2666
Шрифт:
На не слишком хорошем английском девушка ответила — веселая я. Жизнь, сказала она, слишком коротка, а потом замолчала, поглядывая то на Фейта, то на Чучо, словно бы размышляла над собственным утверждением.
— Росита у нас немножко склонна к философии,— сказал Чарли Крус.
Фейт согласно покивал. К нему подошли еще две девушки. Они были еще моложе и знали только Чучо Флореса и бармена. Фейт подсчитал в уме: ни одна из них не старше восемнадцати лет. Чарли Крус спросил, нравится ли ему Спайк Ли. Да, сказал Фейт, хотя на самом деле ему Спайк Ли совсем не нравился.
— Он на мексиканца похож,— сказал Чарли Крус.
— Может быть,— согласился Фейт,— интересная, во всяком случае, точка зрения.
— А Вуди Аллен?
— Нравится.
— Этот тоже на мексиканца смахивает,
— Мексиканца из Канкуна,— добавил Чучо Флорес.
Фейт посмеялся, хотя на самом деле ничего не понял. Возможно, эти двое над ним подтрунивали.
— Ну а Роберт Родригес? — спросил Чарли Крус.
— Нравится,— кивнул Фейт.
— Этот говнюк точно из наших,— сказал Чучо Флорес.
— У меня есть фильм Роберта Родригеса,— встрял Чарли Крус,— который практически никто не видел.
— «Музыкант»? — спросил Фейт.
— Нет, этот как раз все видели. А я имею в виду другой, ранний фильм, когда Родригес был еще никто и звать никак. Мексиканский ублюдок, помирающий с голоду. Он тогда за любую халтурку хватался.
— Пойдем сядем, и ты нам все расскажешь,— сказал Чучо Флорес.
— Хорошая идея,— отозвался Чарли Крус,— а то я уже стоять устал.
История оказалась простой и одновременно невероятной. За два года до съемок «Музыканта» Роберт Родригес поехал в Мексику. Несколько дней бродяжничал вдоль границы между Чиауа и Техасом, а потом отправился на юг, в Мехико, где только и делал, что принимал наркотики и пьянствовал. Так низко он пал, сказал Чарли Крус, что забуривался в лавчонку, где торговали пульке, около полудня и вылезал оттуда, только когда они закрывались и вышвыривали его оттуда пинками. В результате он докатился до того, что жил в доме терпимости, то есть в лупанаре, то есть в шалмане, то есть в веселом доме, то есть в борделе, где свел знакомство с одной шлюхой и ее сутенером, которого звали Болтом,— это как если бы сутенера при шлюхе прозвали Пенисом или Шворцем. Этот самый Болт проникся к Роберту Родригесу и обходился с ним по-доброму. Иногда волоком доставлял его в комнату, где тот спал, а иногда им с его шлюхой приходилось раздевать его и пихать под душ — Родригес с легкостью терял сознание. Одним утром — в смысле, одним из редких утренних часов — будущий режиссер был только слегка набравшись, и сутенер сообщил ему, что друзья хотят снять фильм, и спросил, не возьмется ли за это Родригес. Тот, как вы можете догадаться, ответил «оки-доки», и Болт занялся практической стороной дела.
Съемки длились три дня — так мне кажется,— а Родригес, всякий раз, когда садился за камеру, был пьян и удолбан в хлам. Естественно, в титрах его имени не было. Режиссером заявлен некий Джонни Мамерсон, и это действительно смешно: если ты представляешь себе творческую манеру Родригеса, манеру наводить камеру, планы и ракурсы, темп — что ж, его невозможно не узнать. Единственно, чего там не было, так это его своеобразного монтажа: в этом кино совершенно очевидно, что монтажом занимался кто-то другой. Но режиссер — он — я в этом не сомневаюсь.
Фейта не интересовал ни Роберт Родригес, ни история создания его хоть первого, хоть последнего фильма — ему было совершенно по барабану; а кроме того, захотелось поужинать или съесть сэндвич и залечь в свой номер в мотеле и уснуть, а вместо этого ему пришлось выслушивать обрывки спора: бывают ли шлюхи мудрые или только добрые, а еще постоянно поминалась какая-то Хустина, которая, по причинам непонятным, но легко угадываемым, знала в Мехико каких-то вампиров, что ночами охотились, переодевшись полицейскими. На этом он перестал следить за разговором. Целуясь с темноволосой девушкой, которая пришла с Роситой Мендес, он выслушивал что-то про пирамиды, ацтекских вампиров, написанной кровью книге — собственно, идее, предшествовавшей созданию «От заката до рассвета», раз за разом возвращающегося кошмара Родригеса. Темноволосая девушка не умела целоваться. Перед уходом он дал Чучо Флоресу телефон мотеля «Лас-Брисас» и, изрядно пошатываясь, направился туда, где припарковал машину.
Открыв дверь, он услышал, как кто-то его спросил: «Вы хорошо себя
чувствуете?» Он наполнил легкие воздухом и развернулся. Чучо Флорес стоял в трех метрах от него с развязанным галстуком; рука его покоилась на талии Росы Мендес, которая смотрела на Фейта как на какое-то экзотическое… что-то, и этот взгляд ему совсем не понравился.— У меня все в порядке, никаких проблем.
— Отвезти тебя в мотель? — спросил Чучо Флорес.
Улыбка Росы Мендес стала еще выразительней. В голове пронеслась мысль: а не гей ли этот мексиканец?
— Не надо,— ответил Фейт,— сам справлюсь.
Чучо Флорес отпустил женщину и сделал шаг по направлению к нему. Фейт открыл дверь машины и завел ее. Смотреть в их сторону он избегал. «Пока, друг»,— услышал он приглушенный голос мексиканца. Роса Мендес положила руки ему на бедра, и в этой позе не было ничего естественного, и она не смотрела ни на него, ни на удаляющуюся машину, вперившись взглядом в своего спутника, который казался неподвижным, словно бы ночной воздух заморозил его.
В мотеле за стойкой сидел парнишка, и Фейт поинтересовался, не найдется ли у того чего-нибудь поесть. Парнишка сказал, что кухни они не держат, но можно купить печенье или шоколадку в автомате на улице. По шоссе то и дело проезжали грузовики — какие-то на север, какие-то на юг; на другой стороне виднелись огни техстанции. Туда-то Фейт и направился. На дороге его чуть не сбила машина. Тут он задумался: а не пьян ли он? Но тут же сказал себе: прежде чем перейти дорогу, он — пьяный, не пьяный, какая разница? — внимательно посмотрел по сторонам и никакого света фар не увидел. Так откуда же появилась эта машина? Надо быть поосторожней на обратном пути. Техстанцию заливал свет, и там практически никого не было. За стойкой сидела, читая журнал, пятнадцатилетка. Фейту показалось, что у нее какая-то слишком маленькая голова. Рядом с кассой расположилась другая женщина, лет двадцати, и вот она посмотрела на него, когда Фейт пошел к аппарату с хот-догами.
— Сначала нужно заплатить,— сказала женщина на испанском.
— Ничего не понимаю,— отозвался Фейт.— Я американец.
Женщина повторила то же самое по-английски.
— Два хот-дога и банку пива,— сказал Фейт.
Женщина вытащила из кармана своей рабочей формы ручку и написала сумму, которую должен был заплатить Фейт.
— Доллары или песо? — поинтересовался он.
— Песо,— ответила женщина.
Фейт положил рядом с кассой купюру и пошел к холодильнику за банкой пива. Потом на пальцах показал девчонке с маленькой головой, сколько хот-догов хочет. Девушка подала ему заказ, и Фейт спросил, как работает аппарат с соусами.
— Нажмите кнопку, она там у каждого соуса своя,— сказала девушка на английском.
Фейт налил кетчупа, горчицы и чего-то вроде гуакамоле на один хот-дог и тут же съел его.
— Вкусно,— сказал он.
— Я очень рада.
Затем поступил точно так же со вторым хот-догом и подошел к кассе за сдачей. Взяв несколько монет, вернулся к девушке и отдал ей чаевые.
— Благодарю, сеньорита,— поблагодарил он ее по-испански.
Затем вышел с банкой пива и хот-догом на шоссе. Он стоял и ждал, когда проедут три грузовика (те ехали из Санта-Тереса в Аризону), и тут же припомнил, что сказал женщине на кассе. Я американец. А почему не афроамериканец? Потому что он здесь не дома? Но могу ли я считать себя иностранцем в месте, откуда можно взять и пойти и через некоторое время дойти до моей страны? Что же это значит? Что в одном месте я американец, в другом — афроамериканец, а еще где-нибудь, логично предположить, что и вовсе никто?
Проснувшись, Фейт позвонил начальнику спортивного отдела и сообщил, что Пикетта в Санта-Тереса нет.
— Это в порядке вещей,— ответило начальство,— возможно, он где-нибудь на ранчо в окрестностях Лас-Вегаса.
— И как мне, черт побери, взять у него интервью? — спросил Фейт.— Ты хочешь, чтобы я в Лас-Вегас поехал?
— Не надо ни у кого интервью брать, нам просто нужен репортаж о ходе боя, ну ты понимаешь: атмосфера, воздух, которым дышат на ринге, в хорошей ли форме Пикетт, впечатление, которое он производит на ебучих мексиканцев.