры Келлихер, но лучше всего она имитировала Пенни Мидланд, стильную пятидесятилетнюю женщину, работавшую неполный день в галерее, которую мои родители часто посещали. У Пенни был глубокий, грудной, грубоватый голос. Она не была застенчива,…

Забавно, я всего лишь тинейджер, а у меня столько поводов для переживаний… Хотя я же решила быть откровенной, так что скрывать мне нечего – вот они: Хит-парад заморочек девочки-подростка 1. Ты обязана всегда выглядеть на все сто; 2. Но это невозможно, когда твои гормоны сходят с ума; 3. И поэтому у тебя сейчас столько прыщей, сколько не будет больше за всю жизнь (что делает пункт номер один невыполнимым); 4. Мало того, теперь ты сама решаешь, когда и сколько шоколадок…

Деревня у нас маленькая, всего домов с полсотни, не больше, включая мечеть и школу. Все построено из глины и камней. Деревня лежит в узкой долине между горой Макхул и рекой Тигр. Поэтому мы редко куда выбираемся, да и к нам мало кто приезжает. Все мы здесь родственники, женимся на своих, помогаем друг другу строиться, убирать урожай или, скажем, на похоронах и на свадьбах. Порой случаются драки, чуть до смертоубийства не доходит, и все по самым пустячным поводам — из-за курицы какой или яйца. Правда,…

Мозес говорил: «Будь я генералом на войне в чужой стране, я бы и солдат набирал из местных». Никто не осмеливался уточнить, что предпринял бы Мозес, если бы солдаты его ослушались, но он сам отвечал на незаданный вопрос: «В каждом человеке есть что-то — какая-нибудь струнка, на которой можно сыграть, чтобы заставить его повиноваться. Часто это страх, иногда — самоотверженность». Контракты Мозес заключал тоже по принципу бродячего цирка. Допустим, некая страна взяла кредит на строительство шоссе,…

Гулам, их предводитель, говорит с подвыванием, словно рассказывая детям сказку о привидениях: «Они приходят в деревню и берут все, что захотят». Другие носильщики гримасничают, изображая напуганных до смерти очевидцев. — Когда им не хватает фактов, они начинают выдумывать, — жалуется Бегер, осторожно развязывая башмак. — Врут нам из принципа. Его нога выглядит неважно. По-моему, виновата инфекция от укуса пиявки в начале нашего путешествия. Бегер и я — вот и весь наличный состав операции «Тибет»,…

Олюшка протягивала Наде что-то плоское, прямоугольное, завернутое в бумагу. – Подержи. Только осторожно, не урони. Сбросила пушистую шубку, всю в водяных капельках, отряхнула, повесила на крючок и осторожно отобрала сверток. – Что это? – спросила Надя. – Пластинка. – А что на ней? – Услышишь. В гостиной Надя зажигала лампу, Олюшка разворачивала сверток. Кроме пластинки, там оказался еще и французский журнал. На пластиночной наклейке значилось: «El Choclo, tango». – Ух ты! – сказала…

Кроме того здесь было очень много собак моей породы и мы все познакомились. Правда не все были дружелюбны. Некоторые рычали и даже лаяли на меня. Когда закончилась выставка и я стал первый раз в моей жизни чемпионом, то все собачки стали смотреть на меня совсем по другому. Одни радовались моей победе, другие завидовали, а третьи просто тактично промолчали и не подходили ко мне с поздравлениями. Мои хозяева были очень довольны моей победой. Оно долго разговаривали с владельцами других собак и знакомили…

И далее, день за днем, конец весны, лето и начало осени – бегали они по лесу за своей любовью, каждый раз находя ее на новом месте в лесной глуши… И весь лес был завален их презервативами, завязанными в узелок – такая вот у Валерки была привычка. А осенью их настигла смерть. Его убили сразу, удалив как лишнюю деталь, а ее долго валяли по траве, гнали на ней верхом, натягивая косички, словно вожжи, тыкали во все ее складочки ненасытные фаллосы, а, насытившись, бросили ее мертвое тело в мусорную…

И вот, идет Головня со своей женой еще раз по Гурзуфу и слышит: – Головня! И устремляется туда. Но и там нас с Серегой нет, ибо откуда нам там быть, если мы в это самое время либо в Харькове, в воинской части, с Еней Алини и прапорщиком Шаталиным бухали, либо в Запорожье инженерам-химикам на метизном заводе лекцию о русской литературе читали, либо уже в Киеве, на Кресте ченчин на аллеях снимали. Но тут Головня как раз увидел того, кто стоял посреди улицы и, задрав голову, Головня кричал.…

– А-а-а… Так и уехал с дачи, Серегу не увидев. Более того: в тот вечер никто не видел ни Сереги, ни Черепахи. И на другой день мы их не видели, и на другой вечер, и на третий день. Люди уходили и приходили – это были майские праздники – и на даче много пипла поменялось. И все, разумеется, хотели бухнуть с Серегой. И каждый спрашивал: – А где Серега? И ему отвечали: – Серега Черепаху фачит. И он говорил важно, с пониманием: – А-а-а… После этих майских праздников…

В его купе ехал старый крестьянин со своими тремя сыновьями – молчаливые люди с загорелыми лицами и руками, в неловко сидящих на них городских костюмах, явно купленных в провинциальном магазине готового платья, – и какая-то толстая дама с двумя детьми: некрасивой девочкой лет десяти, которая то дремала, то читала книжку с картинками, и мальчиком лет семи, единственным пассажиром, не умолкавшим ни на минуту: – Мама, вот там стоит паровоз! Мама, почему он не двигается? А на нем нет механика? Нет, вот…

Когда лошадь была осмотрена, Егор Иваныч снова ощупал деньги в сапоге и, подмигнув торговцу, сказал: – Продается, значится… лошадь-то? – Можно продать, – сказал торговец, несколько обижаясь. – Так… А какая ей цена-то будет? Лошади-то? Торговец сказал цену, и тут начался торг. Егор Иваныч хлопал себя по голенищу, дважды снимал сапог, вытаскивая деньги, и дважды надевал снова, божился, вытирал рукой слезы, говорил, что он шесть лет лопал солому и что ему до зарезу нужна лошадь, – торговец…

* * * Хомяк ел, сколько мог. Но зернышек на столе было явно больше его скромных сил. Через какое-то время он сполз на траву, так и не доев несколько из них. И там он пролежал долго. Вдруг его внимание привлекли чьи-то шаги на тропинке, рядом с его норой. Хомяк повернул голову в ту сторону. По дорожке, неподалеку от его жилища шел суслик. И был он таким худым и тощим, что Боб даже икнул. А суслик в это время вдруг почему-то замедлил свои шаги. Боб посмотрел на него внимательно и сразу все понял…