Современная проза

От этих слов я даже онемел. На столе лежала стальная арматура для бетонных труб, что используют в городских жилищах. Особо на них не наживешься, в лучшем случае заработаешь 500 иен в день. Да и к тому же много их не требуется, да деньги получаешь с опозданием в три месяца. Ивамото оценивающе оглядел мои станки мутными глазами, потрогал стержни и сказал: – Будешь возиться с таким барахлом, только на вареный рис и заработаешь! Его слова задели меня за живое. – Это лучше, чем делать оружие! – не…

Напрасное это желание: букет из цветов иван-чая. Поставленный в воду, оторванный от скудной родной почвы, вянет он быстро, через несколько часов, и чем больше вянет – тем пахнет сильней. На закате солнца обвиснут стебли, поникнут гроздья, потемнеют, сморщатся лепестки. И повеет стойким ароматов кипрейного меда – словно бы осенние яблоки пахнут, разрезанные на четыре дольки для сушки… Не знаю, как у людей курящих: мне все кажется, что грубый никотиновый привкус отравляет им все разнообразие земных…

– Ты чалдон, и я – чалдон, Оба мы чалдоны! Положи свою ладонь На мои ладони! После чего крепко стиснула мои кисти и сказала: «Ну, здравствуй, отпрядыш!» Я по первоначалу да по своей серости не врубился, что сие словцо значит, подумал, – может, что-то вроде «отрядыша», геолога-недомерка из меленького отряда, и только позже выяснил, что это – отдельная скальная глыба, отвалившаяся от массива, а в переносном смысле – отдельный, ни к кому неприлепившийся человек, сирота, одним словом… А…

Паша в новом костюме – в городе в ателье шили, – что твой профессор! Брючки узкие, ботинки на резиновом ходу – модные, по шёлковой рубашке галстучек тёмный с искрой… Ну, а про Шурку и говорить нечего – цветёт, как та роза бело-розовая, про которую в песне поётся. И во всём этом её, материна, забота. Её труд неустанный. Что ж тут удивительного? Шурка у неё одна-единственная. И радость, и горе, и свет в окошке. И хотя Шурка, как говорится, звёзд с неба не хватала и на учение была не очень способна,…

Музыка, которая прежде мне нравилась, теперь меня совершенно не трогала. Даже удовлетворение основных потребностей (еда, питье, ванна) не доставляло никакой радости. Я был кастратом во всех отношениях. Исчезновение эмоций меня не тяготило. И голос матери по телефону тревожил не больше, чем протекший кран. Я перестал о ней беспокоиться. И так было даже лучше. А вот все остальное у меня не ладилось. Жизнь превратилась в смерть. Выключатель щелкнул благодаря альбому группы «Радиохед». Он назывался…

Но нужна-то мне ты одна, только ты мне нужна в разгар этого восстания, когда по желтым земляным мостовым носятся, источая угрозу, коротконогие уродливые воины с обросшей мехом шеей и пикой в руке, а по траве раскиданы раковины, которые, ну надо же, у них вместо денег. Только когда мы вместе, я на самом деле чувствую себя счастливым, и только для тебя делаю я из полой двери этот стол с ножками литого железа. Я держу Сильвию, вцепившись в ее ожерелье из медвежьих когтей. «Гони прочь своих молодцов, —…

– Сестренка! – радостно закричала я и побежала к ней. Она увидела меня, соскочила с турника и заулыбалась. – Давно ждешь? – Только что пришла, – сказала она. – Да ты вся потная. – И промокнула мне лоб помочами. – Давай снимем его, – показала я на младенца. – Кричит и кричит, противный! – Сестра шлепнула его и повернулась ко мне спиной. Я прижала к себе плачущего мальчугана. Как только сестра освободилась от ноши, она выпрямилась и помчалась к турнику. Грациозно изогнув тоненькое тело, она…

Слоистые облака затянули половину неба. Они разрывали на белые полосы сияние солнца. Появились две рыбачьи лодки, в открытом море двигалось грузовое судно. Ветер был довольно сильным. О своем приближении шумом двигателя заявило еще одно суденышко с рыбаками, подходившее с запада. Маленькое и жалкое, в движении оно выглядело чуть ли не благородно: будто ползло на коленях, волоча полы парадной одежды, скрывавшей его колеса-ноги. Три часа пополудни. Слоистых облаков стало меньше, похожее на хвост…

Да, братцы. А потом, на прощанье он еще говорит мне: «Забавно вот Мануэль. Ты ведь и не знаешь, а ты мой прапраправнук. Вот как иногда случается…» Ну, я сделал ему ручкой — мол, пошел ты друг, со своими сказками. Только грустно мне стало потом как-то… Вдруг, думаю, все это правда? Никто ж не знает — откуда он. Может, переодетый ученый. Или чародей. Пришел по какой-то нужде своей в дыру нашу, тихий такой, незаметный, бродяга… а сам — голова! Такое знает, что нашим дохлым мозгам и во сне не приснится!..…

Лицо у него вдруг посуровело, он метнулся к серванту, достал пакет. – Вот… – выудил из пакета пистолет. – «Макаров». Гляди, новенький. Мне сосед дал… Димка… Спер, наверно. Он у новых русских дачу сторожит. У них, небось, и спер. Загони, говорит. Проширяем… Загнать-то всегда успеем. Держи! – С какой радости? – удивилась Рина, не сводя взгляда с оружия, формы которого были совершенными, но холодными и грозными и вызывали невольный трепет в душе. – Держи, держи… Он пневматический, правда, но палит…

У ближайшего к ним вагона второго класса стоял кондуктор. Засунув руку в карман, он нервно постукивал носком ботинка по платформе, и едва Йоко поднялась на площадку, дал пронзительный свисток. Кото вскочил вслед за Йоко, и тотчас в неясный гул пробуждавшегося города ворвался гудок паровоза. Кото проворно открыл перед Йоко дверь. Прежде чем войти, она быстрым и внимательным взглядом окинула пассажиров, занявших почти все места в вагоне. И вдруг остановилась как вкопанная: слева, ближе к середине…

Его глаза были словно излучины жидкого золота, сияющие и невидящие. — Это что, — сказала живая легенда, не поднимая глаз. Его голос был голосом старика. — Кипящий праведным гневом, молоденький неофит. Пополнение в рядах стопщиков-богоборцев. — Мне нравится это определение, сэр. Золото заплескалось в глазах, бессодержательное и бессмысленное. — Хороший ответ. Мне только что снился сон. Начался сезон бомбардировок, и частицы материи в этом доме сплавились воедино, и тела, подхваченные ветром, летели…

— Я должен вам объяснить, пан доцент, зачем мне нужно немного покоя, вы всегда были для меня как отец, поэтому у меня перед вами, как перед родным отцом, никаких тайн нет и быть не может, вы мне всегда дадите хороший совет, я знаю. Значит, дело такое, пан доцент, я все как следует продумал, я по целым дням только об этом и думал, и ночью тоже, когда проснусь и не могу заснуть, все думаю и думаю, нет, пан доцент, не бойтесь, меня это не волнует, я спокоен и думаю спокойно, нога у меня только немного…

Напрасно старейшины деревни обращались к знаменитой компании с просьбой притормозить в Ятире этот поезд, чтоб побыл он здесь хоть немного, — компания отказывала наотрез: длинен и утомителен путь экспресса, учтены его часы, зачем ему останавливаться в этой не представляющей никакого интереса горной деревне. На вереницу вагонов, везущих волшебную жизнь, не наложить деревенским жителям свою тяжелую лапу. Мелькает перед ними скорый, мчится — и так каждый вечер. Настали муторные дни, серые дни. День…

Внезапно из соседней комнаты донесся женский голос. Казалось, женщина разорвала сдавливавшие ее цепи: — О, мне было так страшно! Когда господин поднял над вами меч, я подумала: не придет ли затем и мой черед? Я спряталась за ширму и затаила дыхание. Но ведь обошлось благополучно! Что ж, коли так все случилось, нельзя медлить ни секунды! Давайте возьмем все деньги, которые здесь есть, и убежим. Из старших слуг никто еще, кажется, ничего не заметил. Но если бежать, то немедленно. Кормилица и служанки,…

Больше всего любила она теперь смотреть на очередь под окном. Нежное, хоть и глухое, сочувствие вызывали в ней эти бедные люди: как они терпеливо и устало сидят целыми днями на ветхих шатких ящичках, как пересаживаются время от времени, будто по чьей-то команде, с одного ящичка на другой, как бережно, словно великую драгоценность, переставляют, пересаживаясь, и авоськи свои с пустосветящимися, ясноотмытыми бутылками, как глубоко опечалены они чем-то, эти люди, как покорны, казалось, как кротки.…

Он, должно быть, побледнел, ибо хомяк – а врач решительно напоминал хомяка – наклонился над ним с удовлетворенно-садистским выражением лица. Тем временем сердце Матье вновь начинало биться, восстанавливалось дыхание. Исчез ужас предшествующего мгновения, но четкое ощущение непоправимости, немыслимости случившегося не исчезало. Оторопь не проходила. Теперь ему стали понятны и ложь, и неприятие правды, которые он наблюдал в подобных ситуациях. Доверчивые смертники. Приговоренные, строящие планы на…

Темнело. Мосур включил свет. В широких ободках фар вездехода отражалась извилистая дорога, размокшая и вязкая, с темным, враждебным можжевельником по обеим сторонам. Он энергично нажимал на педаль газа и тормоза, помешивая рычагом переключения передач. Машина, ревя мотором, мчалась дальше, человек за рулем понимал, что ему страшно. Тебя зовут Миколай Мосур. Может быть, ты инженер, как этого желают крестьяне. Миколай Мосур. Этот чертов ветер наверняка повалит склад, во всяком случае, сорвет толь…

Весь вечер она ела маринованные грибы и котлеты, которыми ее угощали соседи по купе. Все командированные, вырвавшиеся из дома, расслаблялись в теплом купе и пили водку. Их было трое – мужчин, которым разговоры об охоте и рыбной ловле доставляли неслыханное удовольствие. Лиза, закутавшись в длинный халат, слушала разговоры о дроби, снастях, лещах, карасях и кабанах и никак не могла понять, что в этом хорошего – посреди зимы, надев на себя тулупы и валенки, сидеть часами на морозе возле ледяной лунки.…

Честное слово, не все они тупые. Многие очень хорошие и некоторые даже талантливые. Но сериальная машина превращает их в одноразовый инструмент в руках режиссера, и в их бедных крашеных головках вызревает мощный когнитивный диссонанс: она же Актриса! – и винтик. Миллионы увидят ее по телику! – а помреж матом орет. Конечно, характер от этого портится. Вообще, это удивительная профессия, которая вроде бы творческая, но человек в ней – материал для воплощения чужих идей. От актера требуют индивидуальности,…