Русская классическая проза

Самые древнейшие карты – 17 карт тарокко, называемые нартами Карла VI, и нарты тарокко-висконти, о времени появления которых можно заключить по шестой фигуре, на которой соединены гербы названного принца и Беатриче ди Тенда, на которой он женился в 1413 году и которую казнил в 1418 году. Самая древнейшая колода карт в Париже хранится в Публичной библиотеке, она относится к 1390–1393 годам. С XV столетия распространилась карточная игра на деньги. В основании карточной игры лежала идея о сражающихся…

Сел на стол, – дубовые доски хрястнули, – полюбовался на свои лакированные голенища, а потом одним взглядом окинул Васеньку и коротко поставил диагноз: – Киснешь? – Приблизительно. – Тем лучше. Стало быть, пойдешь? – Куда? Минченко покосился на свой алый погон, отороченный шелковым пестрым жгутом, посмотрел на портьеру и понизил голос: – Ты, Васенька, только в обморок не падай. Против нас, как тебе известно, пожарная команда. – Десять лет известно. Дальше. – Так вот сегодня старый…

Этим красивым гимном своей родине встретил меня престарелый поэт «страны озёр». * * * Я ехал в поезде, идущем в Гельсингфорс, стоял на площадке вагона и насыщал лёгкие дивным ароматом сосновых лесов. Мне казалось почему-то, что из Петрограда я убегаю от грозного призрака чахотки. Я немного покашливал и непоколебимо верил в целебность воздуха, напоённого ароматом сосновых лесов. Друзьям, провожавшим меня, я говорил: — Вот увидите, на родину я вернусь без кашля, коричневым от загара, сильным…

Эти дома и домики принадлежат по большей части иностранцам, — людям, помаленьку скопившим себе капиталы трудом, знающим цену деньгам, на которые мы, не знающие, что такое труд, и имеющие по нескольку сот и тысяч душ, выпадающих нам на долю по наследству, смотрим с небрежением. Город на Васильевском острове имеет, может быть, поэтому что-то свое, особенное, не петербургское; по скромности и наружному порядку он напоминает несколько немецкие города. Здесь нет той славянской размашистости в жизни, которая…

— Ну-у?! — Съ лавками и магазинами. Все торговцы. Дядя на своихъ коняхъ разъзжаетъ. Кони — огонь. — Вотъ такъ штука, коли не врешь! — Зачмъ врать! Завтра къ нимъ объявлюсь. Сначала къ отцу… — Ахъ, и родитель даже есть? — Папаша и мачиха Прекрасная Елена. У отца магазинъ и электричество блещетъ во всю. — Магазинъ у отца? Ну-ну-у? Какъ-же это тебя отецъ-то такъ допустилъ? — Изъ-за него и погибаю. — Такъ. Бываетъ… — Бываетъ, что у двушки мужъ помираетъ. Ха-ха-ха! — Ты чего зубы-то…

— Какой самъ? Вдь вашъ самъ на казенныхъ хлбахъ сидитъ? — спрашиваетъ лавочникъ, отпуская товаръ и опять кричитъ на мальчишекъ: — Поживй, поживй, щенята! Не звать! Женщина улыбается. — Хватилъ тоже! Ужъ у меня съ Покрова новый, — даетъ она отвтъ. — Охота тоже… — крутитъ головой лавочникъ. — Вамъ, Ольга Яковлевна, что? — задаетъ онъ вопросъ женщин въ черномъ платк. — Полъ-стеариновой свчки можно? Мн воротнички и манишки гладить, а подмазать утюга нечмъ. — Да за четыре копйки есть свчка семерикъ.…

— Ну, довольно. Иди и затопляй плиту. Надо хоть молочный супъ сварить, что ли, да сдлать яичницу! разсерженно крикнулъ Клянчинъ на кухарку. Явилась нянька. — Воля ваша, Василій Романычъ, а я на полу и въ повалку на сн спать не привыкла. Я все по хорошимъ господамъ жила и тамъ этого допущенія не было, заявила она въ свою очередь. — Да вдь только ночь одну, а завтра прідутъ ваши постели, плотникъ сколотитъ вамъ козлы, положите на нихъ доски и выйдутъ у васъ отличныя кровати. — Это, можетъ…

Комсомолец Вертунов Что? разговаривать? тебе же дурак добра желают. Пожалели тебя. Видно человек избалованный. Ты мне скажи, чай и плевал не иначе как в подушки бархатные? а? Щепкин Да закройте же вы двери. Простудится же. Комсомолец Вертунов Нет ты мне скажи в подушки плевал бархатные? а? Николай II (безразлично) Плевал. Комсомолец Вертунов Вишь ты! Ну а еще чего делал? Ты парень не пужайся прямо говори делал чего еще? Николай II (безразлично) Делал.…

   Как согласить эти речи с добротою, написанною на лице его? Нельзя же носить так постоянно личину; когда-нибудь да увидел бы природные черты. Нельзя же настроить так искусно свои беседы, свой голос, чтобы в них не отозвалась низкая, бесчестная натура. А я преследовал постоянно его природу, даже в звуках речи, не проговорится ли хоть она ошибкою, и ничего не находил в них, кроме исповеди души благородной. Надо сказать еще, что со мною, иностранцем, прибавьте и простодушным, молодым человеком, он…

— Да, я приехал из Месопотамии! — с достоинством повторяет коломенский испанец и понемногу… входит в роль. — Кто это такой? — обращается сидящая в первом ряду увядшая дева с русалочным взглядом к своему соседу, пожилому господину с тем особым геморроидально-разочарованным выражением лица, которое обличает в нем клубного завсегдатая… — Это некто Караулов, — сонно поясняет завсегдатай. — Так, ничтожность… кожаный актер! Кожаный актер — вот был над ним общий приговор! Эта кличка, пущенная кем-то…

Самый пошлый мадригал щеголя Демутье, столкнувшись нечаянно с самой высокой творческой мыслью великого Ньютона или Гердера, не представил бы такой резкой противуположности, какую представляло почти безобразное лицо пожилого господина в коричневом кафтане с румяным и правильным лицом хозяйки: огромный нос Николая Ивановича Холмина, — так звали этого гостя, — его изрытые оспой багровые щеки, его узкие калмыцкие глаза, крутой лоб, покрытый морщинами, и в то же время ум и веселость, которые блистали…

А я плакала… да, плакала, искренно жалея несчастную девушку и себя вместе с нею. Между мною и героиней пьесы образовалась точно какая-то таинственная связь, доводившая меня до отчаянной грусти, смешанной с дозой некоторого умиления. "Когда женщина некрасива, про нее говорят, что у нее умные глаза", — говорила девушка со сцены, заставляя биться и рыдать мое сердце. Увы! я даже не могла и это сказать про себя, потому, что мои глаза, маленькие и узкие, как у калмычки, вечно пристыженные, вечно…

Облака Там – в краях недостижимых Для мечтателя очей Сколько форм неуловимых! Сколько дымчатых кудрей! То прозрачны, то угрюмы, Как сомнительные думы, То с готовою слезой. То с небесною грозой, Эти груды, эти глыбы Через горний мчатся свод. Мнится, там простер изгибы Дев туманных хоровод. Там, в степи небес обширной, Виден армии эфирной Боевой, громадный ход: Растянулась эта сила – И заря из-под руки Словно кровью обкатила Эти грозные полки; Войско реже, –…

«Ах, чтоб тебя, проклятую!» — подумал он с гримасой. Его все начинало раздражать. — Может быть, Трегубов тебе платеж отсрочит? — сказал Беркутов. Пересветов только рукой махнул. — Какое! Говорит, самому деньги нужны. Я, говорит, Аляшинское именье с торгов купить хочу, так мне к половине мая двухсоттысячный корпус мобилизировать нужно. Он не отсрочит, ведь ты его знаешь! — А тебе много надо? — спросил Беркутов. «Неужто он даст?» — подумал Пересветов и отвечал: — Тысячу рублей. Лесок…

«Звуки труб…» Звуки труб Унылые, Тени дум Постылые! В прах метнитеся, Испылитеся! Я — разгневанный, Окровавленный; Я — измученный, Я — раздавленный. Стоны труб Унылые, Тени дум Постылые! Испылитеся, В прах метнитеся. Тайга На берегу Амги, когда по ней шуга, Сверкая, как алмаз, теснилась между скал, Я увидал тебя, владычица Тайга. Я понял твой язык, тебя я разгадал. Ты грозная стоишь, предчувствуя во сне Грядущие дела раздвинувшихся…

Его проза перенасыщена, сумбурна, нередко чересчур цветаста, это сшибка ассоциаций, порой, казалось бы, далеко друг от друга отстоящих, сочетание самых разнородных, как бы наспех возникающих ощущений и смыслов, молниеносных, не успевающих стать клиническим случаем галлюцинаций и пространных воспоминаний, невнятных строительств мифического и неизвестно к кому обращенных заклинаний. Тут выпишем из воспоминаний Глинки довольно внушительный кусок текста: «Все же, несмотря на заимствования и подражания,…

— И в сам-деле, ребята, чего они над нами куражатся? — загалдела. сочувственно кобылка, в обычное время бывшая всегда на ножах с Пальчиковым, интересы которого как. кузнеца шли вразрез с ее интересами. — Не люди мы, что ль? Буры не стоят, потому стали на них вовсе нет, а уроки с нас полняком спрашивают. Буронос то и дело к кузнецу бегает; Иван Николаевич, вон замаялся ажно вовсе, отказался — опять бурить зачал… Нет, говорят, стали, да куда же она девается? Небось нарядчику аль вам самим по хозяйству…

«Точно не может быть такого же конверта и таких-же духов и у другой женщины!» подумал он и несколько успокоился. Но это продолжалось несколько мгновений. В возбужденной голове капитана вихрем проносились мысли о жене, и ревнивые подозрения относительно письма снова терзали бедного моряка. II Вершинин не обманывал себя. Действительно, эта обворожительная Маруся, сводившая с ума всех мичманов в Кронштадте и на которой Вершинин женился три года тому назад, потерявши голову и точно опьяневший…

— И то ты паря чудачишь, — бывало подойдет к нему лисицей Никитич, — ну чево ты Кузька уставил глазищи-то?.. — Куда-ж мне их деть-то, Никитич!.. — нехотя отвечает Кузьма… — Нет… да ты по душе, ты по душе Кузя, — любопытствует Никитич… (И голос у него становился такой мягкий да нежный) — аль по родине?.. — Де, ни по чем Никитич… — Чево ты песни не поешь?.. Ребята, вон поют!.. — Не умею… — Чудак!.. право!.. А ты бы Кузя сказал… Потому и по душе… Кузьма только искоса поглядывает на боцмана,…

25 Января. Встал в 10. Читал утро. Гулял много. Обедал дома. Тетинька говорила о Маш[иньке]. Она права. — К Фету. Завидно и радостно смотреть на его семейное счастье. Вечер3 музык[альный] прелесть! Вебер прелесть. Тют[чева], Сверб[еева], Щерб[атова], Чичер[ина], Алсуф[ьева], Ребинд[ер], я во всех был влюблен. Маш[иньку] мне стало жалко, и я заснуть не мог от счастья до 4 ч[асов]. 26 Января. Приехал милый Пущин. Гулял, в марионет[очный] театр с детьми. У Киреевой обедал. Шел с готовой любовью к…