Анатомия «кремлевского дела»

Для начала он напомнил собравшимся об убийстве Кирова и закрытом письме ЦК об “уроках” этого убийства. И тут же выдвинул один из главных тезисов, согласованных со Сталиным:

При расследовании обстоятельств убийства товарища Кирова в Ленинграде до конца еще не была вскрыта роль Зиновьева, Каменева и Троцкого в подготовке террористических актов против руководителей партии и Советского государства. Последние события показывают, что они являлись не только вдохновителями, но и прямыми организаторами как убийства товарища Кирова, так и подготовлявшегося в Кремле покушения на товарища Сталина [981] .

981

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 542. Л. 55–56.

Этот тезис, несомненно, отражал намерения Сталина окончательно решить “зиновьевско-каменевский” вопрос в ближайшем будущем.

Далее Ежов перешел к описанию “кремлевского дела”. Он рассказал о “новой сети зиновьевско-каменевских и троцкистских белогвардейских террористических ячеек” и о вскрытых “террористических группах” в Кремле. Зарождение дела Ежов обрисовал следующим образом:

В начале текущего года было обнаружено, что ряд служащих Секретариата ЦИК СССР и комендатуры Кремля систематически распространяет контрреволюционную клевету с целью дискредитации руководителей партии – Сталина, Молотова, Калинина, Ворошилова. Острие этой клеветы было направлено прежде всего против товарища Сталина. Характер распространяемой клеветы не вызывал сомнений в том, что она исходит из среды наиболее политически враждебных нам элементов и имеет своей целью создать обстановку озлобленности вокруг товарища Сталина. Комендант Кремля тов. Петерсон, который получил сведения о лицах, распространявших эту клевету, доложил о них тов. Енукидзе. Вам известно, что тов. Енукидзе фактически отвечал за весь порядок в Кремле, в том числе и за охрану. Сообщениям Петерсона он не придал никакого серьезного значения и отнесся к ним самым преступным, недопустимым для коммуниста, легкомысленным образом. Совершенно случайно все эти сведения дошли до Политбюро ЦК. ЦК предложил тщательно расследовать все эти факты, совершенно правильно считая, что за ними кроются более серьезные вещи [982] .

982

Там же. Л. 57

Далее, на основе справки, составленной НКВД, Ежов сообщил, что благодаря расследованию органов было вскрыто пять “террористических групп”, из которых две орудовали в Кремле, а три – вне Кремля (то есть пересказал сфабрикованную чекистами фабулу “кремлевского дела”). Подробно охарактеризовав каждую из групп, он не забыл подчеркнуть, что все они

представляли собой единый контрреволюционный блок белогвардейцев, шпионов, троцкистов и зиновьевско-каменевских подонков. Все эти озлобленные и выкинутые за борт революции враги народа объединились единой целью, единым стремлением во что бы то ни стало уничтожить товарища Сталина [983] .

983

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 542. Л. 61.

Упомянул Ежов и о зловещей “шпионке Х”, от которой “террористка Муханова” якобы получала “указания”, – под этим кодовым именем скрывалась Нина Конрадовна Бенгсон, которая прямо в этот момент продолжала преспокойно трудиться переводчицей в английском консульстве.

Порой Ежова, что называется, заносило, и Сталин вынужден был немного сдерживать зарвавшегося подручного. При подготовке доклада Ежов чуть было не записал в террористы и Енукидзе. Рассказывая о попытках Мухановой и Розенфельд попасть на работу в личную библиотеку Сталина, Николай Иванович писал:

Товарищ Енукидзе тоже ставил перед товарищем Сталиным вопрос о разрешении привести в порядок библиотеку силами сотрудниц кремлевской Правительственной библиотеки. Таким образом, он шел прямо навстречу планам террористов [984] .

Позднее ему пришлось вычеркнуть эту фразу из текста доклада.

Обрисовав членам ЦК картину чудовищного заговора, Ежов особо подчеркнул зловещую роль в нем бывших вождей оппозиции:

Для того, чтобы покончить с вопросом об организации террористической деятельности зиновьевско-каменевской группы и троцкистов и, в частности, с вопросом об организации покушения на тов. Сталина, необходимо остановиться на роли, которую в этом деле играли Зиновьев, Каменев и Троцкий. Зиновьев и Каменев, пользуясь испытанной тактикой двурушничества, принимали во время следствия все меры к тому, чтобы уйти от ответственности за убийство товарища Кирова и за подготовку покушения на товарища Сталина. Только под давлением совершенно неоспоримых фактов, выражающихся в показаниях десятков их ближайших сторонников, они были вынуждены признать свою “политическую и моральную” ответственность за все это дело. Однако они продолжали упорно отрицать свое непосредственное участие в организации террористических групп [985] .

984

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 7. Л. 23.

985

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 542. Л. 65.

Далее Ежов сообщил, что организатор террора Каменев был “приперт к стенке” и вынужден был признаться благодаря показаниям всех трех Розенфельдов, Мухановой, Бураго, Скалова, Азбеля и Белова. Здесь Николай Иванович немного погрешил против истины. Розенфельдов действительно принудили на следствии дать показания против Каменева, но Муханова с Каменевым знакома не была и показывала о нем, ссылаясь исключительно на слова Нины Розенфельд. Наталья Бураго лишь единственный раз (17 марта) упомянула Каменева в своих показаниях, заявив, что Н. А. Розенфельд “всегда высказывала симпатию” к брату бывшего мужа. Г. Б. Скалов на обоих допросах (4 и 13 апреля) показал, что “из разговоров с Сергеем Тархановым и Мадьяром мне было известно, что под руководством Зиновьева и Каменева ведется нелегальная работа против партии и, главным образом, против Сталина”, то есть тоже ссылался на чужие слова, проверять которые никто не стал. Виктор Белов вообще ни разу Каменева в своих показаниях не упомянул, а что касается Давида Азбеля, то у него 17 марта произошел весьма примечательный диалог со следователем:

Вопрос: Известно ли вам и от кого, что отец Бориса Розенфельда является братом Л. Б. Каменева?

Ответ: Впервые об этом слышу [986] .

Но члены ЦК, скорее всего, поверили в ежовские сказки, так как рассказывал он их весьма уверенным тоном, а проверить истинность его заявлений было невозможно.

Зачитал Ежов и само признание Каменева:

На мне лежит ответственность за то, что в результате созданной мною и Зиновьевым обстановки и наших к.-р. действий возникла к.-р. организация, участники которой намеревались совершить гнуснейшее злодеяние – убийство Сталина [987] .

986

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 239.

987

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 542. Л. 66.

Однако он, разумеется, не стал зачитывать следующую фразу, зафиксированную в протоколе:

Я еще раз заявляю следствию, что о преступных замыслах террориста Н. Б. Розенфельда и его сообщников мне известно не было и директив о совершении террористического акта я не давал [988] .

Впрочем, как объяснил Ежов, более откровенные показания Каменева и не требуются, так как

следствие располагает абсолютно достаточным количеством фактов, доказывающих непосредственное участие Каменева и Зиновьева в организации террористических групп, фактов, полностью вытекающих из их же собственных программных установок, которые они давали своим сторонникам в борьбе против партии и правительства [989] .

988

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 111. Л. 216.

989

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 542. Л. 66.

Не забыл Ежов и о Троцком. Так как лично против Троцкого никто показаний на следствии по “кремлевскому делу” не давал (если не считать чекистские выдумки о “международном троцкисте” Ряскине), то Николай Иванович отделался лишь заявлением о том, что Троцкий достаточно разоблачен показаниями своих сторонников и своими собственными программными выступлениями в издаваемом им бюллетене.

Приведя еще несколько цитат из протоколов допросов (опять-таки опираясь при этом на подготовленную НКВД справку), Ежов перешел к политической части доклада. Начал он с заявления, по сути являвшегося пересказом набившего оскомину сталинского тезиса об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму:

Предатели революции – Зиновьев, Каменев и Троцкий – по мере роста наших успехов все больше и больше скатывались в болото белогвардейщины. Не имея никакой приемлемой для рабочего класса программы, в своем стремлении захватить во что бы то ни стало руководство партией и страной они не гнушаются никакими средствами. Завязывая связи с жалкими остатками разгромленных партией капиталистических классов, с прямыми белогвардейцами и шпионами, они основную свою ставку ставили на трудности внутри страны, которые могли бы создать благоприятную обстановку для их контрреволюционных выступлений; они ставили ставку на интервенцию и, наконец, отчаявшись перед лицом победоносного преодоления СССР всех трудностей, перешли к террору против лучших людей нашей страны, руководителей партии и государства [990] .

990

Там же. Л. 70.

Этот нехитрый тезис Ежов подкрепил показаниями бывших зиновьевцев, данными под чекистским давлением на следствии по делу “Московского центра”. Перейдя к фигуре Троцкого, Ежов в дополнение к признаниям Чернявского о Ряскине привел отрывки из показаний Новожилова и Азбеля, а затем принялся цитировать статьи Троцкого из “Бюллетеня оппозиции” с критикой “бонапартистской верхушки” ВКП(б). Само наличие подобной критики позволило Ежову сделать вывод, что Троцкий призывает к устранению руководства партии силовым путем, то есть путем террора: