2666

— Понятно,— сказал Фейт, хотя ничего не понял.

Роса Мендес смотрела ему в глаза, и он так и не понял: она решила просто поболтать или доверить ему тайну.

— Что-то со мной там точно случилось,— продолжила Роса,— я ведь и вправду ничего не помню. Знаю, что была там недолго, два или три дня, но — никаких воспоминаний не сохранилось. С тобой случалось нечто подобное?

Возможно, да, случалось. Но вместо того чтобы ответить, он спросил ее, нравится ли ей бокс. Роса Амальфитано перевела вопрос, и Роса Мендес ответила, что иногда да, нравится, но только иногда, особенно когда дерется красивый боксер.

— А тебе? — спросил он англоговорящую девушку.

— А мне все равно,— ответила та,— я в первый раз пришла посмотреть.

— В первый раз? — удивился Фейт — хотя сам был в боксе отнюдь не экспертом.

Роса Амальфитано улыбнулась и согласно кивнула. Затем она закурила, а Фейт воспользовался моментом и посмотрел в другую сторону и встретился глазами с Чучо Флоресом, который смотрел на него так, словно дотоле никогда не видел. «Красивая девушка»,— сказал стоявший рядом Чарли Крус. Фейт пожаловался на жару. По правому виску Росы Мендес сползала капелька пота. На ней красовалось платье с глубоким декольте — настолько глубоким, что открывало вид на большие груди и кремовый бюстгальтер. «Так выпьем же за Меролино»,— сказала она. Чарли Крус, Фейт и Роса Мендес чокнулись своими ­бутылками пива. Роса Амальфитано присоединилась к тосту с бумажным ­стаканчиком, где, похоже, была вода, или водка, или текила. Фейт подумал, не спросить ли ее, но тут же решил: нет, задавать такой вопрос — это же дурь несусветная. Женщинам такого класса подобные вопросы не задают. Чучо Флорес и Корона единственные из всех стояли, словно бы до сих пор лелеяли надежду увидеть девушку с пустовавшего сиденья. Роса Мендес спросила, сильно или слишком сильно ему нравится Санта-Тереса. Роса Амальфитано перевела. Фейт не понял вопроса. Амальфитано улыбнулась. У нее была улыбка богини. Пиво ему явно не шло — с каждым глотком оно все больше горчило и нагревалось. Ему очень хотелось попросить глоточек из ее стакана — но нет, этого он бы не сделал никогда…

— Очень или слишком? А какой ответ правильный?

— Думаю, слишком,— ответила Роса Амальфитано.

— В таком случае — слишком,— сказал Фейт.

— Ты корриду видел когда-нибудь? — спросила Роса Мендес.

— Нет.

— А на футбол ходил? А на бейсбол? А на нашу баскетбольную команду — ходил?

— Я смотрю, твою подругу спорт сильно интересует,— проговорил Фейт.

— Не слишком,— ответила Роса Амальфитано,— она просто пытается найти тему для разговора с тобой.

Значит, это только разговор? Ну что ж, значит, она хочет показаться идиоткой или простушкой. Нет, нет, она пытается быть дружелюбной, хотя… что-то тут еще было, что-то еще…

— Нет, никуда не ходил,— сказал Фейт.

— Разве ты не спортивный журналист? — спросила Роса Мендес.

Ах вот оно что. Она не хочет показаться идиоткой или простушкой, да и дружелюбной быть не пытается, просто думает, что я — спортивный журналист и поэтому меня все эти события должны интересовать.

— Я тут временно за спортивного журналиста.

А потом объяснил двум Росам и Чарли Крусу, что был такой спортивный журналист у них в редакции, а потом взял да и умер, а вместо него отправили его, Фейта, чтобы он написал о бое Пикетт—Фернандес.

— А о чем ты пишешь? — спросил Чарли Крус.

— О политике. Я пишу на политические темы, которые затрагивают афроамериканскую общину. На социальные темы тоже пишу.

— Это, наверное, очень интересно,— сказала Мендес.

Фейт наблюдал за губами Росы Амальфитано, пока та переводила. И чувствовал себя очень счастливым.

Бой был коротким. Первым вышел Каунт Пикетт. Ему из вежливости похлопали, послышалось несколько негодующих воплей. Потом вышел Меролино Фернандес. Его приветствовали оглушительной овацией. В первом раунде они присматривались друг к другу. Во втором Пикетт пошел в атаку и меньше чем за минуту нокаутировал своего соперника. Тело Меролино Фернандеса вытянулось на парусине ринга и совсем не шевелилось. Секунданты дотащили его до угла на носилках, но Меролино так и не пришел в себя. Появились санитары и отвезли его в больницу. Каунт Пикетт без особого энтузиазма поднял руку и ушел, окруженный своими людьми. Зрители покидали павильон.

Поели они в месте под названием «Король Тако». У входа висела неоновая вывеска: мальчишка в высокой короне верхом на осле, вставшем на передние ноги с намерением сбросить всадника. А мальчик все не падал и не падал, хотя в одной руке у него было тако, а в другой что-то вроде скипетра или плетки, сразу не поймешь. Внутри было как в «Макдоналдсе», только поэпатажнее. Сиденья стульев не из пластика, а из соломы. Столы деревянные. Пол выложен большими зелеными плитками, на некоторых можно было разглядеть пустынные пейзажи или сценки из жизни Короля Тако. С потолка свисали пиньяты, которые, само собой, отсылали к другим приключениям царственного мальчишки, не расстававшегося со своим ослом. Некоторые сценки выглядели совершенно и по-детски повседневными: вот мальчик, осел и слепая на один глаз старушка, а вот мальчик, осел и колодец или мальчик, осел и котелок с бобами. Другие сценки, напротив, были посвящены событиям невероятным: вот мальчик и осел падают в ущелье, а вот мальчик и осел связаны и лежат на погребальном костре, а на одном даже нарисовали мальчика, приставившего к виску осла пистолет. Похоже, этот Король Тако был вовсе не названием ресторана, а персонажем комикса, которого Фейт никогда не видел. Тем не менее ему все равно казалось, что он в «Макдоналдсе». Может, из-за официантов и официанток? Они все были молодыми и все одеты в военную форму (Чучо Флорес сказал, что они одеты как федералы), может, из-за этого складывалось такое впечатление. Без сомнения, это была не армия победителей. Молодые люди старательно улыбались клиентам, но чувствовалось, как чудовищно они устали. Некоторые, казалось, потерялись в пустыне, ­каковой был «Король Тако». Другие, пятнадцати- и четырнадцатилетки, пытались безуспешно шутить с какими-то клиентами, которые сидели одни или парами, все мужчины, по виду чиновники или полицейские, и чуваки эти смотрели на подростков так, что сразу становилось не до шуток. Некоторые девушки ходили с заплаканными глазами и выглядели как призраки из недосмотренного сна.

— Адское какое место,— сказал он Росе Амальфитано.

— Так и есть,— одобрительно кивнула она,— но кормят тут неплохо.

— Что-то мне уже есть перехотелось.

— Ага, вот поставят перед тобой тарелку с тако — сразу захочется,— улыбнулась Амальфитано.

— Надеюсь, так и будет,— вздохнул Фейт.

В ресторан они приехали на трех машинах. В авто Чучо Флореса ехала Роса Амальфитано. В машине молчаливого Короны — Чарли Крус и Роса Мендес. Фейт ехал один, стараясь не отставать от них, и несколько раз, когда все кружили и кружили по городу, думал: а не посигналить ли и не покинуть ли навсегда эту процессию, в которой чувствовалось — непонятно, кстати, почему — что-то абсурдное и инфантильное, и поехать прямиком в «Сонору Резорт» записать хронику короткого боя, на котором он только что присутствовал. Возможно, там будет сидеть Кэмпбелл, и он сможет объяснить ему некоторые вещи, которые Фейт не понял. С другой стороны, если хорошо подумать, тут особо нечего было понимать. Пикетт — хороший боксер, а Фернандес — нет, все просто. А может, лучше было даже не ехать в «Сонору Резорт», а поехать прямо к границе, в Тусон, там в аэропорту наверняка есть интернет-кафе, он бы быстренько отпечатал заметку,— заметку усталого человека, который едва ли думает о том, что пишет,— а потом улетел в Нью-Йорк, где все вновь приобретет плотность настоящей реальности.

А вместо этого Фейт все ехал и ехал следом за машинами, которые поворачивали то туда, то сюда в чужом городе, и в голову ему даже закралось подозрение: а не потому ли они кружат и поворачивают, что хотят, чтобы он устал и плюнул на все, хотят от него отделаться; с другой стороны, это ведь они его пригласили, сказали — давай вместе поужинаем, а потом уж ты поедешь в свои Соединенные Штаты, давай, последний мексиканский ужин — вот только в словах их не было ни убежденности, ни искренности, а была просто фигура речи, имитация гостеприимства, мексиканская условность, на которую он должен был ответить словами благодарности (причем не односложно, а целой речью), а потом с достоинством удалиться прочь, шагая по полупустой улице.

Тем не менее он принял приглашение. Хорошая идея, ребята, я как раз проголодался. Давайте действительно все вместе поужинаем, а что такого. А ведь он заметил, как изменился взгляд Чучо Флореса и как смотрел на него Корона — холоднее прежнего, словно бы хотел взглядом прогнать его прочь или винил в поражении мексиканского боксера, и, мало того, он настоял на том, чтобы поесть местную кухню, мой последний вечер в Мексике, как вам идея ужина по-мексикански? Только Чарли Крусу понравилось, что он увязался с ними ужинать, Чарли Крусу и двум девушкам, хотя каждому на свой лад, в соответствии с природой каждого, хотя… опять же, вполне возможно, девчонкам просто было весело, вот и все, а вот для Чарли Круса — о, для того открывались нежданные перспективы среди обычной рутины и повседневности.

Спрашивается, вот чего я сижу здесь, ем такос и пью пиво с мексиканцами, с которыми едва знаком? Так он думал. А ведь ответ очень простой. Это ради нее. Все говорили по-испански. Только Чарли Крус обращался к нему по-английски. Чарли Крус любил поговорить про кино, и ему нравилось говорить по-английски. Говорил он быстро, словно подражая студенту университета, но делал много ошибок. Он упомянул имя одного режиссера из Лос-Анджелеса, режиссера, с которым был лично знаком, Барри Гуардини, но Фейт не смотрел ни одного фильма Гуардини. Потом завел разговор о DVD. Сказал, что в будущем все станут записывать на DVD или что-то вроде него, только улучшенный, а кинотеатры исчезнут.

Потому что свою функцию выполняют только старинные залы, помнишь? Эти огромные театры, в них, когда свет гасили, сердце прямо сжималось. Вот эти залы и есть настоящие кинотеатры, они даже на церкви походят — высоченные потолки, гранатовые огромные занавесы, колонны, коридоры со старыми вытертыми коврами, ложи, с местами в партере и на балконе или галерке — эти здания строили еще в то время, когда кино было опытом сродни религиозному, опытом повсе­дневным, но все равно религиозным, а потом их начали сносить, чтобы возвести на их месте банки или супермаркеты или кинотеатры-мультиплексы. Сегодня, говорил Чарли Крус, их всего-то ничего избежало сноса, сегодня все кинотеатры — многозальные, там экран маленький, тесно, и кресла суперудобные. В одном старом зале могут семь таких огрызков поместиться. Или десять. Или пятнадцать, зависит от зала. И нет уже этого чувства бездны, нет головокружения перед началом фильма, и уже никто не чувствует одиночества внутри мультиплекса. А потом, как припоминал Фейт, Чарли начал говорить о конце всего святого.