2666

— Птицы. Им холодно.

Таможенник посмотрел туда, куда указывал палец Фейта, и сказал:

— Это падальщики, им всегда холодно в это время суток.

Фейт устроился в мотеле «Лас-Брисас», в северной части Санта-Тереса. По шоссе в сторону Аризоны регулярно проезжали грузовики. Иногда они останавливались с другой стороны шоссе, рядом с заправкой, а потом трогались и уезжали, или водители выходили из машины и что-то ели в выкрашенной в голубой цвет техстанции. По утрам грузовики не ездили — только легковушки и фургоны. Фейт так устал, что даже не посмотрел на часы, когда упал и уснул.

Проснувшись, он подошел к стойке администратора и попросил карту города. Администратором служил парень лет двадцати пяти, он заявил, что у них в «Лас-Брисас» никогда не было никаких карт — во всяком случае, все время, пока он тут работал, их не было — это точно. И спросил, куда Фейт хотел пойти. Тот ответил, что он журналист и ему нужно написать репортаж о боксерском поединке Каунта Пикетта. Каунт Пикетт против Меролино Фернандеса, уточнил администратор.

— Лино Фернандеса,— отозвался Фейт.

— Здесь мы его называем Меролино,— с улыбкой поправил его администратор.— И кто, как вы думаете, выйдет победителем?

— Пикетт,— ответил Фейт.

— Посмотрим-посмотрим, но мне вот кажется — вы ошибаетесь.

А потом парень выдрал откуда-то лист бумаги и от руки набросал карту с указаниями, как дойти до Арены-дель-Норте, боксерского павильона, где будет проходить поединок. Карта, против ожиданий, получилась отличной. Павильон «Арена-дель-Норте» походил на старый, 1900 года, театр, где посредине просто воткнули ринг. В одном из офисов Фейт аккредитовался как журналист и спросил, в какой гостинице остановился Пикетт. Ему сказали, что американец еще не добрался до города. Среди журналистов, с которыми он познакомился, была пара чуваков, которые говорили по-английски и хотели пойти взять интервью у Фернандеса. Фейт спросил, можно ли ему присоединиться, и те пожали плечами и сказали, что не возражают.

Когда они добрались до гостиницы, где Фернандес давал пресс-конференцию, тот уже разговаривал с группой мексиканских репортеров. Американцы спросили его по-английски: как, по его мнению, сможет ли он победить Пикетта? Фернандес понял вопрос и ответил, что сможет. Американцы спросили, видел ли он когда-нибудь, как ­боксирует Пикетт. Фернандес вопроса не понял, и один из мексиканцев ему перевел.

— Главное — это уверенность в собственных силах,— сказал Фернандес, и американские журналисты записали его ответ в блокноты. Потом спросили:

— Вы в курсе, какая статистика у Пикетта?

Фернандес подождал, пока ему переведут вопрос, и потом сказал, что такие штуки его не интересуют. Американские журналисты посмеялись сквозь зубы и спросили, какая статистика лично у него. Тридцать поединков, сказал Фернандес. Двадцать пять побед. Из них восемнадцать нокаутов. Три поражения. Две ничьи. «Неплохо»,— заметил один из журналистов и продолжил расспросы.

Бо`льшая часть журналистов поселилась в гостинице «Сонора Резорт» в центре Санта-Тереса. Когда Фейт сообщил, что поселился в мотеле в пригороде, ему тут же посоветовали съехать и постараться заполучить номер в гостинице «Сонора Резорт». Фейт наведался в гостиницу и решил, что тут, похоже, проходит конференция мексиканских спортивных журналистов. Бо`льшая их часть говорила по-английски, и они, во всяком случае по первому впечатлению, оказались куда любезнее своих американских коллег. За барной стойкой некоторые заключали пари на исход боя и в целом казались счастливыми и беззаботными. Но Фейт все равно решил остаться у себя в мотеле.

Правда, за счет абонента позвонил из «Соноры Резорт» в редакцию и попросил соединить его с заведующим спортивного отдела. Женщина, которая взяла трубку, сказала, что никого нет.

— Все кабинеты пусты,— добавила она.

Голос у нее был хрипловатый и жалостливый, и говорила она не как нью-йоркская секретарша, а как крестьянка, которая только что пришла с кладбища. Эта женщина на собственном опыте знает, что такое планета мертвых. И сама не знает, что говорит. Так показалось Фейту.

— Я перезвоню позже,— сказал он и повесил трубку.

Он ехал следом за машиной с мексиканскими журналистами, которые хотели взять интервью у Меролино Фернандеса. Мексиканский боксер устроил штаб-квартиру на ранчо в пригороде Санта-Тереса, и без помощи этих репортеров найти его было практически невозможно. Они проехали через дальний район, где неасфальтированные улицы сплетались в паутину, а электричество отсутствовало. Иногда, ­объезжая выгоны и пустыри, заваленные мусором из окрестных лачуг, Фейт все думал — вот-вот вырвемся из города, но на пути тут же вставал другой район, еще древнее на вид, с кирпичными домами, вокруг которых выросли картонные халупы с цинковыми заплатами, возведенные из обрывков старых коробок, которые сопротивлялись солнцу и дождю и с течением времени вовсе окаменели. Там даже полевые цветы отличались, даже мухи, казалось бы, принадлежали другому мушиному виду. Потом под колесами образовалась дорога — черная, грунтовая, маскировавшаяся у горизонта под черное небо. Она шла параллельно оросительной канаве, по обочинам росли пыльные деревья. Появились первые изгороди. Дорога сузилась. Похоже, по этой тропе повозки ездят, подумалось Фейту. На самом деле следы от тележных колес без труда различались, но, возможно, они остались от проезжавших старых грузовиков, возивших скотину.

Ранчо, где устроился Меролино Фернандес, выглядело так: три низких вытянутых дома вокруг двора из пересохшей и твердой земли, утрамбованной до состояния цемента; в середине установили не слишком устойчивый ринг. Когда они подъехали, ринг был пуст, а на дворе обнаружился лишь один человек — тот спал в плетеном кресле и проснулся от рокота двигателей. У чувака лицо испещряли шрамы, а сам он был просто огромным и мясистым. Мексиканские журналисты его знали и принялись с ним болтать. Звали его Виктор Гарсия, и на правом плече его красовалась татуировка, вызвавшая любопытство Фейта: на ней был изображен со спины обнаженный человек, преклонивший колени в атриуме церкви. Вокруг него летало в темноте по меньшей мере с десяток ангелов с отчетливо женскими формами — как бабочки, привлеченные светом молитвы кающегося грешника. Все вокруг было погружено во тьму и ничего, кроме размытых форм, не просматривалось. Татуировка вышла неплохая, но почему-то казалось, ее набили в тюрьме, и мастеру хватило опыта, но не хватило элементарных инструментов и чернил; и еще сюжет странно бередил душу. Фейт спросил у журналистов, кто это, и ему ответили, что это один из спарринг-партнеров Меролино. Потом к ним вышла женщина с прохладительными напитками и холодным пивом — наверняка наблюдала за гостями из окна.

А еще чуть позже появился менеджер мексиканского боксера — весь в белом: в белой рубашке и в белом же свитере. Он спросил, предпочитают ли они взять интервью у Меролино до или после тренировки. Как скажете, Лопес, сказал один из журналистов. Вам что-нибудь из еды принесли? — спросил менеджер, пока они рассаживались вокруг пива и лимонадов. Журналисты покачали головами: нет, мол, и менеджер, не вставая с места, отправил Гарсию на кухню за каким-нибудь аперитивом. Гарсия еще не вернулся, когда они увидели Меролино — тот возвращался по теряющейся в пустыне тропке, а за ним шел черный чувак в спортивном костюме; он пытался говорить по-испански, но вылетали у него изо рта сплошные ругательства. Во дворе ранчо они ни с кем не поздоровались и прошли прямо к водоему из цемента — там принялись умываться и обливаться, усердно поднимая ведро за ведром воды. И только тогда, не вытершись и не надевая футболок, они подошли поздороваться.

Негр был из Оушенсайда, Калифорния,— во всяком случае, там он родился, а потом рос в Лос-Анджелесе. Звали его Омар Абдул. Работал он спарринг-партнером Меролино и сказал Фейту, что, пожалуй, еще немножко поживет в Мексике.

— Что будешь делать после боя? — спросил Фейт.

— Выживать,— пожал плечами Омар.— Все мы только это и делаем, нет?

— А деньги откуда возьмешь?

— Да откуда угодно. Это ж дешевая страна.

Каждые несколько минут, иногда ни к селу ни к городу, Омар улыбался. Улыбка у него была красивая, а узенькая бородка и щегольски подстриженные усики только подчеркивали это. Но, опять же, каждые несколько минут он корчил злобные гримасы, и тогда бородка и усики приобретали устрашающий вид, выказывая совершеннейшее, но грозное безразличие. Когда Фейт спросил, боксер ли он и выступал ли где-нибудь с боями, тот ответил: мол, да, «приходилось драться», но до дальнейших объяснений не снизошел. Еще Фейт спросил, есть ли, по его мнению, у Меролино Фернандеса шанс победить, и тот ответил, что этого не узнаешь, пока не прозвучит сигнал к окончанию боя.

Пока боксеры одевались, Фейт принялся бродить по земляному двору и разглядывать окрестности.

— На что смотришь? — услышал он вопрос Омара Абдула.

— На пейзаж,— ответил он.— Грустный он какой-то.

Абдул, приставив ладонь ко лбу, оглядел окрестности и потом заметил:

— Ну так мы ж за городом. В это время дня здесь всегда так. Злоебучий пейзаж, только для баб и годится.

— Темнеет,— отозвался Фейт.

— Для тренировки еще достаточно света.

— А что вы делаете по вечерам, когда тренировки заканчиваются?