Анатомия «кремлевского дела»

Эта цитата взята из первоначального варианта записи беседы, впоследствии Роллан внес в текст некоторую правку, дабы устранить неточности, возникшие при переводе, но смысл вопроса остался прежним. Вкупе с вопросами об уголовном наказании детей с двенадцати лет и о судьбе Виктора Сержа, замечание писателя позволило Сталину коснуться темы возмездия “вражеским элементам”. На словах Сталин согласился с Ролланом, что нужно откровеннее разъяснять мотивы и действия советского правительства, но на практике, естественно, делать этого не собирался. Перейдя к убийству Кирова, Сталин заметил:

Вы спрашиваете – почему мы не делаем публичного судопроизводства над преступниками-террористами. Возьмем, например, дело убийства Кирова, может быть, мы тут действительно руководились чувством вспыхнувшей в нас ненависти к террористам-преступникам… Сто человек, которых мы расстреляли, не имели с точки зрения юридической непосредственной связи с убийцами Кирова. Но они были присланы из Польши, Германии, Финляндии нашими врагами, все они были вооружены, и им было дано задание совершать террористические акты против руководителей СССР, в том числе и против т. Кирова, эти сто человек – белогвардейцев и не думали отрицать на военном суде своих террористических намерений. “Да, – говорили многие из них, – мы хотели и хотим уничтожить советских лидеров, и нечего вам с нами разговаривать, расстреливайте нас, если вы не хотите, чтобы мы уничтожили вас” [1090] .

1090

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 795. Л. 10.

То есть на голубом глазу Сталин заявил Роллану, что “террористы” сами попросили их расстрелять.

Нам казалось, что было бы слишком много чести для этих господ разбирать их преступные дела на открытом суде с участием защитников. Нам было известно, что после злодейского убийства Кирова преступники-террористы намеревались осуществить свои злодейские планы и в отношении других лидеров. Чтобы предупредить это злодеяние, мы взяли на себя неприятную обязанность расстрелять этих господ [1091] .

1091

Там же.

Вот таким наглым враньем Сталин досыта накормил Роллана на встрече в Кремле. Впрочем, таким же или даже еще более грубо состряпанным враньем кормили и советских граждан. Действительно, с 5 по 15 декабря 1934 года по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР в Москве, Ленинграде, Киеве и Минске было расстреляно 104 человека, о чем сообщили советские газеты. В сообщениях о расстреле утверждалось, что большая часть приговоренных “проникла” на территорию СССР из Польши, Финляндии, Румынии и Латвии, а некоторые даже – с револьверами и гранатами. На самом же деле в данном случае имело место обычное для сталинского периода злодеяние – чекисты просто собрали по тюрьмам заключенных, чьи дела еще не были закончены следствием; сперва старались подбирать так, чтобы эти люди отвечали установленным критериям (то есть родились, бывали или в течение какого-то времени проживали за границей), но в итоге взяли тех, кто подвернулся под руку, – при изучении биографических данных лиц, расстрелянных 5 декабря в Москве, видно, что лишь незначительному меньшинству из них выпало родиться или побывать за рубежом. К тому же далеко не всем им предъявлялись обвинения в терроризме. Но Сталин не видел в этом никакой проблемы – он просто воспользовался казнью невинных людей как поводом, чтобы распушить павлиний хвост перед приехавшим с визитом французским интеллектуалом:

Такова уж логика власти, власть в подобных условиях должна быть сильной, крепкой и бесстрашной. В противном случае она – не власть и не может быть признана властью. Французские коммунары, видимо, не понимали этого, они были слишком мягки и нерешительны, за что их порицал Карл Маркс. Поэтому они и проиграли, а французские буржуа не пощадили их. Это – урок для нас [1092] .

Оправдав перед французом расстрел ста с лишним невинных людей, Сталин перешел к оппозиционерам. Он заявил, что не хотел бы применять к ним высшую меру, но это, мол, от него не зависит – ведь у советских руководителей есть друзья не только в Западной Европе, но и в СССР. Первые требуют мягкости к врагам, а вторые, наоборот, – большей твердости, а именно – расстрела Каменева и Зиновьева. Кто были эти кровожадные “друзья”, Сталин не стал уточнять, зато развил перед Ролланом свои взгляды на противостояние двух систем. Угнетенным рабочим Запада книжки читать некогда, да они им и не верят, внушал Сталин французу; зато эти трудящиеся видят факты – видят, что есть СССР, рабоче-крестьянское государство – значит, можно жить без эксплуатации, надо только совершить революцию. Поэтому буржуа всех стран ненавидят СССР животной ненавистью и хотят, чтобы советские лидеры подохли. Для этого буржуазия, не жалея средств и усилий, шлет в СССР террористов через Германию, Польшу и Финляндию.

1092

Там же. Л. 10–11.

Вот, например, недавно у нас в Кремле мы обнаружили террористические элементы. У нас есть Правительственная библиотека, и там имеются женщины-библиотекарши, которые ходят на квартиры наших ответственных товарищей в Кремле, чтобы держать в порядке их библиотеки. Оказывается, что кой-кого из этих библиотекарш завербовали наши враги для совершения террора. Надо сказать, что эти библиотекарши по большей части представляют из себя остатки когда-то господствующих, ныне разгромленных классов – буржуазии и помещиков. И что же? Мы обнаружили, что эти женщины ходили с ядом, имея намерение отравить некоторых наших ответственных товарищей. Конечно, мы их арестовали, расстреливать их не собираемся, мы их изолируем. Но вот вам еще один факт, говорящий о зверстве наших врагов и о необходимости для советских людей быть бдительными [1093] .

1093

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 795. Л. 12.

Как видим, Сталин не стал морочить французу голову всеми хитросплетениями “кремлевского дела” – да и глупо, наверное, было бы рассказывать о врагах с партийными билетами, орудовавших в комендатуре Кремля. К тому же никто из работников комендатуры Кремля так и не признался в подготовке теракта. Поэтому вождь выбрал самую сенсационную составляющую дела, которая хорошо запоминалась и производила наиболее сильное впечатление. Видимо, в этот момент и решилась окончательно судьба обвиняемых. Сталин, несомненно любуясь собой, решил пока что оставить большинство из них в живых. 10 июля 1935 года опросом членов Политбюро было принято следующее решение:

1. Всех обвиняемых по делу к-р террористических групп в Кремле, приговоренных к 10 годам концентрационных лагерей, заключить в тюрьмы на 10 лет.

2. Обвиняемого Чернявского расстрелять.

3. Обвиняемую Каменеву О. Д. выслать в местность по ее выбору, с воспрещением проживать в Москве и Ленинграде.

4. Дела наиболее виновных (до 30 чел.) направить на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда, приговорив их на сроки от 2 до 10 лет.

5. Остальных заключить в концентрационные лагеря и ссылку.

6. Л. Б. Каменева приговорить к 10 годам тюрьмы.

Выписки посланы: тт. Ягода, Вышинскому [1094] .

1094

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 18. Л. 83.

В этот день Ягода и Вышинский как раз были у Сталина в кабинете на совещании [1095] .

Что удивительно, это решение Политбюро тоже было впоследствии скорректировано, и в итоге расстреляли еще одного обвиняемого – Алексея Синелобова. Представляется, что кроме Сталина никто не мог отдать такое распоряжение – вряд ли Ягода, имея на руках решение высшего партийного органа, осмелился бы действовать самостоятельно.

В рамках первоначального предложения Ягоды от 12 мая 1935 года предполагалось судить на Военной коллегии Верховного суда СССР 27 человек, перечисленных поименно. Теперь этот список расширили до тридцати человек и слегка видоизменили. Поскольку все это делалось уже после окончания следствия, данная корректировка в очередной раз демонстрирует всю дутость “кремлевского дела”, по результатам которого можно было тасовать обвиняемых как карточную колоду, произвольно меняя степень их “вины”. Например, первоначально дела работников комендатуры Кремля И. П. Лукьянова, И. Е. Павлова, П. Ф. Полякова предлагалось рассматривать на Особом совещании, а “молодежь” в лице Д. С. Азбеля, Л. Я. Нехамкина, В. Г. Белова, племянника Каменева Бориса Розенфельда, а также библиотекаршу А. Ф. Шарапову, друга семьи Розенфельд Л. Е. Хосроева и подругу Е. К. Мухановой Л. И. Перельштейн предать суду Военной коллегии. В списке лиц, подлежавших суду Военной коллегии, от 12 мая также первоначально отсутствовали уборщица А. Е. Авдеева, телефонистка М. Д. Кочетова, библиотекарша А. И. Конова, муж Надежды Скаловой Л. А. Воронов, “белогвардеец” С. А. Руднев и секретарь Енукидзе Л. Н. Минервина, которую Сталин сперва вообще собирался отпустить.

1095

На приеме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И. В. Сталиным (1924–1953 гг.). Справочник. М.: Новый хронограф, 2008, с. 169–170.

133

Спустя несколько дней после решения Политбюро к делу подключились работники прокуратуры и вслед за чекистами стали предъявлять подследственным постановления о привлечении их в качестве обвиняемых. Лёна Раевская, например, была 14 июля 1935 года вызвана на допрос, где такое постановление предъявил ей следователь Прокуратуры СССР по важнейшим делам Л. Р. Шейнин. Постановление гласило:

1935 года июля месяца 14 дня. Следователь по важнейшим делам при Прокуроре Союза ССР Шейнин, рассмотрев настоящее дело по обвинению гр. гр. Розенфельд и других и принимая во внимание, что Раевская Елена Юрьевна данными предварительного следствия достаточно изобличается в том, что в 1933–1934 гг. входила в состав к[онтр]р[еволюционной] террористической группы, образовавшейся среди сотрудников Правительственной библиотеки Кремля и подготовлявшей совершение террористического акта в отношении тов. Сталина, и кроме того, систематически распространяла клеветнические слухи о руководителях партии и правительства, вследствие чего и на основании ст. ст. 128 и 129 Уг[оловно]-проц[ессуального] кодекса постановил: привлечь Раевскую Елену Юрьевну к настоящему делу в качестве обвиняемого, предъявив ему обвинение по ст. ст. 58–8, 58–11 У[головного] кодекса, о чем ему объявить, и сообщить копию сего постановления Прокурору Союза ССР [1096] .

1096

“Вспоминай меня, глядя на небо…” “Кремлевское дело” и процессы 1930– х годов в судьбе семьи Урусовых – Раевских. Письма. Дневники. Документы. М.: Русский путь, 2016, с. 211.

Еще раз напомним, что п. 58–8 предусматривал наказание за терроризм, а п. 58–11 – за организационную контрреволюционную деятельность. Наказание могло быть применено в диапазоне от расстрела до тюремного заключения на срок не менее трех лет.

В задачу следователя прокуратуры, допущенного до “надзора” за делами, ведущимися НКВД, входил также опрос обвиняемых перед судом. Формально это требовалось для того, чтобы работник прокуратуры мог определить, достаточно ли оснований для утверждения обвинительного заключения и предания обвиняемого суду. На практике же эта процедура являлась пустой формальностью и нередко использовалась следователями и прокурорами для оказания дополнительного давления на обвиняемого с целью исключить его отказ от показаний во время суда.