Проза

— Да нет, землю-то и мы отобрали… — Кто же у вас-то постарался? Общество? — Нет, какое там общество, общество все было против. Все вот эти пять разбойников. — Что ж это вы допустили-то? — А ну их к черту, связываться еще. Отстранились, и кончено дело. Им отвечать, а не нам. Подожди, ответят… Вот мы их тогда обнаружим. Ведь что, сукины дети, делают! Андрей Степанович у нас, арендатор этот — человек, можно сказать, первый сорт был, так эти разбойники постановили все у него отобрать, а самого выселить,…

В семнадцать, в университете На иностранном факультете, Где каждый забавляться рад, Ей приглянулся гадкий мальчик, Да не понравилось. Скандальчик Был вскоре семьями замят. Как ни хотелось бедной маме Дитя свое предостеречь, Была не в силах уберечь От артистических компаний Свою любимую Сабину. И ночью белой, ночью длинной Был мост Дворцовый разведенный, Нева, шампанское, простор, И теплый ветер. И влюбленный Лет сорока пяти лифтер Игравший звучно на гитаре Вдруг, в страстном, пламенном угаре Сабине…

После его отъезда три подруги, мама, Шура и Женя, чаще стали куда-то ездить, ходить, нарядные и душистые, превеселые. Собирались и у нас, ожидали гостей. Приезжал редкий в ту пору автомобиль, черный, лакированно и никелированно сверкающий "линкольн" с огромными фарами, - все дворовые мальчишки сбегались трогать руками стекла, дверцы, фары. Приходил высокого роста, в коже, фуражке с "крабом" и "птичками" в петлицах некий знаменитый летчик, с ним еще один-два приятеля. Отец никогда не пил, застолья…

Муж, видя, что жена финтит, — завел себе на стороне «зазнобушку». И повалилось хозяйство. И повалилась деревня. А когда деревни повалились — зачернел и город. Потому что не стало головы, разума и Бога. * * * Несут письма, какие-то теософические журналы (не выписываю). Какое-то «Таро»… Куда это? зачем мне? «Прочти и загляни». Да почему я должен во всех вас заглядывать? * * * То знание ценно, которое острой иголкой прочертило по душе. Вялые знания — бесценны. …

Ах, зачем, поручик, Сидишь, мой голубчик, В горьком заключении. Колодник бесшпажный?.. Разливается, стонет разноголосый цыганский хор; дружно подхватили песню молодые гости. Весь табор в сборе. Впереди две голосистых подружки, Анюта Пучок и Лизавета Турчиха. За ними молоденькая плясунья Пиша.** Тут и мать ее, скуластая оскаленная старуха; совсем без голосу, а как взвизгнет, пройдется да махнет ширинкой - сразу поддаст жару запевале: недаром первая певунья была Алена в хоре у графа Алексея…

В один прекрасный весенний вечер ко мне явились Вурдалак и Есенин. Оба они отправлялись в подвальный кабачок и по дороге зашли ко мне попросить галстук для Есенина. Я выбрал из своего гардероба, как сейчас помню, большой темно-гранатовый галстук из Ниццы и сам повязал его юному поэту. Сообществу его с Вурдалаком я не придал никакого особенного значения. Обычно в кабачке засиживались до рассвета. Поэтому я был очень удивлен, когда часу в двенадцатом ночи раздался резкий звонок и не вошел, а вбежал…

А нашим старухам некуда выйти с кефиром, в Москве кефира не надо, поэтому с утра они садятся по переходам метро просить надбавку к пенсии, а к вечеру возвращаются в маленькую квартиру на "Пражской". Запах после дождя, особенно вечером, в теплую погоду, говорил о том, что вот-вот начнется море, а близость сада и железной дороги и даже иногда случайный плеск воды еще раз подтверждали предчувствие. Но море все никак не начиналось, один только машинист в пустой электричке объявлял: "Станция…

Лидия Петровна (поспешно). Нет, нет! Пауза. Гена. Почему, Лидия Петровна? Лидия Петровна. А? Нет, это я так. В самом деле, странный разговор у нас сегодня. Елена Максимовна. Оля думает, раз она молодая, ей позволительны капризы в коллективе. Оля. Ну какие же капризы, Елена Максимовна. Я вчера легла спать, и мне так грустно стало. Так грустно... Лидия Петровна. Почему? Оля. Я нечаянно подумала: почему я живу? Я всю ночь плакала. Гена. Возрастная болезнь. Лидия Петровна.…

Баба. Сейчас! Лидия Петровна. Как то есть? Баба смеется. (Вглядывается в Бабу, с жалостью.) Ах, вон оно что... бедная... ты же вон какая... А так сразу и незаметно, лицо, вроде, нормальное... хотя кто вас разберет, бедная. Ну что же, никто за тобой не следит, не ухаживает? Кто-то же есть у тебя? Баба. Ты есть. Лидия Петровна (растроганно). Ну что ты, милая... Я уеду в город, у меня там семья, работа. Дай я тебе платочек поправлю. (Поправляет.) Вот так. Дует тебе? Поддувает? …

В какой-то момент - дело было уже к зиме, если не совсем зимой - произошел акт передачи меня от Али в семейство Лебедевых-Юрьевых. Семья эта состояла из четырех человек: отца Владимира Владимировича Лебедева - главы семьи, инженера-машиностроителя; Нины Дмитриевны Юрьевой (тети Нины) - жены дяди Володи, преподавательницы музыки; ее матери, которую звали просто "бабушка", так что имя ее так никогда и не стало мне известно, и дочери Лины - той самой, в которую я, по свидетельству родственников,…

Сайге противопоставил моде простоту, очень непростую. Стихи его словно выливаются из сердца, естественно, с внутренней свободой, им не нужны украшения, призванные замаскировать подражательность и пустоту. "Сайге творил стихи, а другие их сочиняли",-сказал о нем его младший современник, знаток поэзии и сам замечательный поэт Фудзивара-но Садаиэ (1162-1241). "Он не искал словесных украс, но говорил ясно и точно, вот почему так легко слушать его стихи". Эти слова высокой похвалы принадлежат Дзюнтоку-ин,…

И верноподданных спасти; Дворец тайком покинул черт: Спугнули супостата. И черт к епископу проник; Там был безбожник, был блудник, Там было много разных шлюх, Червонец - там светило; Святыню там пускали в торг, И приходили все в восторг; Возликовал нечистый дух, Одно ему претило Бог не совсем там был забыт; Черт плюнул "Вот мерзавцы!" Бежал, не показав копыт, Он в суд, а там лукавцы; Там бедных грабит прокурат, Разбою черт, конечно, рад, Но кое-кто…

Затем, приступая к обличению меня в глумлении над народом непосредственно, мой рецензент высказывает несколько теплых слов, свидетельствующих о его личном сочувствии народу. Я верю этому сочувствию и радуюсь ему; но думаю, что я собственно не подал никакого повода для его выражения. Посмотрим, однако ж, на чем зиждутся обличения рецензента. Во-первых, ему кажутся совершенным вздором (кстати: слово "вздор", как критическое мерило, представляется мне совершенным вздором) названия головотяпов, моржеедов…

Фельдшер, словно услышав вопль души старухи, чуть поверну, голову, увидел тетушку Саялы. Рот его прикрылся, бровь дернулась кверху, он еле заметно вопросительно качнул головой - что, мол, делаешь тут, старуха? Саялы показала глазами на врача, потом повела головой в сторону своего дома, поманила пальцем фельдшера, и в сердцах зашипела: "Ух, чтоб тебя, стоит, как вбитый, иди же, иди!.." Фельдшер опасливо покосился на врача - вдруг он упустил какой-то его жест - но врач был спокоен и,…

– Не смущайтесь… Я вас удержу! Кто бы сомневался, только не я! Казалось, что ничто не сможет оторвать меня от него, и будь моя воля – ехала бы так вечно… Прижимаясь к нему, я ощущала, как он дышит, и изнывала от желания прижаться к нему еще сильнее, чтобы почувствовать, как его грудь вздрогнет и заволнуется от участившегося дыхания. Но такой смелости я не набралась, да и Бог его знает, как бы он на это среагировал, мужчины бывают разные, хотя мне кажется, всем мужчинам должно быть приятно, что…

В дядиных штанах было четыре кармана, но среди них ни одного целого. Когда мне случалось иметь дело с деньгами, платить и получать сдачу, то приходилось совать деньги в рот и все время быть начеку, чтобы их не проглотить. Понятно, я был очень несчастлив. Я принялся читать Шопенгауэра и презирать людей, а вслед за людьми - и бога, а после бога - весь мир, всю вселенную, все это нелепое жизненное устройство. В то же время я понимал, что дядя, передав мне свои штаны, отличил меня перед множеством…

Мальчишка-газетчик: (радостно) Всем доброе утро. (Никто не отвечает. Обращаясь к Нику.) Купите газету, мистер? (Ник отрицательно качает головой Мальчиша подходит к Джо). Купите газету, мистер? (Джо отрицательно качает головой. Мальчишка отходит, пересчитывая газеты.) Джо: (замечает его) Сколько их у тебя? Мальчишка-газетчик: Пять. (Джо дает ему четвертак, берет все газеты, с отвращением пробегает глазами по заголовкам и отшвыривает их.) (Мальчишка пристально смотрит за ним, потом уходит.)…

Им удалось протиснуться в тамбур. Раскольникова отнесло потоком к середине тамбура, прижало к косяку двери, ведущей в вагон, офицер и чиновник застряли у самого входа. Дверь в вагон была открыта, и видно было, что и там набито. Пахло немытыми телами и крепкой махоркой. С перрона все напирали. Шум и толкотня усилились, когда поезд тронулся. Сквозь грохот колес прорезался испуганный голос пожилого офицера: - Что вы делаете? Оставьте чемодан, там документы… - Туды его!.. И офицера… - разом загомонили…

Туга зрабiлася зусiм невыноснай ад гэтых думак, i Васiлiна паднялася з ложка, спынiлася ля люстэрка, але не зiрнула ў яго, адвярнулася. Няма чым любавацца: валасы чорныя i прамыя, як пруткi, а вочы, як вугольчыкi, - калючыя i злосныя, на схуднелым твары - непамерна вялiкi, ды яшчэ з гарбiнкаю, нос. Тут глядзi не глядзi - прыгажэйшай не зробiшся! Васiлiна зноў разгарнула кнiжку, але не чытала ўжо, растрывожаная i збянтэжаная. Як жа гэта? Яна, Васiлiна, увесь час намагалася быць падобная на тую дзяўчыну,…

Дмитрий Савицкий Бодлер, стр. 31 Старик Асинью умер, войдя в стеклянную стену. Ветер из пустыни дул вторую неделю, и теперь Даниэль носил очки. Про контактные линзы лучше было забыть. Джой сломала малую берцовую кость, но не знала об этом. Иза большую часть времени проводила у себя наверху. Считалось, что она дописывает книгу. Но все знали, что она пьет и валяется голая в постели. Время от времени она звонила, и младший брат Асинью, Мамаду, в нитяных перчатках и с салфеткой, перекинутой через…