Современная проза

— Подстелить бы, тряпочки у вас нет? — спросил высокий. — Да садитесь быстрее, — нетерпеливо сказал я, — Дождь же. — И, когда они уселись, рванул с места. — Куда? — Можайск. По дороге? — Нет, конечно, но довезу. В больницу кота? — Да. — Но в Рузе надежней… Попутчик помолчал чуть-чуть. — Ну, если для вас семь верст не крюк, поехали в Рузу. Вы не спешите? Я спешил всю жизнь, но какое это имеет значение, когда рядом мучается божья тварь. Свернул в Рузу. Но до Рузы не доехали. Недалеко от…

– Спроси в следующем вагоне. Там, кажется, никого, – посоветовала она. Стебликов пошел дальше, стараясь, чтобы обида на генералов и народных артистов не слишком омрачала настроение, приподнятое дружеским застольем. У следующей проводницы лицо было доброе. Стебликов любил такие круглые и с виду глупые лица. – Мамаша, возьмите домой, – проникновенно сказал он. – Какая я тебе, к черту, мамаша! На себя посмотри! Тебе, небось, все сорок! – неожиданно напустилась она на него. – Тридцать пять, –…

Анна Даниловна таинственно улыбнулась, сделав вид, что не заметила сарказма. – Может быть, но вам туда нельзя. – Почему? – Потому что вся эта «неофициальная медицина» как раз находится в деревнях, которые просто кишат домашними животными и насекомыми, опасными для вас. Оксана заинтересовалась. – А может быть, вы знаете какого-нибудь знахаря или знахарку, которые могли бы мне помочь? Я бы съездила к ним зимой. Анна Даниловна посмотрела на нее, размышляя, стоит ли делиться своим мнением. Потом…

Остальное обыкновенно. Говорить, не подбирая слов; затевать новое дело, точно знать, что он отметит все тонкости, а если нет, я объясню и увижу, как на его лице проступает удовольствие – оттого, что мы опять совпали в ощущениях и в оценках; быть взаимно уязвимыми настолько, что самый смысл причинения боли пропадает, разве только кусать себя за пальцы для отрезвления; ходить, просто ходить на большие расстояния – самое естественное, кроме секса, что можно делать вместе; говорить… Мы оба были достаточно…

Гриць.   Ні Іван Опанасович.  Напрасно, там тоже хароші хохми єсть. Іван Опанасович пиздячить по клавішам. Гриць Якович (меланхолійно).  Я сьогодня з хуною условився, щас прийти должна. Іван Опанасович продовжує пиздить машинку по клавішам, потім імпульсивно видира бамагу з машинки і зникає в сортирі. Входить Хуна. Хуна.  Я не опоздала? З сортиру чути огидливе пердіння. Хуна робить вигляд, ніби нічого не чула. Хуна.  Ви тут сідітє, а на дворє такая пагода стаїть. З…

Четвертий голос.  Та не пизди, дай послухать! Голос Альфреда Юхимовича.  Тантра, на хуй! Голос Назара Сивухи.  Я вас прошу, не отвлєкайтєсь, шановний Альфреде Юхимович. Голос Альфреда Юхимовича.  Я акцентірую ваше вніманіє, господа, - женщіна прі цьому пріходіт в состояніє статевого збудження. Голос Назара Сивухи.  Як ви сказали, Альфреде Юхимович? Повторіть. Альфред Юхимович.  "Статевого збудження", пизда очката. І саме в цю мить, господа, ви вказівним і безімянним пальцями намацуєте…

Одни собирают почтовые марки, другие бегают по мужикам, третьи сходят с ума по футболу, четвертые пьют по-черному, Ирина Николаевна сватала. И вела своим достижениям строгий учет: сосватано семнадцать пар, ни черта не вышло двадцать четыре раза, разводов у ее питомцев – всего один. Мужчина оказался идиот: видите ли, жена храпит – подумаешь! И еще претензию предъявлял. Но Ирина Николаевна претензию не приняла: – Денег я с вас не брала, нет! Вы молодухой попользовались? Да! А храп – это не недостаток,…

Мы стали ходить за ней стайкой, не в силах ее покинуть. Мы стали чище умываться, и некоторые обрезали ногти. Она привела нас в свой дом, трехкомнатный дом, где поскрипывал майорскими ремнями белозубый папа, не то шелестела, не то шуршала шелковым капотом кудрявая мама, а на маленьком костерке возле крыльца смолила курицу горбатенькая домработница Глаша. Это была первая семья, над которой не висело клеймо «бывшие в оккупации». Поэтому и курица, и хлеб с маслом изначально считались справедливой для…

Уходя от директора, я, остановившись в дверях, спросила: – А кто это вам сказал? – Тот, кому не безразлична твоя комсомольская совесть! – прокричала мне в спину директор. В классе нас окружили, стали сочувствовать. Смайлики Веры Говорухиной были особенно прекрасны. И я возьми и ляпни: – Перестань улыбаться, если коммунизм еще не построили. – Вот уж когда посмеемся, – сказал Петька Остров и получил на другой день по истории, которую преподавала директор, не пару, а кол, такой демонстративный,…

Вчера в это время у нее в квартире был Курский вокзал. Чемоданы, баулы, нервные люди. Десятые проводины. Она их специально не считала, просто хорошо помнила. Особенно первые. Дальше было легче, просто арифметика. Нет, поймите правильно. Не на тот свет проводины, на другой. В смысле – в эмиграцию, долой, долой от нашего нищенства и страха, что будет хуже. Лучше в России не бывает. Не понос, так золотуха, не партия, так КГБ. Со стороны, наверное, весело. Вчера она просто устала от беготни и шума,…

– Какой страстью? Как разбогатеть? Как они сейчас выражаются – срубить бабла? – Нет, не только разбогатеть! Вы же знаете, что купец или промышленник разворачиваются как истинно великие предприниматели уже тогда, когда они достаточно богаты. Ими движет другая идея. Даже не идея, а страсть! Чтобы все вокруг них крутилось, работало, приумножалось. Это как азарт, как вдохновение, как спорт. Как все это вместе взятое и помноженное на точный расчет. А богатство для них сегодня – это даже не главная…

Мать лейтенанта, урожденная Мария Хуанита Гомес Феррарис, была наследницей славного и древнего, но столь же бедного рода малоземельных каталонских дворян, идальго. В чистоте ее крови можно было не сомневаться. Но по линии отца, торговца из Андалузии Хосе Альберто Баррос, чего только ни было намешано! Помимо испанских крестьян и ремесленников в формировании своей родословной Хосе не без оснований подозревал мавров, чернокожих из самого центра Африки, французов и даже андалузских евреев. Семья сеньора…

Когда ковш экскаватора пробороздил твое любимое тело, на краю поля, за нашим домом, я опустился на дно, я прижался щекой к твоей теплой, ароматной плоти. Она пульсировала и дышала, и она была больна, больна предчувствием. Предчувствия наполняли мой мозг, на долгом пути между домом и школой я считал в уме воинские подразделения, видел карты операций, проигрывал сцены боев, в которых сражение шло за каждый твой дом, еще спокойный и мирный. Это не могли быть мои мысли, это были твои мысли, мама, и…

– Не судите по внешнему виду (бродяга в отставке, в заплатанной тройке), так как я всегда кружил по пути, на котором равнина, где обитает кабан, соседствует с гостиницей, где останавливается болтун. Я знал и благоприятные времена. Я уже не раз повторял, что моя колыбель там, в Пуэрто-Марискалито, что всегда был модным пляжем и куда спешат мои землячки в тщетной надежде избежать малярии. Мой отец был одним из девятнадцати военных, инициаторов переворота шестого июня; когда вернулись умеренные, он…

Какие проявления энтузиазма наших приверженцев ты прозевала, Нелли! В каждом оголодавшем очаге цивилизации на нас накидывалась настоящая людская лавина, обезумевшая от чистого идеализма, но вожак нашей стаи Гарфункель умел по достоинству отражать набеги этого безродного отребья; сама пораскинь мозгами, ведь среди такого сборища патентованной голытьбы прекрасно мог укрываться в засаде какой-нибудь отъявленный изменник, из тех, что раньше, чем ты объедешь мир за восемьдесят дней, [6] убедят тебя…

Колокола в соборах звонят очень долго; видимо, времени много накопилось. И трамвайные колокольчики звонят, трамваи ползут по туманному Амстердаму. Как же его окраины похожи на центр моего бывшего Ленинграда пустынностью своею и сыростью, и как же центр этого Амстердама похож на некоторые окраины моего Нового Амстердама, вторичной моей инкарнации… И у нас тот же красный кирпич, те же узкие дома, море-океан, меркантильность, многоязычность благословенная… Вначале здесь каждое окно принимаешь за…

В школьные годы они учились в одном классе, потом – в одной группе института. После окончания энергоинститута Ромка так и остался в Иванове. Работал на местной электростанции, с годами достиг должности главного инженера. А Борису подфартило – несмотря на «пятую графу», сумел поступить в московскую аспирантуру, через три года защитился. Там же, в Москве, встретил свою Лизочку. У себя в НИИ продолжал заниматься научной работой, стал завлабом, потом и докторскую защитил. После института его дружеские…

Окружили на выходе, кто-то предложил ночевку – это был молодой, лет шестнадцати-семнадцати паренек. От ночлега в памяти осталось ватное одеяло, в кровати кто-то спал, паренек согнал спавшего, и я уснул. Проснулся рано, маленькая комнатка, невысокие потолки, кровати пусты, вскочил и наружу. Удивление, удовлетворение, радость ночлега. Было где умыться; со мной поздоровались. Был завтрак, чего еще желать. После завтрака дадут полную сумку яблок. Завтракали вместе с парнем, меня ни о чем не спрашивали,…

Они идут след в след. С верхушек сосен, это будто букашки, передняя в черных сапогах, задняя в красных, любимые мамины цвета: красный, черный, темно-синий. Двое идут по лесу, через овраг, по лугу, топча щетину трав. Старая церковка с мутной антеной на макушке, начавшая хлюпать дорога, легонький дом на окраине и осовевший петух с красным гребнем. Отец стоит у калитки, ждет, девочка подтаскивая ноги, подходит и молчит. Белая кожа на лице ее, матово блестит в ранних сумерках, глаза девочки, как…

Вот и остается, если хочется поболтать, обмусоливать вчерашний футбол или технико-тактические характеристики пробежавшей только что мимо нас хорошенькой девчонки. Так, абстрактно. До конкретики-то дело вообще вряд ли может дойти, просто по определению. Я мучительно люблю свою, недавно чуть не потерянную – по собственной, кстати, непробиваемой глупости, – жену, а Гарри – так просто создан быть образцом примерного семьянина. Он даже дочку свою в нашей мужской и насквозь циничной компании называет…