Проза

И если я сейчас все это тебе говорю, то вовсе не из какой-то корысти. Нет! Что сделано, то сделано, чего уж! Просто еще раз хочу напомнить, что без меня ты бы не вышел в артисты и не видать тебе свое имя в газетах. Вспомни лучше, что в цирке тебя под конец сделали уборщиком и ты менял львам опилки, чтобы мочой не воняло. Потому что, когда на самой середине представления тебе вдруг свело руки судорогой, всем стало ясно, что для человека-змеи ты никак не годишься. И кто заметил твою редкостную худобу…

Щеки у мадемуазель Жорж белые от пудры, и ничего незаметно. Но уши загорелись, и красные пятна на плечах, на шее. Обводит глазами клетку из человечьих лиц – хватается глазами, но не за что ухватиться. Мадемуазель Жорж встряхивает локонами, улыбается – очень весело – и начинает подымать платье. Пышнощекий с детскими ямочками мичман восторженно раскрыл рот и не спускает с Круга молитвенных глаз. Вдруг вытаскивает из кармана желтый складной аршинчик: – Круг, вот у меня есть, – позвольте,…

Четкость почерка, лишенного избыточного украшательства, чем всегда грешил эстрангело, облегчила мне понимание многих не вполне ясных мест рукописи и помогла перевести текст на арабский, не исказив первоначального смысла, что часто случается при работе с дошедшими до нас трудами того давнего времени… Я не могу не поблагодарить почтенного настоятеля сирийского монастыря на Кипре, сделавшего важные замечания к переводу и оказавшего мне помощь в понимании некоторых темных оборотов древнецерковной речи.…

…Багдановіч… Купала… Наведаў ён у Салотчы і дом гравёра Пажаласціна, які Паўстоўскі апісаў у "Тэлеграме" і "Мяшчорскай старане". Дом быў стары, з мезанінам, у якім пісьменнік уладкаваў "капітанскі мосцік" — свой кабінет, з садам, што раскошна ляжаў за ім. У доме жыў пісьменнік Фраерман, аўтар "Дзікага сабакі Дзінга". Ён прыняў хлопца з ахвотай, тым больш што сам быў магілёўскі, і паказаў яму дом, увесь завешаны гравюрамі. Гравюры былі выкананы ў забытай, нямоднай цяпер тэхніцы: на медзі… Карычневыя,…

— Так. З пяцьдзесят першага. — І што ты робіш? — Даганяю. Часу мала. Я і тады зрабіў памылку, што пайшоў ва універсітэт. Я ж любіў жывапіс больш за ўсё. А думаў, што будзе больш карысці. — Чым займаўся гэтыя гады? Ён усміхнуўся: — Жыццё вывучаў. Усялякае было. Спачатку на шахтах працаваў, потым… Ды гэта цябе не павінна цікавіць. Твар яго перасмыкнуўся, але дзяўчына, здавалася, не заўважыла. — Мне дваццаць сем, а я амаль нічога не зрабіў. Зараз вось партрэт маці скончу, а потым ёсць…

Яна разбэшчаная і ганарлівая, як калялітаратурная дама. Вецер гоніць праз Залатую Браму пыл, гладзіць расплаўленыя купалы сабораў, гуляе з манетамі адуванчыкаў у траве. Чырванаватыя, іржава-залатыя, як парча, фрэскі Рублёва глядзяць на нас вялікімі вачыма, і ў вачах гэтых такі роздум, такі глыбокі спакой з трывогай на дне, што адразу разумееш: мы не можам думаць так глыбока. У нас няма такога ранішняга ззяння, як на іхніх німбах, няма такой заглушана-сіняй, падобнай на ваду ў канцы жніўня, тугі,…

Ноч з апошніх сіл нагнятала ў нетры цемру, але ён цвёрда крочыў па выбітай сцежцы. Ён хадзіў тут трыццаць год і ведаў кожную зёлку, кожную храпу замёрзлай зямлі. А нават калі б не ведаў — бачыў бы ўсё. У яго былі вялікія пукатыя вочы, што былі б прыгожымі, каб не псавалі іх вечна набраклыя з-за газніцы павекі. Гэтыя вочы выдатна бачылі ў цемры. Гаўрыла не ведаў, што такіх людзей вучоныя завуць нікталопамі. Ён проста бачыў — і ўсё. Ён, напрыклад, вельмі здзівіўся б, каб яму сказалі, што толькі нешматлікія…

I гэтак далей на трох старонках. Дурная, думаю, вядома, у мае вусны цалуеш, у чые ж яшчэ. Паспрабавала б яшчэ цалаваць камусь — я б тады ўсю вёску дагары нагамі перавярнуў. I разабрала мяне злосць. Як гэта я "не прыязджай", як гэта не "дабяруся". Адпусцілі б толькі. І пайшоў да камандзіра роты, бо ўстава не ведаў, а, праўдзівей, таму, што ўзводны наш быў чалавек чэрствы. Усё яму расказаў. Той павагаўся трохі, а потым зрабіў злачынства па службе. Кажа: — Дабярэшся за тры днi? — Трэба паспрабаваць, —…

Не ў тым справа, што такіх таленавітых, магчыма, з часоў Рамо не было… Справа ў тым, што яна так шчыра, так аддана глядзіць на свет… І гэта ў нашы часы… Нясцерпна! А Клявін, цыбаты малады чалавек з вельмі прыгожымі нагамі і вельмі, пакуль што, вузкімі грудзьмі, Клявін, якога падазравалі ў тым, што ён вялікі "бабнік", пайшоў плакаць у камізэльку свайго сябра, скардзіцца на грубасць "таленавітага і разумнага" настаўніка. Потым ён накіраваўся да выхаду, сустрэўся ў калідоры з "маленькай" і сказаў…

Полуденное солнце, гревшее опущенную оконную штору, тщетно пыталось проникнуть в пространство купе, сохраняющего полумрак, но было настолько ярким, что косыми лучами все равно пробивалось сквозь щели и, отражаясь от перегородок, играло зайчиками на потолке. В купе оставался всего один пассажир. Это был молодой человек лет двадцати пяти, среднего телосложения, русоволосый, сероглазый уроженец средней полосы российских просторов. Воспользовавшись тем, что последний его попутчик сошел на предыдущей…

Всякий окликнет: «Эй, красавица, падхады, э!» В родной округе от женихов отбою не было! А мерзкий пузан Михальчик? Фууу! Смотреть противно! Но что делать? Деньги, они всегда у таких! «Кошелек и ушки», блин! От мыслей о мировой несправедливости Ляльку отвлек чувствительный пинок — Михальчик, подбоченясь, навис рядом и смотрел: то — на неё, то — на уже убегающий кофе. — Слышь, Лялёк! Ну, до чего ж ты медленная, что твой квелый таракан! — заворчал шеф. — Давай, ноги в руки — и к Лысому,…

– Твой парень… – Кто? Буров? Я кивнул. – Он – не мой парень… Он что – в подъезде? – Да, на втором этаже, у почтовых ящиков. И с ним Выра… – Ладно, ты проходи пока, я сейчас… – Ты куда? Не надо… Ира побежала вниз по лестнице. Застучали по бетонным ступенькам шлепанцы. Я подошел к перилам, взялся за них, перевесился вниз. На площадке между первым и вторым торчала лысая голова Выры. – Вы что здесь ошиваетесь? – послышался голос Иры. – Вам что, больше делать нечего? Зачем вы трогали Сухарева?…

Святы пасмяяўся з Заратустры і сказаў: «Дык парупся, каб яны прынялі твае скарбы! Не давяраюць яны адлюднікам і не вераць, што мы прыходзім да іх дарыць. Нашыя крокі гучаць ім на вуліцах надта самотна. І калі ўначы, лежачы ў ложках, задоўга да золку пачуюць яны, што ідзе чалавек, дык, мусіць, пытаюцца самыя ў сябе: «Куды гэтаму злодзею закарцела?» Дык не ідзі да людзей, заставайся ў лесе! Лепш ідзі да звяроў! Чаму ты, як я, не хочаш быць мядзведзем сярод мядзведзяў, птушкай сярод птушак?» …

– Так вы бы его лучше в полицейский участок доставили. – Ну, вот! Что он, убил кого, что ли? Прехорошенький ребеночек! А? Вы не находите? Он с беспокойством любящего отца посмотрел на меня. В это время ребенок открыл рот и во всю мочь легких заорал. Его покровитель снова затопал ногами, заплясал, помахивая одеялом и выкидывая самые причудливые коленца. Наконец, усталый, приостановился и, отдышавшись, спросил: – Не думаете ли вы, что он голоден? Что «такие» едят? – Вот «такие»? Я…

Несколько дней спустя позвонил мой старинный друг, Пол Алперс. Позвонил, чтобы рассказать свой сон. В этом сне он и великий поэт Сезар Вальехо приехали в загородный дом, который принадлежал семье Вальехо, когда Сезар был маленьким. Дом стоял пустой, все стены выкрашены в синевато-белый цвет. В целом все выглядело очень мирно, и Пол во сне позавидовал Вальехо: он может работать в таком чудесном месте. Пол сказал Вальехо, что этот дом — словно преддверие загробной жизни, но поэт не расслышал, и Полу…

Манекены — юноши и девушки с безоблачными лицами — радостно улыбались в пространство. Девчонка угрюмо нахохлилась рядом со старлеем. — Я тебя предупреждал? Предупреждал? — Старлей раздраженно рванул заевший рычаг, — Вырядилась как… как пугало! А ну, снимай, дрянь! Снимай, говорю! Он схватил свободной рукой цепь на шее у девчонки, та вцепилась ногтями ему в ладонь. Машина пошла зигзагами, слева и справа загудели, замигали фарами. — Пусти! — Девчонка рывком освободилась. —…

І ўсё адно: мясціны кіеўскія дыхаюць старажытнасцю, і параўнаць гэта адчуванне подыху гісторыі, гэтае фізічнае пачуццё павеву вякоў, ветру, часу можна хіба з тым, якое ахоплівае цябе на полацкіх стромах. Тут ва ўсё можна паверыць, нават у міфічнага апостала Андрэя, які нібыта прыцягнуў сюды крыж аж з берагоў Міжземнага мора недзе на рубяжы нашай эры. Гэтыя адхоны, зарослыя дзеразой, — сама старадаўнасць. Гэтыя цяжкiя пласты рыжай, жоўтай або чорнай зямлi здаўна-давён хаваюць у сабе бронзавыя…

— Сами виноваты. Приставали к его товарищу, а тот слабенький. — Что и говорить, — голос пожилой вдруг подобрел, — удалой парень, весь в отца, да… — Оно-то ваша правда, не желает он на меня смотреть. Тяжко мне. Гляжу я на него — глаза нахальные, синие, чуб — солома, такая бывает трошки ржавая. И рот вечно смеется. Такой парень… Михаил снял пиджак, лег на спину и закурил. А молодая продолжала: — Никогда про это не думала. Но отступаться не хочу. Для него хочу быть… Обнял он меня как-то случайно,…

Но с Ферди все ясно, как белый день. А вот к другому офицеру, прапорщику Олегу Буткевичу, отношение было двойственное. С одной стороны — простой и неплохой парень, не ругается, рук не распускает, в свободное время даже на флейте играет, а с другой — очень уж замкнутый, сдержанный, никогда не пошутит с солдатами. Дело известное — карьеру намеревается сделать, а таких всегда надо опасаться: там, где другой просто морду набьет да и делу конец, — этот, глядишь, под суд отдаст. Солдаты, пожалуй, не…

Но я здесь, в кафе, со Светой и Лерой. Лера рассказывает о нашей одногруппнице, которая на днях вышла замуж. Одногруппница говорит, что это «по любви», но Светка считает что это «по залету». Лера откусывает кусочек круасана, хихикает и говорит, что ей жаль новоиспеченную жену, которой теперь предстоят пеленки и бессонные ночи. А что предстоит мне? У меня ведь даже отношений серьезных не было. Света продолжает пережевывать историю с залетом и вынужденным замужеством одногруппницы, и между…