Проза

– Ти знаєш нас, порушник закону, – каже перший. – Ти знаєш нас, руйнівник порядку, – додає другий. – Ти знаєш нас, кривдник чесноти, – підсумовує третій. Оце так славоспіви! І таки-так, усе це – я. Маззакін – моє ім'я, що значить кривдник. Грабіжник і злодій, розбійник і вбивця, лиходій, завзятий та впертий… А чи знаєте ви, чому, панове мої? Чи знаєте, навіщо? Ха! Ніхто не знає. Тому й не шукаю я товариства. Але нині мені цікаво. – Ви знаєте моє ім'я, – кажу. – Проте я не знаю ваших. Назвіться,…

Буратіно.  І шо, помер? Гурвіник.  Тут же. Як ховали, то весь синій в гробу лежав. У двері гупають. Буратіно (до Пєтрушки).  Ти, педріло, а ну-ка дай, відкрий. Пєтрушка мовчки кида яйця і пиздує до дверей. Гурвіник (роздивляється Пєтрушкіну працю).  Блядь, якогось жида нарисував... Входить Мальвіна, потряхуючи голубою волоснею. Буратіно.  А шо, Мальвіна, даси поїбатись? Мальвіна (обіжається).  Блядь, шо ето значить, шо у тєбя, жени для етого нєт? Буратіно.  Яка…

Четвертий голос.  Та не пизди, дай послухать! Голос Альфреда Юхимовича.  Тантра, на хуй! Голос Назара Сивухи.  Я вас прошу, не отвлєкайтєсь, шановний Альфреде Юхимович. Голос Альфреда Юхимовича.  Я акцентірую ваше вніманіє, господа, - женщіна прі цьому пріходіт в состояніє статевого збудження. Голос Назара Сивухи.  Як ви сказали, Альфреде Юхимович? Повторіть. Альфред Юхимович.  "Статевого збудження", пизда очката. І саме в цю мить, господа, ви вказівним і безімянним пальцями намацуєте…

Історики пишуть детальніше. Добрий історик і геть поганий політик Михайло Грушевський повідомляє: «З початком 1659 року гетьман Іван Виговський пішов до Дніпра, аби приборкати своїх противників - сепаратистів, що знов підняли голови, як Москва була виступила против Виговського, коли проти нього вирушило окупаційне московське військо, він уступився за Днипро, а московський експедиційний корпус почав був підбивати собі сіверську Україну і обложив полковника Гуляницького в Конотопі. Виговський же…

Помнiцца, я тады сiлiўся разгадаць, што напiсана ў яе на твары. Нэлi Банiвэ прывяла ў парадак валасы, спакойна глянула на мяне i не сказала нi слова. Збянтэжанасць хутка развеялася. Цягнiк ужо спыняўся каля платформы, i праз хвiлiну мы далучылiся да Банiвэ, Мадлен i двух другiх нашых спадарожнiкаў. - Гэты кiрмашовы атракцыён не для нашага ўзросту, - з нудотай заўважыў Банiвэ, - цi не пара дадому? Мадлен падтрымала яго, мы накiравалiся ў Порт-Мэйё, а ўжо адтуль хто куды. Цалуючы Нэлi руку на…

- Маўглi, сюды!.. Ён зайшоў на пошту. Па дарозе назад яго думкi аб Франсуазе сталi яшчэ болей змрочнымi. Хоць бы яна была верная. У гэтым ён не сумняваўся, аднак яе какецтва i нават неасцярожнасць надта ўжо кiдалiся ў вочы. А цi быў бы ён шчаслiвейшы з Сабiнай Ламбер-Леклерк? Ён уявiў сабе сад у Пон-дэ-Лёры, дзе яго, маладога хлопца, прымала Сабiна. Увесь горад сцвярджаў, што яны жанiх i нявеста, i самi яны, нiчога аб гэтым не гаварыўшы, былi ўпэўнены, што пажэняцца. "У Сабiны быў агнявы тэмперамент",…

- Цудоўны маналог, Леон! - Магчыма. Толькi з моды выйшаў... Дзякую за падтрымку... У кансерваторыi ў 1895 годзе яна атрымала прэмiю i адразу ж была запрошана ў Камедзi-Франсэз. На жаль, я ведаю па сабе, як цяжка трымацца ў гэтым славутым тэатры. Рэпертуарныя амплуа строга замацаваны за пэўнымi асобамi, якiя iх раўнiва ахоўваюць. Самая здольная служанка можа дзесяць гадоў чакаць, пакуль ёй дадуць нешта вартае з Мальера альбо Марыво. Жэннi Сарб'е, абаяльная, прыгожая, наткнулася на каменную сцяну…

- Ты iзноў прыносiш мне кветкi... Як гэта мiла, дарагi мой! Ён успомнiў, як не хацеў верыць, як адмаўляўся прызнаць, калi лекар, нахiлiўшыся над сэрцам Люсiлi, сказаў: "Усё скончана". Як магла яна яго пакiнуць? Гэта так не падобна на Люсiль, уважлiвую, далiкатную, якая нiколi не адчайвалася. Ён паклаў хрызантэмы наўскасяк пад яе прозвiшчам i стаяў перад магiлай, глыбока задумаўшыся. Кожны тыдзень ён прымушаў сябе яшчэ раз прыгадваць хвiлiны былога шчасця: сватанне, шлюбнае падарожжа, доўгiя…

Леон Ларан гаварыў кароткiмi фразамi, i яго прыгожы голас надаваў iм непаўторнае гучанне. - Але ж я пiшу для тэатра, - запярэчыў Крысцiян. - Не, дарагi мой!.. Не!.. Вы пiшаце паэмы-дыялогi для дамашняга ўжытку, а не для публiкi. - Калi ж мяне не iграюць. - Скажыце лепш, што вы нiколi не ставiлi сваёй мэтай, каб вас iгралi... Вы i дагэтуль не ўяўляеце законаў сцэнiчнага мастацтва. А без iх тэатра няма... Напiшыце п'есу для мяне... Так, дарагi мой, для мяне, такога, якi я ёсць. Тады вы…

- Вы - дзiця, - навучаў яго Фабер. - Рабiце, як я... Адзiная i самая надзейная валюта - гэта золата... Каб вы ў 1918-м купiлi залатыя злiткi, нiхто б не бачыў вашых прыбыткаў, вы б не плацiлi падаткаў i сёння разбагацелi б яшчэ больш... Памяняйце на золата ўсё, што ў вас ёсць, i будзеце жыць, як у бога за пазухай. Бурдак паслухаўся. Ён i яго жонка накупiлi золата, дасталi адмысловы куфар i цешылiся тым, што час ад часу, прачынiўшы дзверы ў запаветны куток, малiлiся на свайго iдала. Потым гадоў…

- На сэрцы робiцца лягчэй, калi хоць слоўкам перамовiшся, - казала старая. - I чаму не ўсе роўныя на свеце: i ты, дожджык, - вада, i там вада... А вазьмi ж ты... - I я - тая самая вада, што ў вадаспадзе; яшчэ тыдзень таму я грымеў там разам з мiльёнамi iншых кропелек, - з гордасцю прамовiў ён тысячамi дажджынак. У гэты момант хмары разарвалiся, сонейка зiрнула на зямлю блiскучымi стрэламi яркiх праменняў, i дрыготнымi зоркамi заварушылiся, заззялi дажджавыя кроплi на старой алешыне. - Не,…

Прыгоства чараў, павабнасць таемнасцi, страх цемры, велiзарнасць нябесных прастораў i жах перад бясконцасцю i бязмежнасцю сусвету паказвалi тут цёмныя маўклiвыя ночы. I асаблiва павабна было тут тады, калi вандроўнiцы-хмаркi пасплываюць з неба, а само яно расквецiцца незлiчонымi агеньчыкамi-зорачкамi i вышле ў дарогу блiскучы кружок месячыка. I вельмi прыгожыя былi гэтыя зоркi. Iх было так многа i так яны часамi размяркоўвалiся ў бяздонных глыбiнях неба, што ўяўлялi сабою самыя вычварныя постацi…

- Эх, неразумнае дзiцятка! - сказала гара. - Гэта толькi павярхоўнаму воку не вiдно нiчога. Зямля жыве, у яё жыццi многа-многа змен, толькi ж яны выяўляюцца так павольна, так непрыметна, i на першы погляд здаецца, што яна скончыла кола свайго iснавання. А ты вазьмi вецер: чаго толькi не робiць ён? А гэтыя прыгожыя хмаркi, што любяць так часта прапаўзаць над намi, каб адбiцца ў люстры твае чыстай вады! А iншыя схованыя ў нетрах зямлi сiлы! Але не ў гэтым справа, пра гэта мы пагаворым другiм разам.…

Дзядзька Язэп памаўчаў i загаварыў: - Гэты год будзе ранняя восень, вiдаць... Толькi, от, з аўсамi запазнiлiся... У мяне яшчэ коп пяць ня звезенага, а ў Юрася ўвесь на полi... - Невялiкая работа - пазвозiць авёс, - сказаў я. - Я не кажу, што вялiкая... цяпер авёс буйны, дык яго лёгка рублём уцiскаць... Я памятаю, даўней раз у мяне авёс ледзьве быў з зямлi падняўся, не то што жаць, а сiлаю, гвалтам я скасiў яго... Там гэта каля лесу... рана паспеў ён, дык яго кашу, а хвоi шумяць-шумяць...…

Тільки зачепи її, так разом як залящить, затріщить, загомонить, перекоренить і батька, і матір, і увесь рід, і таких прикладок поприклада, що й не додумаєшся, відкіля вона усього набралася? І вже її нізащо не переговориш. Як вода, бува, греблю прорвавши, і біжить, і шумить, і реве, і клекоче, так і Настуся, як з ким зчепиться. Вже пак не дурно стільки прожила у городі! Швидко стали знати її і проїжджающі. І купець, і панич, і крамар, і ремесний, і школяр, як тільки їдуть через слободу, то вже неодмінно…

Далі, бачивши, що його й лайка не бере, і він знай своє товче – пити та й пити! – нічого робить, дума: хоч гріха на душу озьму, а вже не дам йому волі. Привівши його раз з вольної, увела у хату, защепила двері та й каже: «А що, Нечипоре? А до чого отеє ти мене довів? Лайки не слухаєш, горя мого не поважаєш, п'єш у свою голову; попропивав усю батьківщину, а через тебе і я свою материзну потратила, то платячи за тебе, то викупаючи тебе з шинків; а тепер довів, що я меж людьми була таки як треба, а…

Режиссёр дал свое согласие, и вот его зонтик снова полетел над миром, а его герои снова потянулись за ним как за мечтой, или синей птицей, или самим счастьем, которое, увы, так неуловимо. Что и объединяет, на мой взгляд, все пять сюжетов, ужившихся под одной обложкой. Что же касается обратной стороны, то оно имеет свою драматургию. Романтический зонтик превратился в отнюдь неромантичный самолет, и третий герой нашей киноленты оказался на его фоне вдвойне обезкураженным суровостью и жестокостью этого…

«Рассвет, закат – все очень просто; и вся меж ними суета зовется жизнью. А начинается она с мечты, желаний и стремлений, где и споткнешься, и разобьешь колени». …Он помнит почти каждую деталь с тех пор как начались его муки. С раннего детства он был увлекающейся натурой с мечтательным воображением. Мышлением он отличался от своих сверстников. Его угнетали неразгаданные явления в жизни, он сам задавал себе вопросы и сам пытался на них отвечать. Каждый день пребывания на этой планете ставил все…

Он не сказал, кто, у него в голове теперь всё перепуталось. – Только на Саратов ты нынче не уедешь, завтра чётный будет, к ночи. На товарняке я не советую рыпаться – отстрелят или покалечат. Помнишь Серёгу Зайцева? Он вспомнил, что у него всех денег в кармане двести рублей. – А до Саратова сколько билет стоит? – Пятьюстами не обойдёшься, – заверил Егоров. – А может дома переночуешь? Я даром домчу, тут ждать больше некого. Домой хотелось, конечно, а толку? В долг не даст никто, матери самой…

Чучело это появилось у Вадика, когда ещё год назад они вдвоём с дружком-татарчонком забрались в чулан роскошного дома, что стоит по ту сторону железной дороги. Мастер-таксидермист изготовил филина не как принято – сидящим на ветке, а расправил ему крылья, придав своей композиции состояние полёта. Вадик частенько брал его в руки и совершал воображаемый полёт с ветки вниз к зазевавшемуся зайцу или же нападал на хищную лису, заклятого врага птицы на её охотничьих угодьях. Тепло от печи стало медленно…