Проза

Но это были только цветочки… Да-да… Ну что ж. Надо терпеть. *** На следующий день… Т.А.К.О.Е. Б.Ы.Л.О. О_о Просыпаюсь я значит утром и вижу что я…

На лицах фраз Хюлле (да-да, любая удачная фраза имеет лицо) блуждает едва уловимая, горькая улыбка смирения. Хюлле известно: писать по-грабаловски — занятие бессмысленное, писать по-грабаловски можно лишь, переписывая Грабала. Остается только поклониться той потрясающей стилистической эпохе. Поклониться и повторить урок мастера. Грабал умел с нежностью наблюдать мир, полностью при этом осознавая, что истинная его природа нам недоступна, и мы можем лишь простукивать вещи при помощи слов, простукивать…

— Ты чего, пробовал? — А как же! — шире заулыбался стальнозубый. И подождав, когда ноги восьмиклассницы поравнялись с его земляным лицом, произнес: — Такую выебешь — оближешь. Девочки прошли. Мужики проводили их долгими взглядами. Потом стальнозубый заметил меня, подмигнул и скрылся в траншее. Его напарник натянул свою кепку на глаза, сплюнул и тоже исчез в земле. Траншея опустела, словно и не было никакого разговора. Но слова двух этих подземных обитателей застряли в голове восьмилетнего…

Нелегко нам достался этот поход… Занудливо брехали дворняги, тощие до срамоты (ни кормить, ни держать их на привязи у прижимистых казаков не принято), и, преследуя, норовили цапнуть за ногу. Зловредные передавали нас одна другой по цепочке, в ушах не смолкал их лай, то басовитый, то визгливый, то хриплый, то рокочущий. Да и зной в тот день был не милостивей собак, от него не защитишься палками, а водой мы на беду не запаслись, в горле пересохло, губы от жары запеклись, потрескались. Когда же, «героически»…

– Да где же это? – не выдерживает мама. – Пойдем домой, – предпринимает Жорик последнюю попытку избавиться от ненавистного визита к врачу. – Мы записаны! – уже почти кричит мама. – Нас вычеркнут, – с надеждой огрызается Жорик. – Это дорого стоит, – говорит мама, изо всех сил пытаясь успокоиться. Жорик испепеляет ее непонимающим взглядом. – Дело не в деньгах, просто ты должен ценить мою заботу, – исправляет свою ошибку мама. – Я одна тебя воспитываю. – А бабушка? – возражает Жорик.…

Кладовка забита коробками и мешками, полными всякой всячины. Вот торчит микшерный пульт с синтезатором и процессором эффектов, вон там – стол для настольного тенниса, сноуборд и ботинки, за ними мольберт, между ножек – деревянный кофр для цветных карандашей с тремя планшетами, здесь проглядывают детали миниатюрного фингерпарка, крошечные рампы, россыпь маленьких скамеечек, затерянных в зелени величиной с наперсток, деревьица, даже небольшой киоск с хот-догами. – Это что такое? – уперев руки в бока,…

– Ладно, второй пилот Фрэнк Уильямс, эстафетой следующий в Рим. Уяснил. Заполните это, будьте добры, – вручил он мне знакомый розовый бланк для некоммерческих пассажиров. Я вписал нужные данные, потом, подхватив свою сумку, направился к турникету таможни с табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЛЕНОВ ЭКИПАЖЕЙ». Начал было закидывать сумку на стойку, но инспектор – морщинистый старичок с жиденькими усиками, – узнав меня, взмахом руки дал знак проходить. Когда я зашагал к самолету, за мной увязался мальчонка,…

— Посмотри когда-нибудь ввысь! — Но я вовсе не это имела в виду… А он спросил: — Как поживаешь? — И ничего особого не имел в виду. Так я полагала. Мы не могли избавиться друг от друга, так как шли одним и тем же путем — вниз, за угол, а там, по крайней мере, никаких переулков не было. Как течет и капает повсюду, а солнце светит и слепит глаза, все повторяется снова, подумать только, на что способна природа!.. Ведь абсолютно невероятно то, что всегда находится еще одна возможность… и я спросила:…

Хотелось бы обратить ваше внимание на ряд особенностей и сложных моментов, с которыми нам пришлось столкнуться при подготовке к изданию этого труда. Мы постарались максимально сохранить стилистику авторского текста, однако все названия географических пунктов соответствуют принятым в СССР в годы войны. Было решено не публиковать приложения к оригинальному труду, раскрывающие потери корабельного состава флотов противоборствующих сторон. Дело в том, что эти данные содержат значительное количество…

2 Ночь. Клаус Д. просыпался, вынимаемый из сна далеким телефонным звонком, и надеялся, что кто-нибудь подойдет, снимет трубку — и мучение прекратится, тем более, что звонок не к нему, он жил в этом месте недавно и номера своего сообщить никому не успел. Звонок оборвался на половине, и его сменил тотчас испуг: он не ответил, а звонил кто-нибудь близкий, у которого что-то случилось. Ожидание продолжалось во сне. Звонок телефона встревожил — сначала тем, что он был, а затем — тем,…

— А на что он способен? — орала мать на отца, словно он лично сотворил такого меня из глины, как Господь Бог. — Бог сам знает, на что он способен, — спокойно отвечал отец. Хватало всего одной его фразы, произнесенной таким спокойным тоном, чтобы мать начинала колотить себя ладонями то по голове, то по груди. Листаю тетрадку с заметками об отце, записями того, что он мне рассказывал, и что пришло ко мне само по себе, незнамо какими путями. Я писал эти строчки, спасаясь от полной погибели, в основном…

– Ужас какой! – Герман вздрогнул от неожиданно раздавшегося над ухом голоса. – Никогда туда не поеду! Через его плечо в иллюминатор заглядывал необъятных размеров сосед. Всю дорогу от Москвы тот спал, не проснувшись даже на самолетный обед, потому Герман о нём почти забыл. На вид соседу было лет сорок. В его широченных плечах угадывалась отличная в прошлом физическая форма, утерянная, скорее всего, совсем недавно. Здоровяк либо забросил тренировки, либо ушел из большого спорта, и оттого располнел.…

Я подбросил в печь соломы и задумался над тем, что только что об’явил мне отец. То, что говорил он, было для нас, детей, свято. Так были мы воспитаны. Мы слушались не из страха, не из-под палки: отец нас никогда не наказывал. Он с нами беседовал внушительно и серьезно, как со взрослыми. Я любил отца, был привязан к нему очень сильно, так как матери своей я не знал. Она умерла, когда мне было всего три месяца. Я ничего не имел против поступления к Калмону. Мне это даже нравилось. Этот Калмон,…

Мне следовало срочно найти необременительное, желательно безответственное занятие, чтобы оправдать собственное паразитическое существование, главным образом в глазах жены. Нет, она меня не попрекала куском хлеба — упаси Боже! — но, поверьте на слово, превратиться в одночасье из добытчика в прихлебателя, не самая приятная для мужчины метаморфоза. Раз уж ты не желаешь работать, найди себе занятие по душе, сказали друзья. В наличии у меня души я сильно сомневался. Как утверждает жена, у меня нет…

Нетерпеливо ждущая, не сомкнувшая глаз Европа, еще перед полночью взбурленная телевестью о неслыханном, надвигающемся с востока. Улицы и крыши, поля и дороги, застланные сплошным человеческим ковром, — словно страны и народы выстроились на некий вселенский смотр. И вздрагивает ковер, от горизонта до горизонта колыхнувшись навстречу протянувшейся с неба Деснице. Антенны радиотелескопов, нацеленные в зенит, туда, где размыто тают очертания исполинского локтя. Операторы за пультами локаторов, прощупывающие…

Теперь папин шкафчик и тот пейзаж за окном родительского дома на улице Громова — раз, два! — и отъехали больше чем на три тысячи километров, и я давно не пишу сочинений, так что это — первый опыт пост-ученического периода. Я волнительно спотыкаюсь о различные части речи, перечитывая, старательно вымарываю многочисленные, словно стремящиеся срифмоваться «уже» и «даже» и размышляю: «Я бы ли не предпочел сейчас фантастические возможности языка заменить другими и, будь я резчик по слоновой кости, отправил…

* * * Приблизившись к Марсову Полю, мы замедлили шаг и начали оглядываться в поисках свободной скамейки, чтобы передохнуть. Все места были заняты. Свободным оставался только один уголок мраморной скамьи, на которой сидел старомодно одетый мужчина. На нем был костюм-тройка с галстуком. Он еще не произнес ни слова, а мы уже догадались, что он говорит на другом, не нашем языке. На языке библиотек, состоящем из очень трудных слов. Он не ответил на наше приветствие. В других обстоятельствах Мариэла…

Когда-то, очень давно, в нашем городишке квартировал гусарский полк. Нередко на улице я закрываю глаза и вижу конный строй, мужественные лица всадников, их завитые усы и бакенбарды. Взлет воображения, и вот уже цокают по уличной брусчатке копыта и развеваются флажки на пиках, всхрапывают лошади и солнечные лучи пляшут на золотых шнурах доломанов. Сейчас я вспоминаю о гусарах еще чаще. Я, наверное, идеализирую нравы екатерининской эпохи, но наслушавшись об ужасах и зверствах сегодняшней войны, часто…