А с платформы говорят…
Шрифт:
А в ту новогоднюю ночь, когда наступил 1957 год, на мое место вернулась настоящая штамповщица завода Даша, она же — Дарья Ивановна Кислицына, которой не было необходимости ни от кого ничего скрывать и не надо было приспосабливаться в жизни в Советском Союзе. Она взаправду появилась на свет в тридцатых годах, приехала в Москву из маленького провинциального городка и дала себе слово больше никогда туда не возвращаться. Как и многие-многие советские простые девушки из небогатых семей, она ехала туда за своей мечтой. Однако, несмотря на то, что Лида, Вера и настоящая Даша росли по соседству, учились в одном классе школы и друг за дружкой перебрались в Москву, мечты у каждой девушки были свои…
Так, например, Лида, окончив семилетку, уже в свои пятнадцать твердо знала, что для продолжения «карьеры» в Москве ей вполне достаточно школы фабрично-заводского обучения. Физическая работа ей была не в тягость — дома и по
У Лиды была конкретная, определенная и вполне понятная цель: она хотела выйти замуж за обеспеченного москвича. Пусть будет старше, пусть в разводе, пусть с ребенком — все равно. Главное — чтобы была своя жилплощадь. Со своей временной пропиской «лимитчицы» Лида могла претендовать только на грязную, тяжелую работу, на которую москвичи шли неохотно. Уйди она с завода — мигом лишилась бы места в общежитии, а возвращаться домой подружка не планировала.
В итоге все сложилось хорошо: первая красавица общежития вняла совету мудрой вахтерши и вытянула свой счастливый билет. Сейчас она, примерная жена и мама троих детей, жила в небольшой «хрущевке» на окраине Москвы, любила мужа, работающего день и ночь, чтобы обеспечить семью, обожала сыновей и крохотную дочь и полностью погрузилась в радость материнства. Надо отдать подруге должное — «зацепиться» в Москве у нее все-таки получилось! И пусть даже не сбылась ее мечта о жизни в элитном доме, наличии дорогой бытовой техники и поездках за границу — она была абсолютно счастлива!
А я тем временем, допивая уже пятую чашку индийского чая, или, как его называли в народе, «индюшки», слушала рассказ своей второй подруги, Веры. Я искренне была рада ее видеть. Если честно, я уж и не надеялась, что когда-то снова ее встречу. У Веры была другая мечта: она хотела поступить в институт и работать учителем. Замужество она не ставила во главу угла.
— В общем, — продолжала Вера, — мы с Власом повстречались полгода и решили: чего дальше тянуть? И в сентябре того же года расписались. Свадьбу играть не стали — не на что было. Так, узким кругом в общаге посидели. Ты, как в институт свой поступила, пропала куда-то, мы с Лидой и Андрюшкой тебя искали, да так и не нашли… Мне Лида потом звонила, говорила, что ты учительницей в школе работаешь. Коллеги, значит! Здорово! Мы с ней сначала просто переписывались, а потом, как ей телефон провели, она номер написала.
— Разминулись как-то, — пробормотала я, не придумав ничего лучше. Впрочем, опасаться разоблачения вряд ли стоило: спустя двадцать лет никто и не вспомнит уже, почему я не выходила на связь. Настоящая Дарья Ивановна в это время, наверное, училась на первом курсе педагогического института и осваивала методики Макаренко, Ушинского и прочих… А бывшая продавщица Галочка тем временем, уволившись из ненавистного магазина, наконец училась наслаждаться жизнью… Но Вере это знать ни к чему.
— А чего-ты фамилию-то не поменяла? — нарочно перевела я тему разговора, вспомнив надпись под дверным звонком на входной двери. Ее я заметила аккурат когда мимо меня бодро прочапала соседка с ароматно пахнущим помойным ведром. Если и в здешней квартире кто-то возжелает готовить рыбу, мне, пожалуй, придется сваливать из дома до вечера. Помню, когда я работала в «Магните», то старалась выбежать пулей из магазина хотя бы на десять минут, пока кто-то из товарок разогревал в микроволновке рыбу, заботливо принесенную из дома на обед.
— А! — весело махнула рукой Вера. Она, кстати, довольно сильно изменилась. Из «заучки в очках», как ее частенько называла острая на язык Лида, правда, за глаза, а не в лицо (втайне она побаивалась серьезную подружку) Вера превратилась в ухоженную, самодостаточную и образованную женщину. Круглые уродливые большие очки, делающие ее похожей на стрекозу, она заменила на другие — маленькие, легкие, изящные и придающие моей подружке некий шарм. — Там такая история! Я тебе сейчас расскажу! В общем, Власик-то мой тоже Злотниковым оказался, представляешь! Та еще умора! А я и не знала! Ну Влас и Влас… Как-то не удосужилась в его паспорт заглянуть. А он — Злотников Влас Ефремович! И фамилию менять не пришлось! Я потом всем в шутку рассказывала, что я была Злотниковой, а в замужестве стала Власовой… В общем, пришли мы тогда с ним в ЗАГС заявление подавать. А там дама такая сидит, солидная, лет шестидесяти, с прической высокой и в длинном платье. Она и спрашивает нас: «Что, товарищи, второй раз женитесь?» Мы друг с дружкой переглянулись,
ничего не понимаем. А она паспорта нам под нос с фамилиями тычет. Ну я тогда, собственно, и узнала, что фамилии у нас одинаковые. Посмеялись мы и приняли это как знак судьбы: мол, быть нам вместе до конца дней.— А не родственники вы случаем? — полюбопытствовала я, очень довольная, что и у второй моей подруги в личной жизни все сложилось благополучно. — Слышала, бывали такие случаи. Влюбляешься, например, в парня, а потом выясняется, что он твой сводный брат, а ты — ни сном, ни духом… Ты бы выяснила на всякий пожарный…
— Да не, — опять беспечно отмахнулась Вера. — Злотниковых в Союзе — пруд пруди, меньше, конечно, чем Ивановых, Петровых и Сидоровых, но все же не такая уж и редкая это фамилия. Нет, мы точно не дальние родственники. У Власика моего родня из Сибири, там про нашу с тобой тьму-таракань, где мы выросли, и не слыхивали. В общем, поженились мы с ним, нам комнату в коммуналке дали, на Кирова, бывшей Мясницкой. С того завода мы вместе ушли, устроились на другой, поближе к дому.
Улицу Кирова я хорошо помнила. Названа она была в честь Сергея Мироновича Кирова, убитого, как считается, выстрелок в затылок в Смольном в тридцатых годах. Переименовали Мясницкую в улицу Кирова на основании того, что для захоронения на Красной площади тело убитого Кирова было провезено по Мясницкой улице. Правда, в народе поговаривали (да и поговаривают до сих пор, надо сказать), что на самом деле Кирову убит был по приказу Сталина. Кто-то даже сочинил частушку: «Эх, огурчики да помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике…» Считается, что в девятнадцатом веке эта улица была одной из главных улиц Москвы — одной из первых она получила электрическое освещение. По этой улице, которая, кстати, теперь снова носит наименование «Мясницкая», мы нередко прогуливались втроем с Лидой и Верой, уплетая за обе щеки эскимо и беззаботно болтая о наших девичьих делах… Тогда, конечно, эти дела нам казались самыми значимыми в жизни.
— Прожили мы там год всего, — сказала подружка, — а потом у Власа мать заболела, и пришлось в Горький возвращаться. Там я и в педагогический поступила, следующим летом. Отучилась, в школу на работу пошла, ребятишек учить. Сразу мне и классное руководство дали…
Я заметила, что голос Веры как-то погрустнел. Неужто и ее семейная жизнь не обошлась без трагедий?
— А потом? — осторожно спросила я.
— А потом поняла, что все не то, — пояснила подружка. — После Москвы — вообще не то. Ни размаха, ни масштаба. Ты же знаешь, я к роскошной жизни никогда не стремилась, но вот к жизни в большом городе привыкла как-то. В Москве столько всего было: и выставки, и концерты… Пока с Владом за его мамой ухаживали, вопрос о переезде даже не возникал, а потом, как ее не стало, больше уже ничего и не держало, ни мужа, ни меня. Он тоже по столице скучал. Решили с Власом, что всеми правдами и неправдами будем перебираться в большой город — не в Москву, так в Ленинград. В Москве, конечно, нас никто уже не ждал, да и комнату нашу на Кирова другим отдали. Через знакомых я вышла как-то на РОНО в Ленинграде, ни на что особо не надеялась. Но тут удача внезапно подвернулась, когда я уже совсем руки опустила — дали место в школе, комнату вот выделили.
— Здорово! — выдохнула я, обрадованная, что ничего плохого не случилось. Значит, подружка моя всего-навсего просто скучала по большому городу, а посему они с мужем решили перебраться в Ленинград.
— Влас на завод «Красный Выборжец» пошел работать, на Выборгскую сторону — продолжала Вера и с гордостью добавила: — Теперь он — начальник цеха. Второй год уже тут живем. Дочурка вот у нас родилась, Лида, ровесница Лидиного Тимоши. В честь нее и назвала.
Завод «Красный Выборжец» тоже мне был хорошо знаком. Когда-то давно, в середине восьмидесятых, я ездила в гости к однокласснице, которая жила на Кондратьевском проспекте, рядом с кинотеатром «Гигант». Позже, в девяностых, его закрыли и на его месте открылось казино «Конти». Однако я знаю, что по привычке многие старожилы до сих пор называют это здание «Гигантом».
— Так, собственно, мы и очутились тут, — подытожила Вера. — А то, что тебе тут комнату выделили, меня, если честно, не очень удивило: у нас тут целая квартира преподавателей, даже ученые есть! Кто в школе работает, кто в институте преподает, кто в НИИ трудится… Агафья Кирилловна вон черчение преподавала, пока на пенсию не вышла, я — географии детишек учу, старичок Лаврентий Павлович химикаты какие-то полезные в своем институте разрабатывает… Мы его за глаза «Берией» зовем… Да не, ты не подумай, человек он отличный, просто имя и отчество забавным образом совпали, бывает… А Антонина Семеновна, которая в дальней комнате живет — известный, между прочим, историк и доктор наук, ее даже на телевидение приглашают выступать. Она про каждую улицу Ленинграда может кучу всего интересного рассказать!