Базар житейской суеты. Часть 1
Шрифт:
Нужды нтъ, вы можете быть уврены, что Амелія думала не о подаркахъ жениха. Лишь-только онъ явился на Россель-Скверъ, лицо ея залучезарилось и просіяло, какъ-будто онъ былъ великолпнымъ свтиломъ на горизонт ея любящей души. Маленькія заботы, безпокойства, слезы, опасенія, робкія сомннія, безсонныя грезы многихъ, многихъ, многихъ ночей: все это перезабылось въ одну минуту подъ живительнымъ вліяніемъ чарующей улыбки. Онъ вошолъ къ ней черезъ дверь гостиной, раздушонный, разфранченный, великолпный, какъ Адонисъ. Самбо, даже самъ мистеръ Самбо симпатически оскалилъ зубы, докладывая о вожделнномъ гост, и потомъ онъ видлъ собственными глазами, какъ юная барышня вздрогнула, покраснла, и отпрянула отъ своего сторожевого поста на окн. Самбо отступилъ и широко открылъ свои глаза, лишь-только затворилась дверь, она крпко, крпко прижалась къ сердцу своего Джорджа, какъ-будто оно было для нея единственнымъ роднымъ пріютомъ на земл.
Робкая два!
Джорджъ между-тмъ усердно цаловалъ свою невсту и въ двственное чело, и въ розовыя уста и пылающія очи, и былъ онъ въ эту минуту удивительно какъ добръ и нженъ! Амелія въ первый разъ замтила на его груди чудесную брильянтовую булавку, и нашла, что ничего не можетъ быть миле такой булавки. Какъ же иначе? Вдь онъ для нея такъ нарядился!
Если наблюдательный читатель хорошо вникнулъ въ сущность назидательной бесды между двумя закадышными друзьями, то, вроятно, онъ ужь составилъ свое собственное понятіе о характер мистера Осборна. Какой-то циническій Французъ сказалъ когда-то, что въ любовныхъ длахъ бываютъ всегда дв стороны: одна любитъ, или обожаетъ, смотря по обстоятельствамъ, другая, только-что позволяетъ себя любить. Любовь приходится иногда на сторону мужчины, иногда на сторону женщины; это дло случая. Быть можетъ, какой-нибудь отуманенный молодецъ принимаетъ въ своей Дульцине мертвую безчувственность за скромность, природное тупоуміе за двственную осторожность, отсутствіе душевной жизни за милую, поэтическую стыдливость, и, словомъ, принимаетъ гусыню за лебедя, или ворону за паву — это бываетъ, смю васъ уврить. Бываетъ и вотъ что: какая-нибудь идеальная красавица наряжаетъ, въ своемъ воображеніи, неуклюжаго осла во всеоружіе блеска, великолпія, славы, удивляется его неописанному тупоумію какъ мужскому простодушію, поклоняется его надутому эгоизму, какъ мужскому превосходству, считаетъ его глупость изумительнымъ глубокомысліемъ, и распоряжается имъ такъ же, какъ нкогда блистательная волшебница, Титанія, распорядилась извстнымъ ткачомъ въ древнихъ Аинахъ. Такія комедіи часто разыгрываются на базар житейской суеты, хотя изъ этого ровно ничего не слдуетъ.
Миссъ Амелія считала своего возлюбленного самымъ блистательнымъ изъ героевъ, какіе только когда-либо выступали на позорище вселенной. Такимъ же считалъ себя и самъ мистеръ Осборнъ.
Почему жь и не считать? Велика бда, что онъ кутилъ, молодые люди вс кутятъ, и всему свту извстно, что повсу женщина всегда предпочтетъ молокососу. Онъ еще не остепенился? И это не бда: женится, перемнится. И какъ это хорошо, что корсиканского изверга упрятали теперь на Эльбу! Миръ и тишина водворятся во всемъ мір. Джорджъ возьметъ отставку, и они заживутъ припваючи. Вдь они же не бдны: у Амеліи богатое приданое, у него — отличный пенсіонъ. Они удутъ куда-нибудь подальше, въ провинцію, и выберутъ для своего поселенія живописное мстоположеніе съ прекраснымъ сельскимъ домикомъ, гд будетъ и садъ, и паркъ, и прудъ, и оранжерея. Это ли не житье? Джорджъ будетъ ловить рыбу; стрлять рябчиковъ, смотрть за фермой, а она станетъ смотрть за кухней и вышивать для него сюрпрпзы. Чего же больше для семейного счастья? Хорошо, очень, очень хорошо!
Ну, а если будетъ война? Нтъ, вздоръ, войны не будетъ; а пожалуй станется, что Джорджъ не возьметъ отставки. Это ужь не такъ хорошо. Военному человку, собственно говоря, и не слдуетъ жениться. Вообразите мистриссъ Джорджъ Осборнъ въ поход на какой-нибудь провинціяльно квартир или, что еще хуже, въ Вест-Индіи, подъ зноемъ палящаго солнца, въ обществ офицерскихъ женъ, подъ покровительствомъ какой-нибудь мистриссъ майорши Одаудъ! Амелія умирала со смха, когда Джорджъ говорилъ ей объ этой старой хрычовк. Онъ ее слишкомъ любитъ, и потому, ужь можете быть уврены, Амелія никогда не будетъ введена въ общество такихъ вульгарныхъ женщинъ. О себ онъ не заботится — совсмъ нтъ; но она, какъ его жена, должна, разумется, занять приличное мсто къ обществахъ высшаго полета.
— Будь по твоему, мой другъ, я на все согласна!
Еще бы! Не согласиться съ Джорджемъ Осборномъ! Возможно ли это? Она согласилась бы, пожалуй, для его потхи, принимать каждый день геморроидальныя пилюли, какъ это длаетъ, напримръ, джентельменъ, пиущій эти строки.
Такъ они бесдовали вдвоемъ, и взапуски другъ передъ другомъ строили на воздух безчислеимые замки. Амелія украшала ихъ лиліями и ландышами, окружала поэтическими аллеями, живописными, журчащими ручьями и другими принадлежностями идилліи, между-тмъ, какъ воображеніе Джорджа обращалось около конюшень, псарень, погребовъ. Два часа пролетли незамтно, и такъ-какъ мистеру
Осборну въ город нельзя было пробыть больше одного дня, — что длать? онъ заваленъ служебными длами, — то поэтому онъ пригласилъ миссъ Эмми пообдать съ нимъ въ обществ ея будущихъ сестеръ. Приглашеніе принято съ искреннею радостію., и они немедленно пошли въ домъ его отца. Здсь мистеръ Осборнъ оставилъ свою невсту среди чернобровыхъ леди, а самъ немедленно отправился покончить дла, не терпвшія, къ несчастію, ни малйшей отсрочки. Амелія, на этотъ разъ, говорила безъ умолку, и, сверхъ ожиданія, обнаружила такое удивительное краснорчіе, что ршительно поставила въ туппкъ обихъ чернобровыхъ сестрицъ, и он должны были подумать, что Джорджъ просто творитъ чудеса изъ этой глупенькой двчонки.Джорджъ, между-тмъ, завернулъ въ кандитерскую на Черин-Кросс, и скушалъ пирожокъ; потомъ мимоходомъ забжалъ къ портному, и заказалъ отличную пару новйшаго фасона, наконецъ, мистеръ Джорджъ Осборнъ отправился въ трактиръ, и сыгралъ весьма счастливо одиннадцать партій на билльйярд. Домой онъ воротился въ превеселомъ расположеніи духа, хотя немножко опоздалъ къ обду.
Но вовсе не въ дух былъ въ этотъ день старикъ Осборнъ. Когда этотъ джентльменъ воротился изъ Сити, дочки, по заведенному порядку, выбжали къ нему на встрчу вмст съ перезрлою миссъ Виртъ, но тутъ же, съ нкоторымъ изумленіемъ, замтили по его физіономіи, что сердце подъ его огромнымъ блымъ жилетомъ бьетъ какую-то безпокойную, зловщую тревогу. Онъ хмурился, пыхтлъ, моргалъ и страшно поводилъ своими чорными бровями. Когда Амелія выступила впередъ поздороваться съ отцомъ своего жениха, что всегда длала она съ великимъ трепетомъ и страхомъ, старикъ Осборнъ промычалъ какъ медвдь, и немедленно спустилъ миньйатюрную ручку изъ своей огромной, шершавой лапы, не обнаруживъ ни малйшаго желанія пожать ее покрпче. Потомъ онъ взглянулъ угрюмо на свою старшую дочь, и взоръ его; повидимому, спрашивалъ:
— За какимъ дьяволомъ здсь эта двчонка?
Дочка поняла безмолвный вопросъ, и поспшила отвчать:
— Джорджъ въ город, папа; онъ пошолъ по дламъ къ своему начальнику, и скоро воротится домой къ обду.
— А! такъ онъ въ город? Слоняется? Семеро одного не ждутъ, Джении.
Съ этими словами, достойный джелтльменъ погрузился въ кресла, и въ комнат наступило страшное, торжественное молчаніе, прерываемое только безпокойнымъ боемъ французскихъ стнныхъ часовъ.
Когда колоколъ этого хронометра, увнчанного на верху веселой мдной группой, совершавшей жертвоприношеніе Ифигеніи, прогудлъ пять разъ на кладбищенскій манеръ, господинъ Осборнъ неистово дернулъ за сонетку своею правою рукою, и вслдъ за тмъ явился въ комнату буфетчикъ.
— Обдать! проревлъ мистеръ Осборнъ.
— Мистеръ Джорджъ еще не воротился, сударь, доложилъ буфстчикъ.
— А какая мн нужда до твоего мистера Джорджа? Разв я не хозяинъ въ своемъ дом? Обдать!
И страшно мистеръ Осборнъ насупилъ свои чорныя брови. Амелія задрожала. Телеграфическое сообщеніе глазъ быстро пробжало между остальными тремя леди. Послушный колоколъ въ нижнихъ областяхъ зазвенлъ на веселый ладъ, возвщая наступленіе господского обда. Не говоря больше ни слова, глава семейства засунулъ свои руки въ карманы длинного пальто, и пошолъ въ столовую одинъ, грозно озираясь черезъ плечо на четырехъ изумленныхъ женщинъ.
— Что это значитъ, моя милая? спрашивали одна другую молодыя леди, продолжая слдовать въ почтительномъ отдаленіи за сердитымъ старикомъ.
— Я думаю, mesdames, фонды падаютъ на бирж, прошептала перезрлая весталка.
Эта догадка, сколько вроятная, столько же и остроумная, содйствовала нкоторымъ образомъ къ успокоенію женскихъ сердецъ, такъ-какъ для имхъ биржевые фонды не заключали, повидимому, особенной важности. Молча и притаивъ дыханіе, он вошли въ столовую и заняли свои мста. Старимъ прочолъ обычную молитву. Серебрянные приборы загремли. Амелія затрепетала. Она сидла одна по другую сторону стола, ближе всхъ къ страшному Осборну, отъ которого только отдляло ее порожнее мсто, оставленное для Джорджа.
— Супъ! сказалъ мистеръ Осборнъ погребальнымъ тономъ, повертывая въ рукахъ разливательную ложку.
Угостивъ такимъ образомъ Амелію и прочихъ дамъ, онъ налилъ въ свою собственную тарелку, и безмолвно углубился въ созерцаніе супа.
— Принять тарелку у миссъ Седли! сказалъ онъ наконецъ. Она не можетъ кушать этого гадкого супа… не могу и я. Помои! Гикксъ, бери миску. Дженни, завтра поутру прогнать кухарку со двора.
Сдлавъ такое распоряженіе относительно кухарки, мистеръ Осборнъ сообщилъ нсколько характеристическихъ и сатирическихъ замчаній касательно рыбы, и пользуясь этимъ случаемъ, произнесъ энергическое проклятіе на рынокъ, гд продается эта гадкая рыба. Потомъ онъ снова погрузился въ глубокое молчаніе созерцательного свойства, и проглотилъ, одинъ за другимъ, нсколько бокаловъ вина. Его физіономія сдлалась еще угрюмй и мрачне. Все трепетало и безмолвствовало. Вдругъ, къ общему благополучію, раздавшійся звонокъ возвстилъ о прибытіи Джорджа. Джоржъ вошолъ.