Проза

Jack Kerouac LONESOME TRAVELER Copyright © Jack Kerouac, 1960 All right re erved Издательство АЗБУКА® * * * Введение автора ИМЯ Джек Керуак НАЦИОНАЛЬНОСТЬ Франко-американец МЕСТО РОЖДЕНИЯ Лоуэлл, Массачусетс ДАТА РОЖДЕНИЯ 12 марта 1922 г. ОБРАЗОВАНИЕ (школы, особые образовательные курсы, степени и годы) Средняя школа Лоуэлла (Масс.); мужская школа Хорэса Мэнна; колледж Коламбиа (1940–1942); Новая школа социологии (1948–1949). Гуманитарные науки, без степеней (1936–1949).…

С глазу на глаз с Дезире Недавно я побывал у моей несушки. Она откликается на имя Дезире. Признаться, все 320 несушек откликаются на имя Дезире. Все 320 несушек в курятнике госпожи Розы Кумпуш в Эттендорфе под Штайнцем в Шильхерланде юго-запада Штирии. Все 320 несушек откликаются, помимо этого, на имена Дафна, Клементина, Августа, Зизи, Митци, Герли, Катя, Аня, Таня… Короче, каждая несушка откликается на любое имя. Если войти в курятник госпожи Розы Кумпуш и выкрикнуть какое-нибудь имя, то…

Однако презрительное замечание священника заронило мне в голову мысль: написать историю о храбром благородном рыцаре, который был моим покровителем и другом. И к тому же спас мне жизнь. Этой историей я запечатлею яркую память о нем. Временами он бывал высокомерным, мстительным, упертым и жадным до богатств, и все же все признают, что его смерть стала трагической утратой. Мало кто знает, если вообще знает кто-нибудь, что я покинул друга в его смертный час. Вот почему эта книга, дань уважения рыцарю,…

Помолчав несколько минут, Нора прибавила: – И все-таки, какая женщина! Наша Бабетта. Всегда на посту. Даже на этот раз дождалась моего возвращения. Я не стал говорить, что на картине, нарисованной ею, для меня не нашлось места, и я не решился признаться в том, о чем сам думал в эту минуту: синьора А. дождалась дня моего рождения и ушла. Каждый из нас сейчас придумывал себе мелкое личное утешение. Что нам еще остается, сталкиваясь со смертью, как не выискивать смягчающие обстоятельства, приписывать…

Толстый покачал головой: – Мы когда спускались, я – это – в окно смотрел, а там горело. Наш самолет с другого края горел. Он блуждал взглядом по просеке. – Это все от фюзеляжа. Светлый потянулся рукой и пощупал раскромсанный край ствола. На мгновенье он заинтересовался: – А что с ним стало? Куда он делся? – Волнами сволокло. Ишь, опасно-то как, деревья все переломаты. А ведь там небось ребята были еще. Он помолчал немного, потом решился: – Тебя как звать? – Ральф. Толстый…

Мой муж, естественно, был занят: он вел дом и был загружен на работе, поэтому ему редко удавалось навестить меня. Когда мы познакомились, он сказал мне, что терпеть не может больницы: когда ему было четырнадцать, его отец умер в больнице. Теперь я поняла, что мой муж действительно их терпеть не мог. В первой палате, куда меня поместили, лежала умирающая старуха. Она все время звала на помощь, и меня поражало, с каким безразличием слушают медсестры, как она кричит, что умирает. Муж не мог этого вынести…

Но эти копья, и хартии, и крики? И толпа постоянно движется, порой отступая назад, глядя на вооруженных людей. Демонстрация? Мятеж? Впереди всех десять связанных мужчин толкают платформу на колесах, где лежит украшенная драгоценностями каменная статуя богини. На заднем плане – второй помост, совсем маленький, на котором сидит, спрятав руки за спину, словно наказанный ученик, мальчик лет пяти или шести. Он неподвижно замер с прилипшими ко лбу кудрями и покрасневшими щеками; вокруг нещадно палит…

Здесь, в уютном особняке, благополучно удалившись от посягательств мужчин, Изабелла смогла не только поправить пошатнувшееся здоровье и вернуть прежнюю красоту, но также излить душу двум горничным и херувиму-пажу. Минуло вот уже несколько недель, как она пошла на поправку, однако, поскольку на челе ее все еще сохранялись следы чрезмерной бледности, миссис Милбурн, женщина весьма рассудительная, решила оставить дочь за городом до тех пор, пока (по ее словам) на щечках Изабеллы вновь не расцветут розы.…

Оба они направились к припаркованной «Газели» с открытыми бортами, маркированными в цвета дорожно-ремонтной службы. Их провожал взглядом двух своих зелёных глаз одинокий светофор, стоящий на пересечении проспекта и небольшой тёмной улицы… Ночные бдения Невероятно жаркое и сухое лето подходило к концу. Москва тяжело вздыхала после изнурительного зноя, откашливалась от удушливой гари лесных пожаров и с надеждой смотрела в будущее, ожидая спасительного циклона из Европы. Наступающие сутки,…

Уж замуж невтерпеж – Мамочка, милая, помоги девочкам оформиться побыстрей, – молила в трубку Марина, – а то я уж так соскучилась по всему нашему… – Да ладно, соскучилась она! – усмехнулась мать. – Ну, правда! Хороша страна Швейцария, а Россия лучше всех… – Ага. То-то торчишь там со своим денди-бренди уже второй год. – Между прочим, в одной умной книжке сказано, что существует большая разница между денди, щеголем и джентльменом. Там говорилось еще о какой-то разновидности, но я забыла слово……

Насчет Маркса ничего определенного сказать не могу, я его не читал. Но, живя в этой стране вот уже пятый десяток, присматриваясь к нашей жизни, что-то я потерял из виду этого ортодокса. Видать, тихо скончался и похоронен без почестей. Но из розового миража возникает передо мной не догматик, не ортодокс, а деятель нового типа, которого я и спешу вам представить, любезный читатель. Часть I Коммунист Иванько Для изучения жизни не надо ездить в творческие командировки и напрасно расходовать…

Теперь Валерий передвигается по городу на автомобиле, впрочем, иногда, если что-то ломается и возникает необходимость оставить машину в автосервисе, он по старой памяти пересаживается на троллейбус. В такие дни он проклинает все на свете, включая производителей автомобилей, правительство, Господа Бога, водителя троллейбуса и свою неудавшуюся жизнь. Тогда же троллейбус был для Валерия привычным средством передвижения. Заходя в него зимой после долгих минут ожидания на остановке, он искренне радовался…

Смирись Когда меня брали и вязали, я помню главного врача отделения. С седой шевелюрой, он склонился надо мной и сказал: «Смирись, ибо в смирении есть покой». Я подергался и порыпался, но в целом особо не побунтуешь. Тогда подошла старшая сестра и погладила меня по голове: «Вот на этом подоконнике знаменитый поэт С. написал свое послание к дворнику Степанычу, а в этом карцере пел с гитарой бард Н. Он утром встал во время обхода профессоров и запел, а те ему – браво, браво. Рядом с твоей постелью…

И вот кто-то, – скорее всего, из своих же, – донес об этих разговорах… Все это ужасно мерзко, а главное – не знаешь, кому теперь можно доверять. Полчаса назад молодой человек пытался втолковать председателю Петрочека Моисею Соломоновичу Урицкому, что так нельзя, что это незаконно и даже бессмысленно, потому что… какой там уже заговор! – так, мальчишеская болтовня. И почему тогда не арестовали его, Леонида Каннегисера? Ведь он тоже участвовал в этих спорах-разговорах, следовательно, тоже заговорщик!…

Бармена звали Фил. Он был прирожденный бармен, из тех, кто прекрасно разбирается в механике человеческого общения. Он тут же схватывал все, что люди пытаются донести окружающим, а люди обычно не замечают ничего вокруг себя – новую тряпку из одежды, новую любовницу, новую привычку. Это врожденный дар – видеть характерное, которое показывается. И не замечать слабости и недостатки. Демонстративно не замечать их. Фил рассказал еще, что срезал родинку на подбородке, когда брился, и от этого у него начался…

Тонечка сказала: «На здоровье!» Латыш Балодис подмигнул ей и спрашивает Фиделя: – Ты бы мог? А Фидель ему и отвечает: – За миллион и то с похмелья… Когда мы вышли, было уже темно. Над лесобиржей и в поселке зажглись огни. Мы прошли вдоль конюшни, где стояли телеги без лошадей. Фидель затянул: «Мы идем по Уругваю!..» А Балодис схватил гитару и ударил ее об дерево. Обломки мы кинули в прорубь. Я поглядел на звезды. У меня закружилась голова… В этот момент Фидель полез на телеграфный…

– Найдите вашему юмору лучшее применение. Развернулся и вышел, обдав подчиненных неоновым сиянием исподнего. Затем состоялся короткий и весьма таинственный диалог. К обескураженному Вагину подошел Шаблинский. – Зря вылез, – сказал он, – так удобнее… – Кому удобнее? – покосился Вагин. – Тебе, естественно… – Что удобнее? – Да это самое… – Нет, что удобнее? – А то… – Нет, что удобнее? Что удобнее? – раскричался Вагин. – Пусть скажет! – Иди ты на хер! – помолчав, сказал Шаблинский.…

Констанция выключает телевизор. Идет на другой конец комнаты, приглушает свет ламп, потом садится у фасадного окна, вглядываясь в освещенную фонарями уличную темноту и наблюдая, как мир превращается в гору бриллиантов – ветки деревьев, крыши, электропровода. Все сверкает и переливается. – Альфляндия, – произносит она вслух. «Тебе понадобится соль», – говорит Эван прямо ей в ухо. Когда он впервые заговорил с ней, она вздрогнула от испуга – к тому времени Эвана уже четыре дня нельзя было назвать…

– Общий анализ крови. Готовьте эритроцитную массу на переливание, – буркнул Сорокин. – И Лискунову звоните. Быстро. Женщина? Да, пожалуй. Гаранин бегло и хватко оглядел распластанное перед ним тело. Смешение синего, белого и красного, и все эти цвета неприятны, мертвенны, каждый по-своему. Несмотря на то, что мониторы фиксировали признаки жизни, это было не тело, а почти останки. Ссадины, кровь, а вместо лица… Черт. Кажется, он выругался вслух, потому что Сорокин бросил на него острый взгляд…

Вблизи воробышек выглядел еще более маленьким и хрупким, чем обычно. Казалось, что он весит не больше перышка и что кости его сделаны из тонких прутиков соломы. Предательская слеза все же выкатилась из моего глаза и капнула в серую пыль. Сам не зная зачем, я вытянул дрожащий палец и легонько ткнул свою невинную жертву в грудь. И тут произошло чудо. Как от прикосновения волшебника, воробей ожил. Он открыл маленькие черные глаза, разинул клюв и слегка повел крылом. От изумления я уставился на него,…