Проза

Опозорил он, осрамил меня, Меня честную, непорочную, — И что скажут злые соседушки, И кому на глаза покажусь теперь? Ты не дай меня, свою верную жену, Злым охульникам в поругание! На кого, кроме тебя, мне надеяться? У кого просить стану помощи? На белом свете я сиротинушка: Родной батюшка уж в сырой земле, Рядом с ним лежит моя матушка, А мой старший брат, сам ты ведаешь, На чужой сторонушке пропал без вести, А меньшой мой брат – дитя малое, Дитя малое, неразумное…» Говорила так…

Кофе она выпила с удовольствием. А вот есть не стала, открыв высоченный «Розенлев», глянула туда и тут же захлопнула. Ничего не хотелось – ни копченой колбасы, ни черной икры, ни французского сыра. Выпив кофе, пошла в ванную и долго разглядывала себя в огромное зеркало, висящее над голубой раковиной. Потом открыла баночку с кремом – французским, дорогущим. С удовольствием вдохнула его запах – земляника и мандарин. Потом не спеша переместилась в гостиную и прилегла на диван, рядом с которым, на…

Взрывы смеха раздаются то тут, то там, создавая у остальных гуляющих завистливое впечатление бурного веселья. Некоторые пристраиваются вторым кругом за спинами смеющихся, и хотя мало кто из них понимает, над чем надо смеяться, они, соблюдая субординацию, тоже смеются поддакивающим смехом, мимикрируя под причастных и создавая себе возможность дальнейшей канализации потребленного сюжета. Длинный коридор в виде буквы «г», собственно говоря, и был предназначен для праздного гуляния. Когда-то это…

Отец бьет вожжой Чалого и дергает на себя. Чалый взбрыкивает и крепко сечет по камню. – Ты еще… с пустяками! Так вот тебе в самую горячку и приспичило? Помрешь – до Успенья погодишь?.. Отец замахивается вожжой – вот-вот укатит. – Это не пустяки, к Преподобному сходить помолиться… – говорит Горкин с укоризной, выпрастывая запутавшийся в вожже хвост Чалого. – Теплую бы пору захватить. А с Успенья ночи холодные пойдут, дожжи… уж нескладно итить-то будет. Сколько вот годов все сбираюсь… – А…

– Я не говорю, что тебе надо сыграть свадьбу, не говорю – будь с ней вечно, но ты ее добивался не один месяц. Ты заманивал ее своими ловеласскими штучками, ты овладел ее душой. И теперь вот так просто говоришь «прощай, я должен уйти»? – Она сама виновата. Она прекрасно знала, кто я. И, кстати, овладел я не только ее душой. Пусть во всем винит себя, или, если ей будет проще, пусть винит меня. Это был спортивный интерес – смогу ли я ее добиться или нет. Точнее смогу ли я с ней переспать или нет?…

Да, теперь всё. Они открыты. Они разоблачены. Над «Суворовым» взвились флаги: ГОТОВНОСТЬ К БОЮ. – А что, эти плавающие дворцы медицины? – спросил адмирал раздраженно. – Или для них закон не писан? Рожественский не запретил яркое освещение «Костромы» и «Орла», не велел госпиталям идти в отдалении. Стучащие аппараты «Слаби-Арко» вытягивали из себя длинные бумажные ленты, на которых молоточек выбивал одно и то же сочетание: «ре-ре-ре-ре…» – очевидно, Того давал позывные какого-то своего корабля.…

Освобождение от авторитета церкви привело к росту индивидуализма вплоть до анархизма. Дисциплина – интеллектуальная, нравственная и политическая – связывалась в умах людей Возрождения с схоластической философией и церковной властью. Аристотелевская логика схоластов была ограниченной, но она приучала к известного рода точности. Когда эта школа логики была отвергнута как устаревшая, она была заменена на первых порах не чем-то лучшим, а лишь эклектическим подражанием античным образцам. Вплоть до XVII…

– О-о-о! – говорил ей Федор и выпивал свой стакан разом, не кривясь и не закусывая. Но сегодня Федор ничего не говорил. Он неподвижно лежал на спине, с открытым ртом, на грязном полу кухни. Федор лежал на полу не потому, что утомился очередным стаканом, а просто Фиска в пылу разгоревшегося скандала задушила Федора его же шарфом, которым тот с утра обмотал шею по причине простуды. Фиска была женщиной не хрупкой, но и Федор не был доходягой, и теперь Фиска глядела на него и не могла поверить,…

– Живее, швабры драные! – заорал гнилой, что оказалось сравнительно цензурным предисловием к дальнейшей совершенно нецензурной речи в адрес продаваемых женщин. Но почему-то этого торговцу показалось мало, и, продолжая поливать матом, он наградил бедолаг двумя-тремя увесистыми пинками и толчками. Черт знает, чего этот дурак хотел достичь. Может, продемонстрировать крутость, может, искренне презирал своих рабынь. А может, просто такова была его скотская натура. Словом, хрен знает, но достиг он того,…

Ну. .За рыбалку! Поехали. – Валерьяныч! – Славян отрывается от горлышка, шумно выдыхает, вытирает предательски выступающий на лбу пот. – Ты домой звонить будешь? А то моя уже спать, наверное, легла. Прям сразу, как я только в машину погрузился. Ну, ребенок маленький, сам понимаешь. Будить, короче, не хочу. А утром она наверняка твоей Инге звонить будет. Ну, хотелось бы, чтоб она передала, что у нас все в порядке. – А смс ей кинуть как, не алё?! – фыркает, округляя глаза, Глеб Ларин. – Или…

Слышу, как меня окликает Таня. Таня живет через дорогу. Я замедляю шаг, жду ее. – О, какая ты нарядная, – говорит Таня вместо приветствия, намекая на макияж. И добавляет: – Все стрекозишь? Стрекоза в басне Крылова лето красное пропела. Оглянуться не успела. Таня намекает, что я стрекоза. И я как бы пою. Хлопаю ресницами и взлетаю. В то время как она, Таня, муравей. И пашет, света белого не видя. Таня работает мамой троих детей. Работающие и неработающие мамы – это два лагеря. Они, пока не произойдет…

Виктория, облегчённо вздохнула, тихо радуясь за друга. Глаза на мгновение сделались совсем яркими, что девушка сейчас никак не могла видеть, поскольку уже отпрянула от окна. Затем вернули себе привычный тёмно-синий оттенок. Да, они с Левиным свои датчики умудрились перепрограммировать. Да, безумие. Да, головы не сносить, если кто дознается. Но если лейтенант Левин что-то решил, то хоть стреляй, придётся делать. Теперь индикатор её личного датчика показывал состояние курирующего офицера, а его –…

Итак, зовут меня Антон, близкие люди привыкли звать Тонус. Мне пятьдесят лет, организм этого числа не понимает, не принимает и упрямо присваивает моему нетщедушному телу, не более, сорока годков. Я этому не сопротивляюсь, на то есть причины. Здоровьем Бог не обидел, мой организм жаждет новых впечатлений и эмоций. За плечами три брака, точнее два с половиной, но об этом позже, ряд прекрасных любовных романов, да и просто патологическая любовь к красивым женщинам. Основное действие, вначале, происходит…

«Крепка броня, и танки наши быстры…» (При чём тут танки! Кажется, до углубленного чтения Ветхого, равно как и Нового Заветов, я не созрел. Читать не созрел… начну писать. Не Библию, конечно. Пожалуй, рассказы или повести… Нет, зачем размениваться, роман на тысячу листов, чтоб сразу в … в книгу рекордов Гиннеса. Пусть все, кто меня предал, осознают, что они потеряли. Безвозвратно. Главное – литературный дар. «Талант не пробухаешь!» – сказал кто-то из известных, значит , можно…

– Сергей Александрович, у вас руки в крови… Так, через неожиданный, резкий, порой обидный и провокационный посыл Андрей пытается докопаться до исчерпывающей информации об интересующем его событии. Ради этого он словно вживую препарирует собеседника. Не во всем можно с ним согласиться, но ему нельзя отказать в таланте полемиста и нельзя не прислушаться к его мнению хотя бы потому, что он удерживает внимание читателя от первой до последней страницы. Такая манера диалога отличает Андрея от современных…

Он вошел вслед за ней в кухню. Она открыла дверь и проводила его вверх по узкой деревянной лестнице. В доме стоял запах стерильной чистоты. Миссис Плэкетт, дай ей Бог здоровья, в отсутствие Пенелопы не теряла времени даром. Она любит, когда хозяйки нет дома, – можно переделать уйму дел: вымыть белые перильца лестницы, откипятить пыльные тряпки, перечистить медь и серебро. Дверь спальни была приоткрыта. Пенелопа вошла, молодой человек следом. Он поставил чемодан на пол. – Могу я что-нибудь еще…

–Давайте мы сойдём с тротуара, а то здесь неудобно разговаривать,– предложила она. И мы встали на травку у панельной пятиэтажки, расчерченной, как шоколадка, на квадраты чёрной замазкой. Сейчас там, где мы тогда стояли, газетный киоск. Для меня всё это очень важно. Это – моя личная история. У женщины были точно такие же волосы, как и у моей бабушки, тёмно-русые, без седины, заплетённые в косу и сколотые шпильками на затылке, чёрная куртка из кожзама на яркой подкладке,– как у моей мамы, – и точно…

– И все-таки, отец, так уже не говорят, – счел необходимым заметить Олег, – Богатым людям в России, вроде бы, бояться уже нечего. – Есть чего, вообще-то… Ну да, будь по-твоему. Я хочу, чтобы вы понимали: я ограбил эту страну, свою страну, на сумму несколько большую, чем мне в действительности могла пригодиться в жизни. – Но у тебя же есть мы! – с улыбкой вставился в разговор Володя. Посмотрел на братьев и, кажется, несколько смутился. «Не Перельман!» – подумал человек и продолжил: – Не…

Совершенно неожиданно на короткой пешеходной улице, соединяющей две главные улицы Кэррикбоуна, тридцатисемилетняя Одри увидела то, что заставило ее мгновенно и без памяти влюбиться. Ее сердце замерло, да и все вокруг остановилось на восхитительные доли секунды. А когда сердце снова забилось, розовые губы Одри, покрытые блеском, округлились, образуя очаровательное О! наивысшего обожания. Она подошла к витрине магазина и прижалась носом и ладонями к холодному стеклу. Широко улыбнуться ее заставил…

Я была так взволнована, что и ответить толком не смогла, но дедушка почувствовал, что я очень хочу ему угодить, и отправился на базар, сказав мне, что вернется еще до захода солнца. Тут я впервые ощутила, как тянется день, и уразумела смысл и значение своей работы. Кое-что я уже умела делать: подметала полы, прибирала в доме, пекла каштаны, но притом совсем не думала, что я делаю и кто меня этому научил. В тот день я обратила внимание на то, что к нам пришла Мариотта, наша соседка, жившая в большем…