Книги из серии "Рассказы"

Медведь в придорожном лесу, или привидение в образе медведя, или тень ястреба: лошадь метнулась в сторону. Торм в этот момент говорил с Гвилан о музыке, размахивая руками, словно дирижировал хором, и от испуга и неожиданности выронил поводья. Лошадь подпрыгнула, как кошка, и понесла. На крутом изгибе дороги повозка покачнулась и сильно ударилась о каменистый склон. Колесо оторвалось и, подпрыгивая, прокатилось несколько ярдов. Кобыла продолжала взбрыкивать и скакать, волоча за собой полуразломанную…

— Ммм? — Анна вязала. — Психушка. — О, это просто отдельные палаты. Отличная частная больничка. Домашний уход. Очень вежливо. Очень дорого. — Старческий мам… мар-разм. Говорить нет сил. Анна. — Ммм? — Инсульт? — Нет, нет. — Она отложила спицы. — Ты переутомился. — Опухоль? — Нет. Ты крепок как скала. Потрескался только. Устал. Вел себя странно. — Что я сделал? — Глаза лежащего прояснились. — Выставил себя ужасным глупцом. — Да? — Ты вымыл все грифельные доски. В институте.…

Когда он сошел с поезда и во влажной сумятице, царящей на платформе, отблесках фонарей и отголосках Северной станции обнаружил, что никто его не встречает, то почувствовал себя разочарованным, обманутым. Хотя чувство было неуместным. Николас просто не выдержал бы пять часов ожидания, даже ради того, чтобы встретить брата. Эдвард сначала хотел позвонить домой и сообщить, что прибыл, а затем сам удивился, почему ему пришла в голову такая мысль. Все из-за дурацкого разочарования, что его никто не встретил.…

Я не перестаю изумляться, насколько банальны мысли большинства людей. Конечно, несчастная женщина находится в состоянии ужасной депрессии. Исходные данные в измерении сознания оказались неясными и непоследовательными, измерение подсознания глубоко открыто, но как-то неразборчиво. Хотя то, что я затем выявила в этой неразберихе, оказалось столь тривиальным! Пара старых туфель и слово «география»! Туфли видны неясно — это не более чем схема, контур пары туфель, возможно, женских, возможно, мужских,…

— А; это вы, Геннадий Борисович, — сказала Мириам, — ну что, снова вернулись домой? Так они шутили с самого детства Гени. Мальчик проводил много времени в лазарете и всякий раз, когда он приходил с жалобами на лихорадку, периодические обмороки или приступы астмы, говорил: «Вот я и снова вернулся домой, тетя доктор…» — Что произошло? — спросил он. — Ты потерял сознание. Мотыжил землю на Южном поле. Аарон и Тина привезли тебя сюда на тракторе. Может, солнечный удар? Ведь у тебя вроде все было…

— Знаю, — прошептал он, глядя в огонь. Они довольно долго молчали. Генриетта думала о своей дочери Мэри, красивом, капризном ребенке. «Мама, это Эдвард». И молодой человек, смотрящий на девушку с недоверчивой, восторженной страстью — о, это был он, единственный, кто смог отвлечь Генриетту от постоянного, неутихающего горя, вызванного смертью мужа, кто еще раз показал ей с плоской равнины и бесплодной земли невероятно высокие горы. Эдвард напомнил ей, что даже после всего пережитого в жизни есть…

Возможно, все это правда, потому что мой муж так и сделал. — Куда ты идешь? — спросила я, с трудом открывая глаза. — На охоту, вернусь вечером, — ответил он каким-то странным чужим голосом. Но я так хотела спать и боялась разбудить детей, а он всегда был таким хорошим и ответственным, что я не посчитала нужным спрашивать, почему, зачем и разные прочие глупости. И такое повторилось три или четыре раза. Муж возвращался поздно, измученный и раздраженный, чего раньше с ним никогда не случалось,…

Сам он почти никогда никому не звонил. Только в самых крайних случаях, когда ничего другого уже не оставалось делать. Тогда он звонил кому-нибудь наугад и делал вид, что не туда попал. Или что он проводит телефонный опрос на тему: кого Вы больше любите — кошек или собак? «Пежо» или «Тойоту»? Были у него и другие игры подобного рода. Но, как мы уже сказали, он был очень ненавязчивым Голосом, и делал так только тогда, когда больше говорить было не с кем — а говорить, точнее, разговаривать, было для…

— Так я уже заказал себе обед, — сказал я, незаметно для себя переходя в оборону. — Пока его принесут, ты успеешь сбегать. В крайнем случае я его съем, — сказал он, — а ты себе потом еще закажешь… Словом, бой был проигран. Против природы не попрешь. Если ты не умеешь врать экспромтом, лучше не берись. Пришлось в слякоть уходить из теплого кафе на улицу. Собственно говоря, звонить было некуда, но я зашел за угол и юркнул в телефонную будку. В этой будке я просидел минут пятнадцать. Вынул из кошелька…

Был у нас нанят строгий-престрогий управитель, и любил он за всякую вину человека наказывать. Едет, бывало, на беговых дрожках и по всем сторонам смотрит: нет ли где какой неисправности? И если заметит что-нибудь в беспорядке – сейчас же остановится, подзовет виноватого и приказывает: – Ступай сейчас в контору и скажи моим именем старосте, чтобы дали тебе двадцать пять розог; а если слукавишь – я тебе вечером при себе велю вдвое дать. Прощенья у него уж и не смели просить, потому что он этого…

Старик умирал. Нет, он не был ранен, и его не кусали скорпионы, которые во множестве водились в этой местности, он просто умирал, потому что пришло его время. Однажды, поняв, что миг, когда он покинет этот мир, уже близко, что это время не за горами, бродяга закинул себе на плечо свой видавший лучшие дни вещмешок и просто пошел…Пошел без всякой цели. Не важно, куда ты идешь, смерть все равно рано или поздно встретит тебя на перекрестке жизни. Старик, словно слон — древнее и вымершее животное, шел…

Однако… Почтовый ящик юноши оказался пуст. Ни единого послания: ни во «входящих», ни в «отправленных», ни в «черновиках». Кто-то уничтожил всю переписку Артема. – Это меняет только одно, – пробормотала Варя. – Что именно? – спросил один из Максов. – Удлиняет мой рабочий день, – лихо заметила девушка, и форсу в ее фразе было примерно пополам с правдой. * * * Варвара распрощалась с операми у подъезда. Разумеется, она обещала, что все значимые данные, какие добудет, немедля переправит им.…

Но и третья попытка убедить вдову показать квартиру по-хорошему успехом не увенчалась. – Что ж, если будет повестка, тогда и поговорим, – до невозможности сухо откликнулась Руткова. Положив трубку после разговора с продюсершей, Варя подумала: «Держу пари, она виновна. Но как она могла убить собственного мужа, если у нее самой был прямой эфир? И в квартире – никого посторонних не было?» Впрочем, перед Кононовой, как сотрудницей комиссии , не стояла задача непременно изобличать Руткову. Пока…

– Кто-кто? – Лиза без сожаления отвернулась от монитора. – Говорю тебе: русалка! Настоящая! Очень красивая. А вместо ножек – хвост. – И что же она умеет делать, эта русалка? – Лиза поневоле заулыбалась. – Исполняет желания? Или просто прыгает над водой? – Ну вот, ты тоже смеешься… – надул губы сын. – Нет, я совсем не смеюсь. Просто всегда думала, что русалки только в сказках бывают. – Да она, мам, какая-то не совсем сказочная русалка, – серьезно ответил сын. – В книжках ведь русалки всегда…

Он делано смеется. В свете костра становится вдруг видно, какие у него старые руки: мосластые, с вспухшими суставами, вздувшимися венами, усыпанные коричневыми пятнышками – возрастной гречкой. – В прежние времена, – продолжал он, – вам положено было бы первым делом представить мне даму. – Его глаза остановились на девушке и озорно блеснули, с далеко еще не растраченной магнетической силой. Столько во взгляде оказалось гипнотической мужской страсти, что девушке даже стало не по себе, и она опустила…

– Пойди поставь мне чайник, – приказал он. Но от Нади не так-то легко было отделаться. От любящих женщин вообще отделываться бывает сложнее всего – это журналист за свою жизнь уже хорошо понял. Ну, ей же хуже. Полуянов прямо на глазах подруги сунул за пояс боевой «макаров» – подарок друзей-эфэсбэшников. Надя настойчиво спросила: – Скажи мне: что произошло и куда ты едешь? – В Инту я еду, – буркнул Полуянов. – В Сыктывкар. В Надым. Выбирай, что хочешь. – Что случилось, Дима? – снова, как…

— Уфф! — сказал он. — Что-то я тут не все понимаю. Пошел он домой, сел у очага и выкинул это из головы. Очаг у него был убогий, затиснутый в прокопченные стены; но ему это место было дорого. Руки его жены загрубели в работе, и она до времени состарилась; но ему она была милее всех. Его дети росли хилые и полуголодные; но в его глазах они были красивы. Всей душой и больше всего на свете этот человек желал, чтобы дети его могли учиться. — Если я иной раз не туда подамся, — говорил он, — потому…

Либавиус внезапно остановился и резко спросил: – Что есть алхимия? – Алхимия есть искусство извлекать совершенные сущности и чистые эссенции из смешанных тел, – хором ответили слушатели. – А химия? – Химия есть доступная исполнению часть алхимии, собственноручно алхимиками совершаемая. Разумеется, четверо школяров наизусть знали эти определения, данные Либавиусом в его знаменитой «Алхимии» – первой со времён баснословных книги, посвящённой герметическому искусству и представляющей не сборник…