Анатомия «кремлевского дела»

Подчеркнув, что ошибки Енукидзе были не случайны, Берия напомнил слушателям о скандале со злосчастной брошюрой “Подпольные типографии на Кавказе”:

Он умудрился и обнаглел до такой степени, что в своих произведениях… выявил себя чуть ли не основоположником Бакинской организации, что он первым заложил и организовал социал-демократическую организацию в Баку, что он первым организовал нелегальную типографию, которая печатала нелегальную прессу юга и даже в целом России в то время. Все это он приписал себе, тогда как документы, не просто отдельные воспоминания, а документы, которые существуют, и товарищи, которые тогда работали, разоблачили его, и он вынужден был ввиду явно очевидной фальсификации этих фактов признать свои ошибки на страницах “Правды”, хотя, товарищи, признание этих ошибок тоже не шло так, как у другого большевика, который ошибается и признает, а чуть ли не нехотя, как будто бы делал какую-то уступку [1000] .

1000

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 542. Л. 89.

Поскольку “фактов”, компрометирующих Енукидзе, было не так уж много, нужно было постараться бросить тень и на его партийную биографию:

Всем известны большие колебания Енукидзе в борьбе нашей партии с врагами, с меньшевиками, явное его заигрывание с этими же меньшевиками в ответственные периоды истории нашей революции, если взять период Баку и период Ленинграда. Обманывая, товарищи, в отношении своей роли партию, Енукидзе считал возможным сознательно скрывать эти позорные ошибки, позорные заигрывания с врагами рабочего класса [1001] .

1001

Там же. Л. 88–89.

Для придания веса всему сказанному Берия налегал на грубые политические обвинения в адрес Авеля Сафроновича, накаляя обстановку в зале (он и всегда на пленумах активничал, вел себя нагло, агрессивно. Когда выступали другие ораторы, часто прерывал их издевательскими или оскорбительными выкриками с места).

Мы в лице Енукидзе имеем вопиющий пример двурушничества. То, что т. Ежов здесь докладывал, говорит о том, что он покровительствовал врагам, разведчикам классового врага, покровительствовал бывшим, вышибленным, которым не должно бы быть места не только в верховном советском органе, но вообще в обращении в Советском Союзе – бывшим министрам, князьям и всяким царским чиновникам. И все это делалось, товарищи, за счет советского государства, все это покровительство. Все это нельзя не квалифицировать как сознательное заигрывание с врагами правительства и государства [1002] .

1002

Там же. Л. 90–92.

Напомнив присутствующим о том, что Енукидзе оказывал материальную помощь ссыльным “врагам”, Берия выразил сомнение в том, что Енукидзе раскаивается в содеянном, и в подтверждение этому рассказал о содержании письма, написанного Енукидзе во время отпуска в Кисловодске секретарю ЦИК ЗСФСР С. Я. Тодрии:

В этом письме… Енукидзе объясняет все, что произошло, и говорит, что, собственно говоря, ничего особенного не произошло и вы там ничего не думайте. В таком духе было письмо. О чем это говорит? Или т. Енукидзе на самом деле не понимает все то, что произошло, или же он понимает, и у него все это получается злостно. Не сказать, что он настолько глуп, что не понимает все, что произошло, лично я отказываюсь это сказать [1003] .

1003

Там же. Л. 93–94.

Поэтому, заявил Берия, мало вывести Енукидзе из состава ЦК. Его надо вывести и из состава Президиума ЦИК и вообще из ЦИК. Тут в зале кто-то крикнул: из партии исключить! Берия на это не отреагировал и закончил свое выступление верноподданическим пассажем:

Все, что связано со штабом нашей партии, все, что связано с именем товарища Сталина, все мы крепко будем держать и не позволим никому, будь он с партбилетом или без партбилета, чтобы какое-нибудь малейшее поползновение или царапину эти товарищи получили [1004] .

1004

Там же. Л. 95.

Вслед за Берией выступил член Политбюро ЦК ВКП(б) и первый секретарь ЦК КП(б)У С. В. Косиор. Он напомнил членам пленума про убийство Кирова, дежурно обвинив в нем Каменева, Зиновьева и их сторонников. А теперь, говорил Косиор, “мы… в еще большей степени буквально как громом поражены” наличием террористических группировок в Кремле – а все из-за одного нашего товарища, “ которому мы очень доверяли все, верили ему, держали его на… ответственном посту”. А этот товарищ как-то незаметно разложился, переродился и “открыл двери всякого рода шпионам, террористам и кому угодно”. Поэтому мы требуем его к ответу! А линия Зиновьева, Каменева и Троцкого в этих событиях предельно ясна – делали люди ставку на наши трудности, но их карта оказалась бита, и вот теперь их последняя надежда – террор. Поэтому каждый, кто политически колеблется, – наш прямой враг, контрреволюционер! Будь он бывший белогвардеец или оппозиционер – без разницы. Мы должны с ним расправиться! Но еще опасней террористов те люди, которые “открывают им двери”, облегчая доступ в святая святых нашей партии. Поэтому никакого сочувствия Енукидзе, “никакого человеческого отношения”! Подчеркнул еще раз Косиор, что в данном случае дело не ограничивается одними троцкистами и зиновьевцами – они тесно сплелись с иностранной контрразведкой, шпионами, “это один общий клубок”. Так что необходима бдительность. Людей, допустивших убийство Кирова, “судили и сурово их наказали по советским законам”. А нынешний случай – “дело нисколько не меньшей значимости, наоборот – большее, с фактами большей значимости”. И оргвывод: “Мне кажется, что здесь того, о чем говорили товарищи, – вывод из Центрального Комитета, – недостаточно. Несомненно, что своим поступком Енукидзе поставил себя вне рядов партии” [1005] .

1005

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 542. Л. 96–105.

Таким образом, уже во втором выступлении после основного доклада была обозначена та мера наказания Енукидзе, которая и будет фактически проведена по итогам пленума.

После Косиора слово предоставили М. Ф. Шкирятову, члену Комиссии партийного контроля, который фактически был там правой рукой Ежова, недавно назначенного председателем. Шкирятов, подобно Берии, тут же принялся нагнетать обстановку:

Всех нас, членов ЦК, членов нашей партии как гром среди ясного неба поразило, когда мы узнали о том, что враг ходил по Кремлю, вокруг вождей нашей партии, подбирался с ножом, с револьвером, выбирал подходящий момент, чтобы выстрелить в мозг нашей партии, мозг мировой революции, – в т. Сталина [1006] .

1006

Там же. Л. 106.

Как и Косиор до него, Шкирятов припомнил убийство Кирова и поделился с присутствующими:

Я очень тяжело переживал потерю Кирова, и когда я находился в Ленинграде, у меня было такое состояние, что я готов был задушить этого негодяя [1007] .

Он имел в виду, конечно, Леонида Николаева, но вышло довольно комично, так что из официальной стенограммы пришлось этот фрагмент вычеркнуть.

Тут же Шкирятов взялся дополнить Ежова, поделиться дополнительным фактами, вскрывшимися во время проведенной им проверки аппарата ЦИК СССР. Оказалось, что из всего аппарата (больше ста человек) доверить работу в Кремле можно было лишь девяти человекам, а остальных пришлось уволить или перевести в учреждения, расположенные вне Кремля. А ведь все эти уволенные и переведенные раньше свободно заходили в Кремль – волосы встают дыбом, если представить, что они могли натворить! Конечно, не все они террористы, не все способны поднять руку на вождей, но помочь врагу всегда были готовы! И Шкирятов дал волю фантазии, расписывая коварство врага:

1007

Там же. Л. 107.

Вот, например, одна из сотрудниц, она действовала очень хитро. Чтобы пробраться в библиотеку т. Молотова, в библиотеку т. Сталина, она начала со знакомства с женой красного командира из охраны, которая работала уже в кремлевской библиотеке. Она начинает ходить к ним в гости, заводит дружеские отношения и таким путем проникает в Кремль [1008] .

Речь идет, несомненно, о Мухановой, которая ни с какой женой красного командира не знакомилась и в гости к ней не ходила. Да и жены никакой не было – была сестра Алексея Синелобова Клавдия. Но Муханова с ней в близком знакомстве не состояла – даже по чекистскому сценарию “связь” между библиотекаршами и Алексеем Синелобовым осуществляла Н. А. Розенфельд. Впрочем, такие “мелочи” могли волновать лишь тех, чья жизнь и свобода от них напрямую зависела, но никак не участников пленума ЦК; правда, их сытая и спокойная жизнь тоже подходила к концу, но они об этом еще не знали, а если бы кто-нибудь им об этом сказал, – не поверили бы.

1008

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 542. Л. 109.

Покритиковал Шкирятов партийную организацию ЦИК и парторга Зайцева, который для борьбы с чуждыми элементами никаких мер якобы не принимал, ограничиваясь лишь информированием Енукидзе. (О том, что в аппарате шла постоянная грызня и травля сотрудников по политическим мотивам, Шкирятов предпочел умолчать.)

А ведь и Енукидзе молчал, глядя на все эти безобразия. Как же так вышло? А он “целиком и полностью потерял классовое чутье, партийную бдительность… не оправдал того большого доверия, которое оказывала ему партия и ее Центральный Комитет”. Так что, подчеркнул Шкирятов, надо сделать вывод не только в отношении Енукидзе, но и в отношении всей парторганизации. Однако грозный партийный судия не стал уточнять, какой именно вывод нужно сделать, какие меры принять – пусть более заслуженные товарищи решают.

После Шкирятова на трибуну вышел И. А. Акулов, бывший прокурор СССР, недавно уступивший свой пост А. Я. Вышинскому и сменивший Енукидзе на посту секретаря Президиума ЦИК. Он, вслед за Ежовым, сразу же напомнил собравшимся в зале о предупреждении Сталина, прозвучавшем два с половиной года назад на объединенном пленуме ЦК и ЦКК (январь 1933 года). Вождь тогда сказал:

Надо иметь в виду, что рост мощи Советского государства будет усиливать сопротивление последних остатков умирающих классов. Именно потому, что они умирают и доживают последние дни, они будут переходить от одних форм наскоков к другим, более резким формам наскоков, апеллируя к отсталым слоям населения и мобилизуя их против Советской власти. Нет такой пакости и клеветы, которых эти бывшие люди не возвели бы на Советскую власть и вокруг которых не попытались бы мобилизовать отсталые элементы. На этой почве могут ожить и зашевелиться разбитые группы старых контрреволюционных партий эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов центра и окраин, могут ожить и зашевелиться осколки контрреволюционных элементов из троцкистов и правых уклонистов [1009] .

1009

Материалы объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б). Январь 1933. Л.: Ленпартиздат, 1933, с. 33–34.