Русская классическая проза

Лет с семи началась для меня жизнь, тесно связанная в моих воспоминаниях с полем, с мужицкими избами, а потом и с ними, и с моим воспитателем. Чуть не все свободное от учения время я, вплоть до поступления в гимназию, да и приезжая из гимназии на каникулы, провел в ближайших от Бутырок деревушках, у наших бывших крепостных и у однодворцев. Явились друзья, и порой я по целым дням стерег с ними в поле скотину… А воспитателем моим был престранный человек — сын предводителя дворянства, учившийся в Лазаревском…

Но старичок не уходил. Он, по-видимому, скучал и искал развлечения. Внимание его привлекли большие металлические пуговицы, пришитые в два ряда на курточке Буланина. - Ишь ты, какие пуговицы у тебя ловкие, - сказал он, трогая одну из них пальцем. - О, это такие пуговицы... - суетливо обрадовался Буланин. - Их ни за что оторвать нельзя. Вот попробуй-ка! Старичок захватил между своими двумя грязными Пальцами пуговицу и начал вертеть ее. Но пуговица не поддавалась. Курточка шилась дома, шилась…

Бурьян кончился. Перед нами расстилалось поле. Запах липы сменился острым запахом росистой травы и меда. От недалекого Булавина повеяло прохладой. В степи кричали миллионы кузнечиков, и кричали так странно, громко и ритмично, что казалось, будто кричит всего один кузнечик. Мы спустились к узенькой речке, которая ровной, спокойной, темной полосой протекала между невысокими, но крутыми берегами, поросшими густым лозняком. Около берега вода мелодично и монотонно хлюпала, огибая заливчики и обнажившиеся…

"Всё в людских отношеньях тревожно" Покорен грустной участи своей с юношеских лет, как Иван Бунин, был искристый, огнемётный и лучезарный Игорь Северянин. Уже сам его псевдоним разделяет его любовь к северу: детство поэта прошло в Череповецком уезде Новгородской губернии, куда он был перевезён из столицы в свои девять лет. Северный триолет Что Эрик Ингрид подарил? Себя, свою любовь и Север. Что помечталось королеве, Всё Эрик Ингрид подарил. И часто в рубке, у перил Над морем,…

В гости он не пришел и вообще не откликнулся. Позже выяснилось, что его уже не было в живых. Мне остается только сказать, что Маркус Кангаспуу - не настоящее имя автора дневника и что он не жил на улице Б. Вээрику, 78-1. Имя и адрес я изменил только потому, что не успел спросить Маркуса Кангаспуу, могу ли назвать в книге его подлинное имя. Добавлю еще, что по тем же соображениям изменил и все остальные встречающиеся в дневнике имена. И если кто-нибудь из читателей узнает себя, то прошу не обижаться…

- Ничего не понимаю... - Завтра! В девять тридцать! Жду. Машина будет у твоего дома в девять. Господи, чуть не забыл взять у тебя адрес! Ну? Щасливкинд, как кролик перед пастью удава, продиктовал свой адрес, даже не почувствовав отчаянного щипка жены. - Ко мне не подходить! - приятный мужчина, подмигнув, бросился к своей телеге, и Щасливкинд до самого ухода из магазина ощущал на себе его восторженный взгляд. - Что это значит? - спросила жена. - Не знаю... - Но он что-то шепнул…

И я начал предпринимать первые шаги в познании того, что меня окружает, в понимании законов, на которых зиждется планета людей. Мои открытия выглядели, конечно, наивно, я был похож на бородатого пришельца, который сел за парту вместе с первоклассниками. Но как бы то ни было, необходимо было встречать бытие, какое оно есть, а главное, нужно было осознать себя таким, каким я оказался в сорок два года. Свои открытия сначала я держал в голове, а потом начал их записывать. Я прочитывал эти заметки…

— Это всг, что ты можешь мне ответить? — Это вечное путешествие, Лика. А целью любого путешествия, как говаривал мой давний друг Вили О. Релли, это — возвращение. Возвращение домой. Наш дом — там. Но теперь мы здесь. В материальном мире. И мы должны построить в нем свое жилище. И чем более похожим оно будет на наш дом, тем более счастливо мы будем жить в нем. Жить так, словно бы с нами ничего никогда не происходило. Словно наше путешествие на Землю, это наш собственный выбор. Осознанный…

- Ты хотела с ними е... делать с ними любовь? - Нет. Стив хороший парень, но он уродец. - А его друг? - Он старый. Тридцать семь, я думаю. - Тогда зачем ты согласилась? - Квайлюды обычно делают меня очень слабой, Эдвард. К тому же, я хотела сохранить за собой работу. - Даже если только на несколько дней, Салли? - Стив держал меня три недели. И он платил мне 200 в неделю. И билетами, не чеком, Эдвард! - И держу пари, они ебали тебя каждый день оба, Салли... Да? - Не…

Опять падаю на ТУ-16. "Ау-ау-ау... "Так воет турбина. "Ау-Ау-ау...". Как он падает? Вертикально или нет? Вот тебе и последний полет, господин Антуан Сент-Экзюпери. Хоть и не ночной. Бах! Та-ра-рах! Мы на земле с отломанным крылом. Как это командир догадался ткнутся в гору снега на краю полосы? Крыла - не жалко. Отлетал свое этот ТУ... Говорят, талантливых людей лучше всего чувствуют женщины... Значит, только Земма была настоящей? А остальные - так... Поплыли чистые и почти…

Они все так же молча попрощались, и только уже у выхода Башкирцев, пряча глаза, попросил друга: - Я мог бы по радио, но ведь сам понимаешь... - Понимаю. - Пусть пока не знают... Мало ли, вдруг да переменится ветер... У нас ведь всякое бывает... - Бывает, - вяло согласился Иван Васильевич, но, прикрывая за собой дверь, только безнадежно махнул рукой. II Берег, оседланный лиственницей, тек под хлопотливое тарахтение буксирного катера к югу, и вода из-под кормы баржи спешила туда же.…

- Ах, какой прекрасный барашек, хан! Можно сказать, благородный барашек! Вижу, несет его крестьянин на базар. Кое-как уговорил продать мне его за три рубля. Знал я, что у вас гости, и решил, что он пригодится для плова. Отменный барашек! Хлопанье в ладоши в соседней комнате усилилось. Один из русских гостей появился в дверях и стал звать Азиз-хана. Хан пошел за ним, но, сделав несколько шагов, обернулся, посмот-рел на Кебле-Мамед-Гусейна, вынул из кармана трехрублевую бумажку, подержал, хотел положить…

Мешади вышел и вскоре принес большую миску с бозбашем, от которого шел густой пар. Накрошил хлеба в бульон, поме-шал. Когда все было готово, Мешади предложил мне приступить. Сказав "бисмиллах", я протянул руку и, проглотив первый кусок, сразу почувствовал, что бозбаш неплох. Не то чтобы очень вкусен и не так, чтобы совсем невкусен, бозбаш как бозбаш. Это на мой вкус. Что же касается моего соседа, то у него вкус оказался со-вершенно иной. Отправив в рот второй кусок, Мешади пробор-мотал негромко,…

И союза ее гражданином Становлюсь на призыв и учет, И вселенной ее семьянином Всяк живущий меня назовет, ставит себе памятник-эпитафию "неизвестный солдат" этой бездонной вселенной. "Век бо ни время есть, ни времени часть, - говорится в одной святоотеческой книге. - Не числено бо убо, не еже нам время солнечным прехождением читомо есть, се присносущим век". К месту остановиться и задуматься над поэзией Мандельштама последних лет в ее соотношении с обступающим "веком". Что предстает…

- Клизму сделаешь, и свободен! - Скоро профессорский обход, она перед обходом пачкаться не собирается. При полном параде девушка. На обходе полотенце носить будет. Профессору подавать - руки вытереть. Через пять минут подбегает к Екатерине Борька. Глаза бешеные: - Екатерина! С больным что-то не так. - Та нехотя идет за Сохосом в санитарную комнату. - Вот посмотрите! - Боря вставляет грушу в зад больному, стоящему в коленно-локтевом положении. Нажимает. А у того изо рта вода брызжет! Струей! Боря…

-- Как вы сказали?-- прервал критик.-- Рыдал? Так, так. Простите, я не расслышал.-- И, снова уронив руки на колени и склонив набок голову, он продолжал слушать рассказчика. -- Да, он рыдал,-- и его рыдания были ужасны. Рыдания душили его, он шумно выпускал воздух, как будто выпив залпом литр воды, и за этим следовало быстрое всхлипывание с закрытым ртом, какая-то страшная пародия на кудахтание,-- и опять вдыхание, и опять мелкие рыдающие выдохи, но уже с открытым ртом,-- судя по хахакающему звуку.…

У решетки ее ждал носильщик. Подавали поезд. Мрачные, железного цвета, вагоны тяжело пятились, проходили один за другим. На фанере международного, под средними окнами, белела вывеска: Берлин -- Париж; международный, да еще ресторан, где в окне мелькнули выставленные локти и голова рыжего лакея,-- они напомнили сдержанную роскошь довоенного норд-экспресса. Поезд стал; лязгнули буфера; длинный свистящий вздох прошел по колесам. Носильщик устроил Ухтомскую в отделении второго класса, -- для курящих,--…

И вот, когда уже все расселись и оркестр, вобрав воздух, приготовился грянуть,-- вдруг в огромном розовом театре потухли сразу все лампочки,-- и налетела такая густая тьма, что мне показалось -- я ослеп. И в этой тьме все сразу задвигалось, зашумело, и панический трепет перешел в женские восклицания, и оттого что отдельные мужские голоса очень громко требовали спокойствия,-- крики становились взволнованнее. Я рассмеялся, начал ей что-то говорить,-- и почувствовал, что она вцепилась мне в руку, молча…

- Ну и дурак! Что ты так церемонишься!. Давай, я позвоню твоей дочке, поговорю, как следует. Ведь не чужой ты им . - Не стоит. И так все ясно. ....Все, что происходило раньше, казалось таким далеким и нереальным,будто и не с ним, а с кем-то другим это было. Была молодость, бездумная, беззаботная. Все шло само собой , как и должно было быть. Армия. Техникум... Друг отца, старый меховщик, помог устроиться мастером. на небольшую фабричку. Там шились изделия из натуральной кожи. Изделия пользовались…

Потом началась волна выездов. Ничто не удерживало и Лизу. Ей так хотелось видеть Павлика музыкантом, профессионалом, и она знала, что ему здесь никогда не пробиться. А там, за рубежом это казалось осуществимее. Правда, Софья Борисовна, мама, ехать не хотела, боялась перемен, боялась оставить свою библиотеку, в которой проработала всю жизнь. Но понимала, что отговаривать дочь не имеет права. Хотя бы ради внука, этого худенького, серьезного не по годам мальчика... ... Уже начинало темнеть. Лиза нехотя…