Анатомия «кремлевского дела»

Настала очередь финального покаяния, и оно было произнесено, но опять-таки в чрезвычайно спокойном ключе, без надрыва:

Я оказался тем человеком, который своим отношением к аппарату… стал… тем человеком, через которого легко было проникнуть, обособиться в аппарате и совершить то или другое злодеяние… И это относится, конечно, к той помощи, которую я оказывал очень многим и даже не нашим людям. За все это, безусловно, я в партии должен понести такое наказание, которое нужно применить к человеку, который… был облечен большим доверием… стоял на очень видном советском посту, а также соответствующее партийное положение занимал [1023] .

1023

Там же. Л. 140.

Прося партийный форум покарать его, Енукидзе использовал предельно размытые формулировки, возможно надеясь на чудо:

По отношению ко мне нужно применить именно ту меру, которая может послужить уроком в дальнейшем для всякого коммуниста, стоящего на том или другом посту, чтобы действительно усилить бдительность и поставить работу нашей партии и наших советских органов так, чтобы они могли спокойно и плодотворно работать [1024] .

Енукидзе сел на место, и слово предоставили И. Д. Кабакову, который в то время занимал пост первого секретаря Свердловского обкома ВКП(б). Тот сразу перешел к делу:

1024

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 542. Л. 141.

Товарищи, тот материал, который был доложен тов. Ежовым, говорит о том, что готовилась катастрофа… [1025]

И дальше погнал о бдительности, о партийцах, которые считают необязательной чекистскую проверку. И о том, что проявлять сердобольность к “бывшему министру” (имелся в виду все тот же В. И. Игнатьев, бывший управляющий отделом внутренних дел белогвардейского Временного правительства Северной области), к Раевской и Розенфельд ни в коем случае нельзя.

1025

Там же. Л. 142.

Здесь философия насчет человечности совершенно неуместна [1026] .

И еще, надо же осудить Енукидзе за то, что тот плохо, неискренне каялся:

Когда каждый рабочий стремится беречь машину, проверяет, кто идет в проходную на завод, когда каждый смотрит за тем, с кем имеет дело тот или другой советский представитель, и в это время говорить о том, что можно по-человечески относиться к графине, к княжне, позаботиться о квартирке и прийти сюда на пленум ЦК и доложить: а все-таки это был квалифицированный аппарат, великолепно обслуживал конференции, съезды, своевременно регистрировал, писал протоколы, переписывал, рассылал и т. п. [1027] .

1026

Там же. Л. 143.

1027

Там же. Л. 143.

Это совершенно нетерпимо – ведь “руками Енукидзе выполнена организационная воля врагов”: они пробрались в Кремль, создали террористические группы. А ссылаться на проверку НКВД – это обывательщина и либерализм. Линия партии забыта, бдительность заброшена,

а здесь мое феодальное царство, я набираю того, кого хочу, ставлю таких людей, которые мне нравятся. И вот оставил себе букет, который готовил нам величайшие осложнения, величайшую катастрофу [1028] .

1028

Там же. Л. 145.

Так что Ежов и Берия занимают непонятную, слишком мягкую позицию (тут Берия крикнул с места, что он уже – за исключение). Вот на Уралмаше поймали вредителей, расстреляли – и рабочие сказали: правильно! Поэтому надо наказывать пожестче. За кражу у нас – расстрел, за хулиганство – лагерь,

а вот разве то, что член ЦК, которому доверили Кремль и который допустил такие вещи, разве это не хулиганство? Разве не хулиганство, когда здесь собирали княжон, колчаковских министров… [1029]

1029

Там же. Л. 147.

Нет, тут надо исключить из партии

и внести вопрос в наши судебные органы, чтобы судить не по форме, а по существу [1030] .

Пройдет полтора года, и на декабрьском пленуме 1936 года случится забавный инцидент: во время доклада наркома внутренних дел Ежова о вскрытой на Урале группе троцкистов, руководимой японской разведкой через бывшего начальника Южно-Уральской железной дороги Князева, Сталину послышится, что речь идет о бывшем начальнике самого Князева (ибо Ежов опустит слова “Южно-Уральской железной дороги”), и вождь бросит реплику: “Через т. Кабакова”, которая будет встречена дружным смехом присутствующих (хотя, по сути, “начальником” Князева следовало бы считать наркома путей сообщения Кагановича) [1031] . После этой милой шутки Кабаков еще успеет погромить Рыкова и Бухарина на февральско-мартовском пленуме 1937 года, но потом его будет ждать снятие с поста, арест и обвинение в руководстве организацией правых, а затем и в попытке организации восстания силами белогвардейцев, красных партизан, троцкистов, правых, эсеров и церковников. Впрочем, на это прискорбное событие можно взглянуть и под оптимистическим углом: все-таки для Кабакова это обвинение станет окончательным признанием его выдающегося таланта руководителя, сумевшего объединить и вдохновить на борьбу столь разнородные политические силы.

1030

Там же.

1031

Декабрьский пленум ЦК ВКП(б) 1936 года: Документы и материалы. М.: Политическая энциклопедия, 2017, с. 22.

Вслед за Кабаковым выступил опытнейший царедворец и в недавнем прошлом главный подручный вождя Лазарь Каганович. Его партийно-государственная карьера уже миновала зенит – совсем недавно, в марте, лишился он постов первого секретаря Московского комитета партии в пользу Хрущева и председателя КПК в пользу Ежова и занял пост наркома путей сообщения. Но благодаря былой близости к вождю Каганович нутром чуял самые потаенные намерения “родителя” и умел облечь их в правильную словесную форму. Поэтому выступление Лазаря Моисеевича сразу же придало заседанию пленума нужную политическую тональность:

Тов. Енукидзе своей речью обнаружил, что он и сейчас, после доклада Ежова и постановки вопроса на пленуме Центрального Комитета не хочет понять политической сути вопроса [1032] .

Тут же с мест раздались крики: “Правильно!”

Как и другие ораторы, Каганович активно раздувал масштаб сфальсифицированного чекистами дела, придавая ему поистине апокалиптические черты:

Никогда… мы не стояли перед такой опасностью для жизни самого дорогого для нас человека, для жизни товарища Сталина, как мы стояли в недавнем прошлом в связи с существованием открытой сейчас банды белогвардейцев, террористов, зиновьевцев, каменевцев, которые свили себе гнездо в Кремле. Что может быть более опасного, если бывшие княжны, офицерье, троцкисты получают совершенно легальные возможности работать, ходить и даже пропускать других своих знакомых в Кремль. Это не то, что пробрался один враг нелегально, подпольно, каким-то образом достал билет и пробрался в Кремль. Это несколько организаций, которые пользовались легальностью и даже привилегиями [1033] .

1032

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 542. Л. 153.

1033

Там же. Л. 153–154.

И всю эту тщательно выстроенную им конструкцию резко обрушил на Енукидзе под одобрительные возгласы из зала:

И эту легальность, т. Енукидзе, эти привилегии для белогвардейцев-бандитов, как ни хотите, создали вы [1034] .

Конечно, Енукидзе не оппозиционер, продолжал оратор, не террорист. Он – большевик, “потерявший облик и внутреннее существо”. Но именно поэтому он дискредитирует и “срывает основы” партии и содействует врагам. А ведь товарищ Сталин предупреждал, что сейчас поднимают голову и объединяются все недобитые остатки контрреволюции, а ведь он не уставал повторять нам, что от коммуниста требуется

1034

Там же.

стойкость победителя, не поддающегося никаким соблазнам, ни дружбе с этими элементами, ни их лести, ни бытовому сращиванию с ними, а тем более политическому примиренчеству к ним [1035] .

Требовал от нас товарищ Сталин – не зазнаваться, не убаюкивать себя хвастливыми песнями, не демобилизовываться. А Енукидзе требования товарища Сталина нарушил, проигнорировал.

В Кремле в течение довольно длительного времени работало несколько групп людей; в особенности надо подчеркнуть работу опасной группы военных троцкистских элементов, которые сидели в Кремле. Эти люди – с оружием, люди, которые при исполнении своих служебных обязанностей могут наделать очень много бед. И вот эта каменевско-зиновьевская группа прямым образом соприкасалась с троцкистской группой, с белогвардейцами, с участниками колчаковско-каппелевского движения в лице Скалова и всех тех групп, о которых здесь докладывал тов. Ежов [1036] .

1035

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 542. Л. 155.

1036

Там же. Л. 156.