Проза

Но не все такие пугливые. Кто-то уверенно заявляет: «Ай нид хэлп!» Права свои знает и никакой второсортности не ощущает – уверен, что все ему должны. Неважно, что и дня в стране не работал. Будет хелпать до тех пор, пока его кондратий не хватит или толстый Реджи не появится. Реджи – афроамериканец, мастер на все руки; голова бритая, лицо круглое блестит, будто ваксой отполировали, из-под футболки живот торчит; улыбается, лопочет по-своему и веет от него уверенностью в том, что всё будет ОК. Ещё не…

– Сохранилось? – Не-е, тем же летом в стройотряде кто-то стырил, или сама потеряла… теперь не разберёшь. Стройотряд! – А у меня, – после квёлой паузы в две чашки, – остался от бабушки перстень, золотой. Только… только не в том его ценность, что золотой, а в том, что сделали его когда-то очень уж давно какие-то монахи. Им что – сидят по кельям, на работу бежать не надо, вот и изловчились на разные красности: сам перстень был… вот с большой ноготь, с полногтя высотой, а с мизиничный ноготок сверху…

Ощущая себя смертником, как предсказал инфекционист, Роб мечтал об одном – передать свои гены в будущее. Но как это сделать, если любопытные американские бабенки, потенциальные невесты, всё готовы про тебя разнюхать! Полицейские сайты облазят, лишь бы компромат найти, если он там есть. А он на Роба был! Затянувшись ментоловой сигаретой, попивая колу с ромом, Роб размышлял, какая жена может стать для него лотерейным билетом. Супруга ему очень нужна: адекватная, здоровая и красивая мать его будущих…

«Сообщаю… – тем же шёпотом сообщил Родион, – директор сказали… «пока не положено». Снова молчат. Паук – юродивый, нищий и попрошайка исподлобья сучит педипальпиками (да ты, небось, и не знаешь что такое педипальпики? Это вторая пара околоротовых придатков паукообразных, состоящая обыкновенно из основной части (par ba ali ) и щупальцевидного придатка (par palpali ). Функция этой конечности различна: у самцов-пауков она играет даже роль совокупительного аппарата; у скорпионов и телифонов она…

Подойдя к углу улицы, я оказался у крупного перекрестка, сплошь забитого людь-ми. За перекрестком высился кинотеатр, слева сцена, не убранная еще после дневных му-зыкальных выступлений, справа «Чистое небо». Толпа стояла, задрав лица вверх, и сопро-вождала каждый очередной всполох салюта одобрительным пьяным ревом. «Как же мы тут встретимся???» – в панике принялся я шарить глазами по черной колыхающейся массе людей, гудевшей и менявшей свою форму ежесекундно. Я принялся звонить Наташе – бесполезно,…

Книга Жанны. В те дни, когда правил на Руси царь Борис, случился голод в земле рязанской. И пошел один человек с женою и двумя сыновьями жить на обильных полях Ленинградской области. Лягушек в болотах преизобильно, позаброшенных домов, как и везде. И если повезёт, можно посадить картошку и даже частично выкопать. Звали человека, конечно, Рустам Ибрагимович. Из потомков тех самых татар, что земле русской принесли цивилизацию. Жену его звали Нюра, значит простая, значит наша, значит хорошая.…

Вагон тринадцатый. Еду с мамой, братиком и новым отчимом. Равнодушие. Не хочу с ними ехать. Но с бабушкой и дедушкой нельзя. Начинаю думать о будущей профессии. Возможно, психолог или учитель музыки. Вагоны четырнадцатый, пятнадцатый и шестнадцатый. Лицей. Сессии и слёзы на устных экзаменах. Не могу отвечать устно, учителя злятся на это. Боюсь, что ЕГЭ по биологии я не сдам. Окончательно решаю поступать в музыкальное училище. Вагон семнадцатый. Ой-ей-ей… Один из самых ужасных вагонов. Крушение…

– Я на улице не знакомлюсь. Тогда я задал ей вопрос, который уже много раз повторял в подобных ситуациях: – А где же еще можно знакомиться, если не на улице? Женщина сказала: – Да, действительно, таких мест нет. Меня зовут Люба. Я тоже представился, и наше знакомство началось. Я коротко рассказал о себе. На это Люба ответила, что она – вдова. Ее муж умер несколько лет назад, и она теперь живет с несовершеннолетним сыном. Потом она дала номер своего телефона, и мы расстались. Люба…

– Главное – рассказать все правильно! – добавил Траволта сквозь туман моего сон-ного сознания. Я выключил ноутбук, лег на диван, заснул быстро, провалился в какую-то бездну, утянув за собой в голове фразу из фильма. Сон выдался рваным, сплошь из вспо-лохов отрывков картины. Средь отрывков появлялся Траволта, произносил «Главное – рассказать все правильно!» и исчезал. Я проснулся в девять утра, сам, без будильника. Чувствуя себя разбитым, пошел в душ. Там под теплыми струями я несколько минут прос-то…

Если б я родился в Северной Корее, Я, наверное, стал бы милиционером, Может, велорикшей, может, Ким Ир Сеном, Hо скорей всего бы стал милиционером. Музыка отбивала ритм – бесшабашный, заводной. Я начал постукивать руками в такт по коленям и кивать слегка головой в ритм. Песня мне понравилась. Сергей, глянув на меня довольным взглядом, сказал с задором: – Да, Роман, вот такие мы были в молодости! Если б я родился принцем Монте-Карло, Я б окончил школу с золотой медалью,…

В другой раз я, особенно жестоко обкиданный тем самым моим ненавистным старшим врагом, то есть тем, который пустил мне кровь, всё же сумел устоять и хладнокровно заготовил на сугробе необходимое количество снежков. Затем же я, вместо того, чтобы спрыгнуть в свой окоп, перескочил через него и, сделав решительный шаг к окопу противоположному, в сердцах обрушил все свои запасы на голову, никак не ожидавшего подобной наглости, обидчика. Он успел, однако, вцепиться в мои ноги, и если бы я не бежал, оставив…

– Ну поехали! Пожалуйста! Резкие перемены в его интонациях и внешности встревожили и насторожили Арину, она даже неосознанно плечами передёрнула, но всё-таки опять возмутилась: – Да почему я должна куда-то ехать? С тобой. Скажи уже по-нормальному, в чём дело. Парень громко выдохнул, оглянулся, пару секунд смотрел сквозь стекло, а потом развернулся назад к Арине, ухватил её за руку, тряхнул, повторил почти умоляюще: – Очень прошу, поехали. С каким выражением на лице, на этот раз Арина не…

Долго ли он шёл, коротко ли, а только ничего в пейзаже не менялось: степь да степь кругом. А где–то вдалеке – на западе, что ли, – уже спастически дёргались в небе оголённые нервы молний и бронхитисто покашливал гром. И совсем уж было решил Иван Фёдорович, что придётся ему ночевать в широкополье, под грозой, где–нибудь в стогу, как вдруг увидел на горизонте пятнышко неяркого света от одинокого костра. Он прибавил шагу, напевая громче и жизнерадостней, и буквально в четверть часа добрался до просёлочной…

Я – инсектофоб. Также у меня арахнофобия. Но не путайте её с боязнью насекомых. Меня еще в школе бесили эти идиоты, эти умственно отсталые отщепенцы, которые постоянно причисляли пауков и скорпионов к насекомым. Хотя мне кажется, что, если человек и не апифоб, и не мирмекофоб, если ему до лампочки виды пчел и муравьев, он все равно до усрачки перепугается, когда на него будут надвигаться их чертовы полчища. Наши страхи прямо пропорциональны размерам возбудителей этих страхов. Агорафоб…

Полотенце выглядело чернее сапога. Луньков посмотрел и вытер только руки. Кинул в угол на мешок с театральным тряпьем. Стал искать пуговицу на обшлаге рубахи. Поверх очков Кошелев внимательно наблюдал. Пуговицы не нашлось. Тогда Луньков застегнул две пуговицы на груди. Сел к столу. Кошелев с хохотком крутнул головой: ну алкаш! Пододвинул ведомость, ручку. Шариковая ручка сразу начала скакать в руке Лунькова. – Эко тебя! – наморщился Кошелев. – Да погоди! Не расписывайся!.. На, глотни сперва… …

– Напомни-ка, что я только что сказала. Я в надежде осмотрелась по сторонам, но никто и не подумал прийти на выручку. Шакалы почуяли потеху и теперь в ожидании замерли. Мыслимо ли было ожидать иного? – Возможно, ты всё знаешь и тебе неинтересно? «Удивительная прозорливость!» – Почему молчишь, Корош? Неужто язык отнялся? – Нет. – В таком случае я тебя внимательно слушаю! Я немотствовала, изучая надписи на парте, узор на линолеуме, даже в коей-то веки ненароком заглянула в учебник. А…

Я стараюсь держаться, пока еще стараюсь, но это очень-очень трудно. Я спал на вокзале, жил с месяц в окружении бомжей с Петроградки, но это конченные, опустившиеся люди. Они могут мочиться в штаны, они могут украсть у тебя из кармана телефон, они матерятся, не моются, и им всё равно как от них пахнет и как они выглядят. Поэтому я ушел с Петроградки, взял себе за правило регулярно мыться, старался не ругаться, по возможности, хотя бы вслух, чтобы сохранить ещё то, что от меня осталось. За деревьями…

Но больше всего ребят поразила какая-то дико-карикатурная некрасивость нового жильца, его маленькая птичья головка с почти перпендикулярными ушками и тонко вспоротый, как кошелек, рот; светлый «боксик» жиденько свисал на бегающие глазки. А когда он распахнул рот свой и что-то быстро заговорил матери – ребятишки отпрянули от штакетника: «кошелек» был полон железных зубов, то есть весь утыкан железом! «Как склянки зазвенели!» – испуганно сказал Валька Л я ма, круглоголовый, с большой фантазией мальчуган.…

– Ты не волнуйся за меня, говори все как есть, – промолвил молодой человек, еле слышным голосом, – что случилось? – Прости, прости, я давно должна была сказать, но все не могла собраться с духом. Дело в том, что я не люблю тебя… Нет, нет, точнее сказать, никогда не любила. Ты мне нравишься, мне было хорошо с тобой, даже в какой степени удобно. Но сейчас, я встретила человека, которого, как мне кажется, полюбила. Я не могу больше обманывать ни тебя, ни его, и, прежде всего, себя. Нам надо расстаться.…

Мамины руки плавно, но уверенно движутся в окне. И вся она такая ловкая, гибкая и грациозная, словно играет на фортепиано или перелистывает ноты, мерно наклоняясь вперед, а не раздирает спутанные пряди на голове ребенка. Таська кажется себе самой чудищем морским, со своим худеньким лицом и тощей фигуркой, пропавшей в копне волос. Да, и из всего лица видна только светлая полоска носа и кусочек лба над ней. В темной оконном мареве качается какой-то желтоватый череп с провалами глазниц. И Таську забавляет…