А с платформы говорят…

Вот строгая Власта Матвеевна — преподаватель алгебры и геометрии. Она будет завучем в восьмидесятых. Вот немногословный трудовик Макар Игнатьевич, которого некогда попытался проучить при помощи петарды мажористый пионер. Попытался, да не вышло: попытка оказалась крайне неудачной. Вот милейшая учительница пения — полненькая и низенькая Ада Николаевна, которая, точно персонаж диснеевских мультиков, постоянно напевала себе поднос.

Под ее дирижирование мы задорно пели: «Неба утреннего стяг», «Взвейтесь кострами, синие ночи» и прочие популярные тогда шлягеры. Были в нашем репертуаре и другие «хиты», которые, на мой взгляд, совершенно не подходили для школьников. Но энтузиастка Ада Николаевна, кажется, во что бы то ни стало пыталась сделать из нас чуть ли не второй Детский хор радио и телевидения, и группа школьников старательно выводила песню на стихи Есенина: «Ожиданьем золота охваченный, я не буду больше молодым…». Уже тогда мне казались странными сожаления об ушедшей молодости, исходящие от десятилетних ребят, но возразить вслух я, конечно же, не решалась.

На своем месте был и физрук. Правда, в отличие от остальных они у нас особо не задерживались, прямо как учителя по защите от темных искусств в хогвартсе. Поэтому мужчина в спортивном костюме и со свистком на шее и не был мне знаком. Зато я улыбнулась, увидев свою любимую классную руководительницу Ирину Викторовну, преподававшую географию. Когда я пошла в первый класс, ей было около тридцати с небольшим. А сейчас на меня с интересом смотрела совсем юная большеглазая девушка. Наверное, молоденькая Ирочка только-только выпустилась из педагогического института и пришла преподавать. На своем привычном месте у окна сидела пожилая «историчка» Октябрина Степановна. Как и моя приятельница Катерина Михайловна, она пережила войну, только вот на фронте не побывала. Все страшные девятьсот дней Октябрина Степановна провела в осажденном городе и была награждена медалью «За оборону Ленинграда». Почти все учителя были мне знакомы, только выглядели моложе.

Узнала и я и местную модницу — Карину Адамовну, преподававшую черчение. Была она ростом около метра восьмидесяти и обладала роскошным бюстом и длиннющими ногами. Сама по себе работа учителя ее интересовала мало: в педагогический ВУЗ она пошла по настоянию родителей. Те жили в Сочи, были людьми обеспеченными и в деньгах не нуждались, однако очень хотели, чтобы дочь жила в Ленинграде. Так, по меньшей мере, говорили в школе. Кариночка не зверствовала на уроках, никому не писала замечания в дневник и не любила сплетничать в учительской. Она просто отрабатывала положенные часы и шла домой, всячески отлынивая от любой внеклассной деятельности. Учительская зарплата ее тоже мало волновала: деньги исправно присылал отец. По Карине Адамовне сохли не только учителя мужского пола, но и все старшеклассники, а один, кажется, даже некогда осмелился позвать на свидание. По школе ходила байка, что некогда разбитной десятиклассник Леня Метельский в ответ на стандартное: «Урок окончен, есть вопросы?» поднялся с места и лениво спросил:

— Есть один вопрос. Что Вы делаете сегодня вечером? Давайте в кино сходим!

Класс замер в ожидании развязки. Предполагалось, что молоденькая Кариночка вспыхнет, пойдет пунцовыми пятнами от смущения и начнет запинаться. Тут-то юные хохмачи ее и засмеют! Однако Карина Адамовна была отнюдь не робкого десятка. Суровый отец научил ее отшивать наглых ухажеров, едва она достигла четырнадцати лет.

— Отличное предложение! — улыбнулась юная учительница и с едва заметным армянским акцентом добавила: — Бери у мамы денег, да побольше! Пойдем с тобой в «Сайгон» кутить!

Под всеобщий хохот Леня сел на место, красный, как рак.

В общем, все было как всегда. Даже местная «техничка» тетя Люба — и та была на месте — поливала цветы и протирала подоконник в учительской.

— Товарищи, прошу внимания! — сказала Октябрина Степановна. — Позвольте Вам представить: наша новая заведующая учебной частью — Дарья Ивановна Кислицына, окончила педагогический институт в Москве, долгие годы трудилась в школе, преподавала русский язык и литературу. Теперь вольется в наши дружные ряды.

Глава 9

Признаться, я всю жизнь чего-то боялась. Сначала — обычных детских вещей: что кто-то тебя съест ночью, когда ты бежишь из туалета, или что гроб на колесиках, рассказом про который девочки из моего класса пугали друг дружку на переменах, в реальности существует. Рассказывать историю про гробик требовалось всенепременно замогильным голосом, вращая глазами и делая страшное выражение лица. Эта и другие подобные ей страшилки вовсю бродили по школе и передавались от старших к младшим, из поколения в поколение, обрастая все новыми и новыми подробностями. Помню, как я, уже будучи взрослой, услышала, как лопоухая рыженькая девочка с веснушками и в цветастом платьице, которая проходила мимо меня по улице, взахлеб рассказывала своей подружке:

— И вот лежит, значит, эта девочка, а во рту у нее — колесико от гробика… А ведь ей говорили…

— Мамочки! — взвигнула от ужаса вторая девочка и прижала ладони к лицу. А я, уже взрослая на тот момент тетя лет тридцати пяти, ускорила шаг, изо всех сил пытаясь сохранить серьезное выражение лица и закусив губу, чтобы не испугать девчонок прорывавшимся громким хохотом. Колесико во рту, умора!… А какой страшной когда-то казалась мне эта история, надо же! И как это девочка не подавилась колесиком…

Помимо истории про гробик на колесиках, в нашей школе также были популярны рассказы про зеленую пластинку, которую ни за что нельзя включать на проигрывателе, иначе все умрут, красное пятно на стене, черного пионера, белую мумию и прочую детскую дребедень. Точнее, дребеденью-то все это казалось взрослым, а вот девятилетняя Галя страшно боялась засыпать у стены…

Еще я жутко боялась, что у меня выпадут зубы. Так мне и было сказано: «Будешь есть много конфет — зубы выпадут». К шести годам, когда первые молочные зубы стали выпадать, я впала в ужас от того, что страшное конфетное пророчество сбывается. Спасла меня подружка Рита, которая всегда знала все лучше меня, несмотря на то, что была моей ровесницей.

— Ты фто, дула? Они у всех выпадают! Потом выластают заново! — сказала она, светя беззубой улыбкой, когда я заявилась в слезах к ней на порог. — Не палься! Заходи, мультики будем смотлеть!

Дровишек в костер моих детских страхов когда-то заботливо подкинул и дедушка Коля, который барыжил самогоном и тщательно оберегал свой аппарат от посягательств шаловливых детских рук. Чтобы напрочь отбить у меня интерес к своему самопальному агрегату, брагой из которого лакомилось все мужское население двора, он надел на него резиновую перчатку и настрого наказал мне, совершенно не тревожась за детскую психику:

— Тронешь — рука тебя схватит и никогда не отпустит. Так и будешь по двору аппарат таскать…

Содержимое аппарата меня, конечно, не привлекало. А вот сам принцип работы агрегата мне был любопытен. Однако нарушить запрет дедушки я так и не решилась, поэтому просто наблюдала за процессом самогоноварения издали.

На этом, правда, перечень моих страхов не закончился. Еще я очень боялась темноты. Маман на пару с папой, узнав об этом, пожали плечами и равнодушно сказали: «С возрастом пройдет». Однако дедушка, привыкший доводить все до конца и являющийся сторонником радикальных методов воспитания, решил во что бы то ни стало избавить меня от этой детской фобии или, как он сам выразился, «хрени», и попросту начал выкручивать лампочку в комнате на ночь. Закончилось это тем, что однажды я попросту ушла спать в туалет и свернулась там на полу калачиком, включив свет и завернувшись в одеяло. Измученная ужасами предыдущих бессонных ночей, я спала, как убитая, и проснулась только тогда, когда бабушка, собравшаяся под утро в сортир, начала подозревать самое худшее и стала ногами выносить дверь.

В итоге меня подняли с толчка, на котором я уже успела уснуть, и проводили спать обратно в комнату. Бабуля добавила к биографии дедушки несколько непечатных характеристик и уже следующим вечером самолично презентовала мне ночник и кулек с ирисками, чтобы я не расстраивалась.

Ночник мне очень понравился, а вот ириски — не очень, так как зубы они склеивали не хуже клея «Момент». Потом ночник, правда, куда-то потерялся… Однако не так давно, побродив по блошиному рынку возле метро «Удельная», я совершенно неожиданно для себя нашла абсолютно такой же желто-белый пузатенький девайс из СССР и, конечно же, мигом купила. Странного вида женщина, замотанная в цветастый балахон, довольно спрятав в карман пятисотенную купюру, сказала мне: