Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
На вопрос о том, примыкала ли она к антипартийным группам, Беннет все же ответила отрицательно. Отказалась она признать и свою принадлежность к троцкистской контрреволюционной организации. Но следователи понимали, что она сломлена и получение от нее нужных признаний – всего лишь дело техники. Однако неожиданно следствие было свернуто – ничем иным невозможно объяснить, что Беннет не было задано ни одного вопроса о ее якобы имевших место многочисленных встречах с Чернявским в 1933–1935 годах, которые, по чекистскому сценарию, стали поводом для ее ареста. Если бы чекисты имели возможность завершить начатое ими “дело Беннет”, то Раису Соломоновну тоже ждало бы клеймо участницы террористической организации, готовившей убийство вождя, и обвинение по статье 58–8, 10 и 11 УК РСФСР. А так пришлось передать ее дело на Особое совещание, которое 14 июля 1935 года (отдельно от других фигурантов “кремлевского дела”) отмерило ей 5 лет лагерей. Отбывать срок Раису отправили в Соловецкое отделение Белбалтлага
Первого мужа Раисы, Юлия Беннета, ждал в СССР столь же трагический финал. Поводом для его ареста стал донос некой Мошковой – 4 апреля 1937 года та направила в ЦК ВКП(б) письмо, в котором сообщила о “гнусном заговоре” троцкистов на шахтах треста “Руда” в Кривом Роге. Будучи там в командировке, Мошкова якобы собрала материалы о заговоре и в июле 1934 года передала их чекисту Т. Ляпидусу; в числе прочего были переданы сведения о “связи главного инженера треста “Руда” Беннета с иностранцами в пределах СССР и в Германии”. “Переданный же мною материал, – писала Мошкова, демонстрируя явные признаки паранойи, – был Ляпидусом передан без всякого расследования в руки Беннета. Затем последовала попытка (со стороны Беннета) меня “ликвидировать”, помешал мой отъезд из Кривого Рога в Москву”. О письме доложили Сталину. Прочитав его, вождь нацарапал на первом листе: “Тов. Ежов – возможно, что путаное письмо Мошковой содержит кое-какую правду. Пошлите от КПК человека к Мошковой плюс одного от НКВД и поручите обоим выяснить дело. Надо выяснить: кто такие… Ляпидус, Беннет… И. Сталин”. Письмо ушло наркому внутренних дел с копией Я. С. Агранову [953] . Юлий Беннет был расстрелян через 12 дней после Раисы – 21 октября 1937 года.
953
Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937–1938. М.: МФД, 2004, с. 127–130.
122
Как уже упоминалось, на допросе 19 марта 1935 года Михаил Чернявский, пытаясь облегчить свою участь, донес на целый ряд своих товарищей и сослуживцев. Среди лиц, попавших в тот раз в чекистский протокол, оказался давний знакомый Михаила – Матвей Николаевич Рябинин. Рябинин одно время занимал пост помощника, а затем заместителя начальника 3-го, информационно-статистического, отдела Разведупра, в котором трудился Чернявский. Затем занял пост заместителя начальника 1-го отдела (агентурной разведки). Чернявский был знаком с Рябининым с 1928 года, а виделся последний раз незадолго до ареста, в феврале 1935-го. Под давлением чекистов он дал своему товарищу следующую характеристику:
Предполагаю, что был скрытым троцкистом… Он выражал свое резкое недовольство внутрипартийным режимом. Рябинин считал, что внутрипартийной демократии фактически не существует, что нет возможности свободного высказывания, что поэтому нет живой мысли, – на всем лежит отпечаток штампа и трафарета. Рябинин в 1933 году говорил мне о чрезмерных издержках при проведении индустриализации. Такое же недовольство он проявлял и по некоторым другим вопросам политики партии [954] .
954
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 44–45.
Разговоры об “отсутствии внутрипартийной демократии” и “издержках индустриализации” считались визитной карточкой троцкиста. Чекисты не стали медлить с арестом Рябинина и взяли его в ночь с 23 на 24 марта 1935 года. Во время ареста он повел себя как не вполне советский человек и “допустил ряд контрреволюционных выпадов в отношении представителей советской власти” [955] , явившихся для исполнения своих “представительских” функций к нему на квартиру, – что зафиксировано в протоколе допроса от 4 апреля. На допросе смущенный Рябинин вынужден был оправдываться:
955
Там же. Д. 110. Л. 169.
Возможно, что при своем аресте я допустил какие-то неправильные действия. Добавляю, что в момент ареста я плохо соображал, что я делаю, удрученный самим фактом ареста [956] .
Следователь Славатинский начал расспрашивать Рябинина о Чернявском – ведь надо было получить показания о “троцкизме” Михаила Кондратьевича. Рябинин отвечал, что всегда считал Чернявского “преданным соввласти командиром РККА и хорошим партийцем”, который “целиком отдавался работе в Разведупре”. Но следователя такой ответ, конечно, не устроил. И он спросил, не проявлял ли Чернявский “троцкистских
настроений”. Рябинин ответил, что умышленно Чернявский этого делать не мог:956
Там же.
По своей же политической малограмотности он проявлял отклонения от генеральной линии партии… На одном из последних собраний партийной ячейки Разведупра кто-то из членов ячейки обвинил Чернявского в троцкистской трактовке какого-то вопроса. Кто-то из членов ячейки заявил, что Чернявский не давал развернутой критики неправильных с точки зрения генеральной линии партии толкований этого вопроса [957] .
Из показаний Раисы Беннет мы знаем, что на описываемом собрании обсуждалось закрытое письмо ЦК об уроках убийства Кирова, и Чернявский заявил, что партия временно допускала пребывание в ней Зиновьева, Каменева и Троцкого так же, как ранее позволяла оставаться в правительстве левым эсерам. Из этого крайне наивного со всех сторон утверждения можно сделать вывод, что Рябинин не лгал: тем страннее выглядела общественная нагрузка Чернявского в виде руководства кружком партийного просвещения.
957
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 164–165.
Следователь пытался поймать Рябинина на противоречиях, но Рябинин, защищаясь, заявил, что с Чернявским как с человеком, малоразвитым политически, на серьезные темы не дискутировал, объяснив малограмотность Чернявского в вопросах политики долгим отсутствием того в СССР. Следователь давил, утверждая, что Рябинин пытается скрыть свои и Чернявского троцкистские взгляды, – напомним, что у него имелись показания Чернявского о “контрреволюционных” высказываниях Рябинина. Славатинский потребовал показаний о впечатлениях Чернявского в связи с поездкой в Америку.
Чернявский с увлечением рассказывал мне о развитии техники в Америке и об организованности ее производства. Он говорил мне, что нам нужно еще долго учиться в Америке. Он восхищался положением рабочего класса Америки и рассказывал мне отдельные эпизоды из своей жизни в Америке, которые приводили его к заключению о том, что рабочий класс Америки живет культурно и сыто… Он говорил о том, что в Америке начинает развиваться безработица и что это вызывает недовольство рабочих. Содержание всего моего разговора с Чернявским об Америке я передал заместителю начальника Разведупра [А. М.] Никонову [958] .
958
Там же. Л. 167.
Понятно, что все эти разговоры происходили за хорошей выпивкой, что впоследствии подтвердила на допросе супруга Рябинина:
Мой муж М. Н. Рябинин в разговорах с Чернявским и с [А.] Ермолаевым – иногда в нетрезвом виде – проявлял свое несогласие с отдельными решениями партии и критиковал их. Однако он делал это в товарищеской среде и, как я показала выше, иногда за выпивкой. Вспоминаю, что Чернявский говорил моему мужу о том, что положение рабочего класса в Америке лучше положения рабочих в СССР, и аргументировал этот свой вывод примерами; в частности, он говорил, что в Америке чуть ли не каждый квалифицированный рабочий имеет свой дом и свою машину. Вспоминаю, что Чернявский рассказал Рябинину, говоря о хорошем положении рабочих в Америке, что во время голодного похода рабочие ехали в Нью-Йорк на собственных машинах. Чернявский в разговорах с М. Н. Рябининым восторгался широкой демократией, которая, по его представлениям, имеется в Америке, и в доказательство этого своего вывода приводил следующие примеры: он якобы лично видел в Америке такие сцены, когда рядом с представителем буржуазной партии выступал коммунист, не боясь репрессий за свое открытое выступление [959] .
959
Там же. Д. 111. Л. 221–222.
Постепенно приближался Славатинский к достижению нужной цели. Последовали вопросы про отношение Чернявского к индустриализации и коллективизации, и Рябинин вынужден был подтвердить, что в этих вопросах проявлялись “троцкистские установки” Михаила Кондратьевича, который-де “противопоставлял Советскому Союзу Америку” [960] . После этого следователь резюмировал, что Чернявский является “предателем и двурушником”, и Рябинин подтвердил, оговорившись, что пришел к этому выводу “в процессе следствия”. Но чекисты очень не любили эту формулировку (в которой содержался намек на фальсификацию показаний и принуждение), и следователь тут же обвинил подследственного во лжи, заявив, что Рябинину было известно о двурушничестве Чернявского задолго до ареста. И Рябинин не выдержал давления.
960
Там же. Д. 110. Л. 168.