Проза

Мы были с командиром батальона на маленькой высотке, в пятистах метрах от казарм. Нашим первым раненым стал один из посыльных. Только мы установили радиосвязь, как вдруг нас обстреляли из ближних казарм. Снайпер. Мы впервые взялись за винтовки. Хоть мы и были связистами, но, должно быть, стреляли лучше – стрельба снайпера прекратилась. Наша первая добыча. Наступление продолжалось. Мы продвигались быстро, иногда прижимаясь к земле, но неотступно. Траншеи, вода, песок, солнце. Все время меняем позицию.…

Когда они вышли на набережную и их обдал прохладный влажный воздух с реки, Игоря обнял девушку за плечи, которая отнеслась к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. Луна светила в лицо и казалась ярче фонарей. В какой-то момент Игорю показалось, что все это уже было, все слова говорились. Он поделился с Ольгой своим наблюдением, которое вовсе ее не впечатлило. Она обругала это явление каким-то умным французским словом и посоветовала обратиться в психушку на предмет лечения, за что была наказана…

Мне было пятнадцать лет. Шел тысяча девятьсот шестидесятый год, стоял ноябрь. Я хотела всего, мне было нужно все, и я только боялась, что за всю жизнь не смогу компенсировать того, что уже потеряла. Я сидела в напряжении, готовая зарыдать, если случится еще какая-нибудь неприятность. Как невзорвавшаяся бомба с часовым механизмом. Я знала, что рано или поздно взорвусь и разнесу всех, кто живет в Фоксворт Холле. Крис накрыл мою руку своей, словно прочитав мои мысли о том, какой ад я устрою тем, кто…

Настя робко спросила Балашова, когда же он вернется из Ленинграда к ней в деревню. Балашов, ничего не подозревая, шутливо ответил, что вернется очень скоро. Балашов уехал. Настя ждала его. Прошло светлое лето, прошла сырая и горькая осень, но Балашов не возвращался. Нетерпеливое радостное ожидание сменилось у Насти тревогой, отчаянием, стыдом. По деревне уже шептались, что жених ее обманул. Но Настя не верила этому. Она была убеждена, что с Балашовым случилось несчастье. Весна принесла новые…

Первое знакомство Впервые я попал в Мещорский край с севера, из Владимира. За Гусем-Хрустальным, на тихой станции Тума, я пересел на поезд узкоколейки. Это был поезд времен Стефенсона. Паровоз, похожий на самовар, свистел детским фальцетом. У паровоза было обидное прозвище: «мерин». Он и вправду был похож на старого мерина. На закруглениях он кряхтел и останавливался. Пассажиры выходили покурить. Лесное безмолвие стояло вокруг задыхающегося «мерина». Запах дикой гвоздики, нагретой солнцем,…

К концу сентября трава на заре уже хрустела от инея, и Тихон начал готовить на зиму дрова. Пилить их и колоть одной рукой было очень трудно. Тихон мучился, уставал, а однажды швырнул в сердцах топор и чуть не заплакал. Пропади они пропадом, эти дрова! Топор загремел по камням, и тут же в кустах, за плотиной что-то зашуршало, посыпался щебень. Тихон вгляделся, но увидел только, как закачались ветки березы. С них посыпались сухие листья. "Неужто зверь?" - подумал Тихон. На следующее утро…

Но однажды мастерской повезло, и она получила заказ на так называемое "носовое украшение" для единственного в то время черноморского парохода "Пестель". Он собирался идти первым рейсом в Батум. Сооружение это сделали из листового железа, а затем расписали по черному фону золотым растительным орнаментом. Эта работа увлекла всех, и даже милиционер Жора Козловский отлучался иной раз с соседнего поста, чтобы посмотреть на нее. Я работал тогда секретарем в газете "Моряк".…

Наутро дед надел чистые онучи [2] и новые лапти, взял посох и кусок хлеба и побрёл в город. Ваня нёс зайца сзади. Заяц совсем притих, только изредка вздрагивал всем телом и судорожно вздыхал. Суховей [3] вздул над городом облако пыли, мягкой, как мука. В ней летал куриный пух, сухие листья и солома. Издали казалось, что над городом дымит тихий пожар. На базарной площади было очень пусто, знойно: извозчичьи лошади дремали около водоразборной будки, и на головах у них были надеты соломенные…

Мужчины любят зрением, а женщины слухом, тем не менее глухая Велуча любила лучше, чем другие. Приходившие на судно все чаще требовали именно ее, тайно отрезали у нее прядь волос и посылали в письмах родственникам, чтобы те могли узнать ее, когда и сами окажутся на борту. - Женщина не мыло, не измылится, - говорили о ней, смеясь, и молва о Велуче ширилась быстрее, чем двигалось судно, причем описать словами впечатления от свидания с ней не удавалось никому, и все выражалось движением руки и свистом.…

После романа-словаря и романа-кроссворда я предпринял еще одну попытку сделать литературу "обратимым" искусством. Это была книга "Внутренняя сторона ветра" - роман-клепсидра. У этого романа две титульные страницы, и его лучше всего читать "полтора раза", как сказал известный археолог Драгослав Срейович. Конец романа - в середине книги, где встречаются влюбленные из этого мифического повествования, Геро и Леандер. Если читать книгу со стороны Леандера, роман начинается: "Будущее обладает одним несомненным…

Некоторое время спустя, когда девушка на минутку осталась в магазине одна, ей удалось рассмотреть, что же она украла из кармана господина в лаковом пальто. Это была зажигалка. Дорогая и совершенно новая. Из блестящего кожаного чехольчика торчала бумажка с гарантией. На рыжей верблюжьей коже было выдавлено: УМоисей IIIФ. Наверное, имя владельца. А на крышечке зажигалки была выгравирована надпись: УЧиркни три раза подряд, и исполнится твое заветное желаниеФ. Но подробнее мадемуазель Хатшепсут свою…

Мысленно войдя в это здание, я прежде всего шепотом, как заклинание, произнес в каждой из семнадцати комнат по одному из семнадцати звуков имени Я. М. Могу признаться, что к этому времени я проделал большие подготовительные работы особого рода. Когда я мог ежедневно наблюдать за Я. М., я видел, как движутся ее руки, ее узкие ладони, я видел, как она ходит, причесывается, держит голову, как двигает красивыми плечами и бедрами, как колышется ее грудь, когда она садится, как при этом изгибается ее…

3 С чего начать, не знаю, это проблема, с чего начать? Хорошо с кем-нибудь посоветоваться, с каким-нибудь читателем, советником, сановником, приближенным, первым министром, председателем Государственной Думы или Государственного Совета. Все равно, безразлично, не с кем посоветоваться, нет ни читателей, ни Думы. Начни, говорю себе, с чего-нибудь главного, с особенного слова. Вот так и начну, только придумаю слово и начну. Тезоименитство. Чем плохое слово? Звучное. Длинное. Со смыслом. Тезо-именитство.…

— Ты что ж это творишь, Вирджиния? — сказал он, сваливая мешки у моих ног. — Торчит здесь, лясы точит с каждым всяким! В армии, знаешь, на все дела дается жесткий срок, там шутки шутить не любят. Я извиняюсь, — прибавил он, обращаясь к миссис Рафтери. Сгреб меня в охапку, разыгрывая пылкую любовь, и крепко прижал всем телом к себе, чтобы я ощутила его напоследок и посильнее мучилась из-за своей утраты. Потом влепил мне поцелуй — по-хамски, чуть было губу не прокусил, подмигнул, сказал: — Ну…

Свита подтащила Вована к двери, над которой висела табличка «ЗАО РАЙ» (Вован принял это как должное, недаром ведь он носил тяжёлую цепь с гимнастом) и втолкнула внутрь. Дверь за ним закрылась, это его тоже не удивило, акционерное общество ведь было закрытого типа, и Вован оказался в маленькой комнатке. В ней стояла большая бронзовая сковородка, при одном взгляде на которую становилось ясно, что вещь эта невероятно древняя. На стене над ней висел такой же древний бронзовый термометр непонятного принципа,…

Как-то Сверчкова и Брюллова вызвали в барак No 1. Здесь жили лишь двое: Пухти-Тухти и Улан. Первый раз переступили Сверчков и Брюллов этот порог. Пухти-Тухти и Улан сидели по-турецки, каждый на своих нарах, в одних синих набедренных повязках. На их огромных телах не было ни одной татуировки, ни одного волоса. На земляном полу стояли две пиалы с козьим молоком. Улан соскочил с нар и с глубоким поклоном поднес одну пиалу Сверчкову. Тот выпил. Улан, поклонившись снова чуть не до земли, поднес пиалу…

Я уже сказал, что наша встреча с автором Освальда произошла на иллюминированной старинной площади, среди огоньков, под слабым дождем. Приблизившись к «павильону ужасов», мы сели в черный мерседес образца 1930 года, движущийся по рельсам, наподобие трамвайчика. И этот транспорт увлек нас в туннель. — Вы несколько старше меня, — начал Плещеев, — и поэтому, наверное, помните настоящие китайские аттракционы, а не те подделки, вроде той, с которой я только что слез. — О да, — ответил я охотно, — я помню…

Сейчас широко известны прощальные письма Розанова к друзьям, писателям. За немощью Розанова их писала под диктовку восемнадцатилетняя дочь Надя. Извещения о смерти отца дочери Надежда и Татьяна посылали многим писателям и друзьям Розанова. Такое извещение, в частности, получил 6 февраля 1919 года и автор публикуемых воспоминаний П. П. Перцов (см.: "Литературная учеба", 1990, No 1, стр. 88). Мережковский пишет Надежде Васильевне 15 (28) февраля: "Мне очень больно, что я не успел написать В. В.…

- Я буду так ложиться, - сказала Ася, - что ты не проснешься. В сарае была розетка. Саша подключил к ней удлинитель и вынес в сад настольную лампу. Ася осталась читать книжку, а он отправился домой спать. Ему приснилась в саду печь - бабушка топит ее, ступает в валенках по траве неслышно, и - Саша не услышал, как Ася пришла и легла рядом. Утром собрались на улице соседи. Они ночью не спали, а наблюдали из окон, как Ася читала в саду под настольной лампой. Соседи знали, какая в сарае электропроводка,…

Назавтра ему было плохо, и на следующий день плохо, и на следующий, после дня рождения хромоножки он проболел целую неделю, а когда начал поправляться, пришли Костя и Настечка за шоколадкой. Старик решил притвориться пьяным, и дети пожаловались бабушке Варе, что дедушка не отдает шоколадку, но старуха не стала с ними разговаривать, а когда они ушли, начала, как всегда, пилить мужа - вместо того чтобы пожалеть его. И вот - каждый день Костя и Настечка стали приходить за шоколадкой, а дедушка притворялся…