Аргумент весомей пули

— Только не в эту ночь! — рассмеялась та.

Мы разделись, замотали одежду в плед и зачем-то убрали получившийся тюк в кусты, туда же закинули и опустевшую корзинку. Уже окончательно стемнело, луна зависла над нами, неправдоподобно большая и яркая, её отражённое плитой сияние будто бы обрело плотность и начало давить, а ещё самую малость морозить. Я предельно отчётливо ощущал эти не слишком-то ласковые прикосновения. Почему-то начал слезиться левый глаз, а вот зудевшее до того пятно на щеке словно застыло, как если бы к нему приложили кусочек льда.

— Это ведь капище? — догадался я, когда мы подошли к плоскому камню, молочная белизна которого сменилась явственными жемчужными разводами.

— Лунное капище, — подтвердила Беляна.

— И откуда ты о нём узнала?

— Нашла ещё до того, как проблемы с ревизором начались.

Черноволосая пигалица первой ступила на плиту и протянула мне руку.

— Идём!

Я взял её узенькую ладошку, и тонкие девичьи пальчики ухватили и затянули в столб лунного сияния. Создалось впечатление, будто ухнул в прорубь, до того проморозило. Ноги подогнулись, точно бы повалился на камень, если б не потёкшее от Беляны тепло. Она так и не отпустила меня, повела за собой.

— Сюда!

Когда улёгся на плиту, та показалась мягче перины, меня ещё и закачало как на волнах. Сознание начало путаться, но переборол слабость и не провалился в беспамятство, не оплошал.

— Поймай внутреннее равновесие и расслабься!

Беляна уселась сверху и замерла, глаза её засияли двумя призрачными огнями. Мы будто сделались единым целым, и я вдруг сообразил, что от неё ко мне течёт отнюдь не тепло, а небесная сила странного лунно-жемчужного аспекта. Она размывала и пурпур, и молочную белизну, разбавляла их и смешивала, попутно сплавляя воедино плохо подогнанные друг к другу куски абриса, а после… Но — нет, вырывается энергия вовне или возвращается к Беляне, я разобрать уже не сумел.

Оседлавшая меня девчонка начала размеренно двигаться, и все мысли разом вышибло из головы, сознание заполонил чистейший восторг. Вроде бы я даже выл. И совершенно точно был беспримерно стоек. А в финале действа ощущения и вовсе разом обострились, с меня будто шкуру от пяток и до макушки содрали, всего так и скрутило от необъяснимого восторга — и всё.

Я попросту перестал существовать.

Выныривал из забытья медленно-медленно, плавно-плавно. Сознание то прояснялось, то вновь начинало путаться, и даже когда я очнулся окончательно и бесповоротно, то далеко не сразу сумел пошевелиться. Нет, наверное, при настоятельной необходимости смог бы совладать с собственным телом, ну а так лежал на холодном камне, пялился в начинающее светлеть небо и силился понять — это со мной что-то не так или со всей, чтоб её черти драли, окружающей действительностью.

Всё было слишком резко и болезненно отчётливо, ярко. А ещё — легко.

Лёгкость обосновалась во мне, будто перестало давить на плечи само небо, словно бы я обрёл гармонию с ним. Или и вправду обрёл?

Я потянул в себя энергию, и пусть далось это ничуть не проще обычного, но вот дальше она едва ли не сама собой потекла по мне и собралась у солнечного сплетения. А погнал по абрису и вновь — легко, легко, легко. Если прежде скрипучее тележное колесо вращалось, то сейчас крутился новенький смазанный машинным маслом подшипник.

Во дела!

Изрядно поразившись новым ощущениям, я решительно перевалился на бок, и — зря. Враз загорелись огнём ссадины на спине, стрельнуло острой болью в затылок, а лицо вроде бы даже смялось, как если б незримая лапища стиснула в жмене пригоршню мокрой глины.

Нет, черти драные! Нет!

Но дурнота вскоре отступила, тогда я отчасти даже с некоторой опаской поднялся на колени и ощупал пальцами свою физиономию. С той всё оказалось в полнейшем порядке, разве что кожу чуть тянуло из-за натёкшей из носа, а затем засохшей крови.

Плевать! Не страшно!

Я поднялся на ноги и в изумлении огляделся. На поляне не осталось ни травинки, землю покрывал слой невесомого серого праха. Беляна в чём мать родила замерла чуть поодаль с воздетыми к небу руками и едва заметно раскачивалась из стороны в сторону, провожая едва-едва различимую луну.

Хотел окликнуть её, но горло пересохло, к тому же вспомнились случившиеся с духом изменения, вот и промолчал, вновь потянул в себя небесную силу. После раскрутил над ладонью сгусток стиснутого приказом сжатия пламени, и тот завертелся легко-легко, да и покрыть его тончайшей плёнкой отторжения тоже не составило никакого труда. Я метнул огненный шар в росшие на краю поляны кусты, и зацепивший одну из ветвей аркан рванул, вспышка пламени вмиг пожрала листву.

Просто! До чего же это оказалось просто!

Беляна резко обернулась и поспешила ко мне. Её обнажённое тело словно светилось изнутри, глаза лучились, движения порождали вполне ощутимые искажения. Нечто подобное я как-то раз уловил, наблюдая за двоюродным братцем Заряны, но тот-то был полноценным аспирантом, а не аколитом, пусть даже и пиковым!

Как так?

— Лучезар!

Черноволосая пигалица заглянула мне в лицо, затем обняла и поцеловала. Ощущать близость девичьего тела, обнажённого и тёплого, было в высшей степени приятно, но я разом прочувствовал все покрывавшие спину царапины и ссадины, меня передёрнуло.

Беляна отстранилась было в удивлении и тут же понимающе вздохнула.

— Бедненький!

Она попыталась развернуть меня, но я ухватил девчонку за руку и потребовал объяснений:

— Так что же это было?

— Ритуал поклонения Луне. Один из многих, — с невозмутимым видом пояснила Беляна и всё же скользнула мне за спину, после чего провела по ней ладонями. Будто ледяной ветерок по коже прошёлся — боль как рукой сняло.

Впрочем, почему «как»? Именно что рукой и сняло.

— Затылок ещё! — подсказал я и потребовал объяснений: — Что вообще со мной?

Спрашивал отнюдь не о ссадинах, и девчонка поняла вопрос верно.

— Ты был якорем. — ответила она немного невпопад, вздохнула и пояснила: — Часть энергии ритуала прошла через тебя, и этого хватило, чтобы сплавить воедино дух и уравновесить абрис.

Я припомнил свои ощущения, облизнул пересохшие губы и спросил:

— И что теперь у меня с глазами?

— Они бледно-бледно-пурпурные. Оба.

Ответ заставил выставить перед собой руку и окутать ладонь пламенем атрибута. То оказалось белым, белее самой смерти.

— Склонность к белому аспекту у тебя сильней, — отметила девчонка. — Значит, пурпур со временем уйдёт.

— Не жили богато, нечего и начинать, — пробурчал я себе под нос и вдруг встрепенулся. — А с лицом что?

— Ну… — задумчиво протянула Беляна. — Ты возмужал, красавчик!

— Да чтоб тебя! — выругался я. — Насколько всё плохо?

Черноволосая пигалица лишь фыркнула и поделилась моим образом. Лицо изменилось. Немного, совсем чуть-чуть, но кое-какие черты меня прежнего стали куда чётче, в силу чего сходство с Лучезаром самую малость уменьшилось, а вот с Серым из Гнилого дома — наоборот. Но в любом случае красавчиком Беляна поименовала меня отнюдь не из желания уколоть. Без покрасневшего пятна, складок и морщин на левой щеке выглядеть я стал несравненно лучше, к тому же лицо сделалось более… гармоничным, что ли? Пожалуй, именно так.