Будь что будет

В Университетском городке она столкнулась с преподавательницей математики, та вышла из класса и заметила ее застывшее лицо. Арлена объяснила, что ее кандидатуру отвергнут, она должна предупредить Хоровица, что отказывается от стажировки, и математичка воскликнула, Да ты сошла с ума! Расследование чисто формальное, особенно для таких должностей, как твоя, технически невозможно отыскать твое имя среди пятнадцати миллионов подписей, если только не назначить для этого десяток инспекторов на несколько месяцев, тем более что ты подписала поздно, да еще на листе из Люневиля. Они стремятся выявить коммунистов, так как уверены, что все коммунисты шпионы, но картотеки не обновлялись со времен войны, они суетятся, пытаясь убедить начальство в своей эффективности, недавно вот уволили Фредерика Жолио-Кюри, несмотря на Нобелевскую премию и все, что он сделал для страны, лишь бы продемонстрировать свою безжалостность. А ты слишком молода, чтобы они обратили на тебя внимание. Они могут как-то вычислить, что ты связана со своим дружком?

– Это сложно, только если за нами следят по воскресеньям во второй половине дня, когда мы видимся.

– Ты рассказывала ему о своей работе?

– У нас не совпадает расписание, поэтому, когда мы встречаемся, жалко тратить время на разговоры о работе. Надеюсь, вы правы и они ничего не найдут, потому что я очень хочу пройти стажировку.

Отношения Пьера Праца и Арлены не ладились именно потому, что их миры не совпадали, он – ночной работник, просыпается в четыре дня, выходит на смену в семь и печатает газету, которую дневные жители прочтут, когда он на рассвете отправится спать. Нелегко поддерживать прочную связь, если один ужинает, когда другой только пришел на работу, и оба не понимали, как преодолеть это препятствие, – отказываться от своей профессии они не собирались, так что приходилось изворачиваться, чтобы выжать максимум из единственного дня общей жизни. Воскресенье было днем свободы, которой никто не мог их лишить. Поэтому Пьера удивило поведение Арлены – та вдруг стала отстраненной и колючей, У меня проблемы на работе, меня могут уволить, поэтому я нервничаю, это слишком сложно объяснить.

Но больше всего Пьера тревожило то, что Арлена перестала с ним разговаривать – просто сидела с отсутствующим видом, выдавливала робкую улыбку, когда он брал ее за руку, и снова погружалась в свои тайные мысли, из которых он был исключен, хотя еще неделю назад она целый час пыталась донести до него значение постоянной Планка и важность точного измерения принципа неопределенности, а он мямлил, Да, я уловил в общих чертах. Хотя все это осталось китайской грамотой. Теперь она не говорила ничего, словно заперлась изнутри, и его пугала разделившая их стена. Он спрашивал себя, чем вызвал подобную холодность, но не находил ответа. Тогда он принялся рассказывать ей про жизнь газеты, как пришлось остановить печать и переделывать статью, потому что Пьер Лазарефф разозлился на молодого журналиста и устроил разнос на глазах у всех, Вступление затянуто, читатель должен мгновенно понять, о чем речь, чтобы все было как на ладони, не может быть материала без персонажа! А еще та история в среду, в половине пятого утра, когда все уже с ног валились. Ждали репортажа Люсьена Бодара из Ханоя, но тот никак не приходил, телефонная связь с Индокитаем прерывалась, и никто не понимал, это неполадки или саботаж. Босс решил придержать типографию до последней секунды перед катастрофой – для Бодара было зарезервировано место на первой и на четвертой полосах, но нельзя же выходить с пробелами, читатели не поймут и решат, что дело в цензуре, к тому же уличные торговцы и доставщики в фургонах уже заполонили улицу Реомюр, чтобы загрузить первый выпуск. Тогда Лазарефф велел спортивному отделу подготовить материал о Фаусто Коппи, намеченный на следующий день, и тут – о чудо! – телефон зазвонил. Бодар с другого конца света, за десять тысяч километров, несмотря на пять часов разницы во времени, сумел пробиться через Сингапур из резиденции тамошнего верховного комиссара, с которым дружил, и понеслось. Обычно он диктует тексты секретарше, и та их стенографирует, но времени не оставалось, Лазарефф сунул трубку мне, я на лету сочинил статью и сразу отправил в типографию, Опять мы успели впритык, но в следующий раз нас точно хватит удар.

Теперь воскресенья казались длинными, Пьер хлопотал на кухне – он мастерски жарил курицу, – иногда они шли в кино, если им нравился репертуар, поскольку во взглядах они сходились не всегда, она предпочитала фильмы в оригинале, он старался ей угодить, – а в хорошую погоду они гуляли по Венсенскому лесу, чтобы подышать свежим воздухом и поесть мороженого. Однажды Пьер предложил покататься на лодке по озеру Домениль, но Арлена наотрез отказалась, Терпеть не могу прогулки на лодке! Она побелела, он сдуру принялся настаивать, Грести же буду я, а ты отдыхай.

– Ни за что, ясно?

Она ответила так резко, что Пьер удивился: с чего это она повысила голос из-за какого-то пустяка.

Когда вместо прогулки по лесу Пьер решил сводить ее на собрание итальянских товарищей, которые присоединились к Стокгольмскому воззванию, Арлена сослалась на усталость и уехала в Городок отдохнуть. Обычно в воскресенье она оставалась у Пьера и утром в понедельник прямо от него отправлялась на работу в Фонтене-о-Роз, но теперь все изменилось, Ты мне не доверяешь? – спрашивал Пьер. Она не решалась сказать правду, Это не вопрос доверия, я в подвешенном состоянии, могу только скрестить пальцы или поставить свечку уж не знаю кому. Неопределенность продлилась долгих семь недель. Вечером в среду, вернувшись из Фонтене-о-Роз, Арлена обнаружила письмо от Министерства национальной обороны, опустилась на стул в приемной и сидела бесконечно долго, не осмеливаясь открыть конверт, – она думала, что держит в руках свое будущее, – и наконец решилась оторвать защитную полоску. С опаской прочла письмо, глубоко вздохнула, по телу пробежала дрожь – допуск одобрили, ей хотелось кричать от радости. Арлена бросила взгляд на часы – двадцать минут девятого. Она решила поделиться этим с Пьером, объяснить, почему ей было так плохо, рассказать о страхе, который ее преследовал. Панический, иррациональный испуг. После стольких лет усилий, когда ее мечта начала сбываться, она убедила себя, что ее выгонят, не дав возможности оправдаться, и теперь хочет просить прощения за то, что так его мучила.

Впервые с тех пор, как они познакомились, Арлена решила поехать к нему в газету, – может, получится его увидеть хоть на пять минут, поделиться радостью, а потом они все начнут с чистого листа. Она села в метро, вышла на станции «Реомюр-Себастополь» – квартал наводнен фургонами, доставляющими товары на рынок Ле Аль по соседству, знаменитое «Чрево Парижа», перекрестки забиты, на улицах пробки, водители кричат друг на друга, пешеходы протискиваются между машинами – и наконец добралась до редакции «Франс-суар». Рабочие выгружали огромные рулоны бумаги из грузовика, припаркованного вторым рядом, толкали их по наклонным сходням и катили по тротуару к приемной зоне типографии. Журналисты в костюмах торопливо выходили из здания, беседовали в вестибюле. На входе Арлена обратилась к сотруднику, который надписывал кипу коробок, спросила, можно ли поговорить с Пьером Працем, у нее срочное сообщение, Я посмотрю, можно ли это сделать, сказал тот и исчез внутри здания. Минут через пять вышел Пьер в рабочем халате, вытирая руки о тряпку, Арлена, что ты здесь делаешь? Что-то случилось?

– Нет, ничего. Просто хотела тебя увидеть. Есть минутка?

– Да, у меня заедала биметаллическая пружина клавиши пробела, но я уже починил. Немного времени есть, запарка начнется не раньше полуночи, пойдем чего-нибудь выпьем.

Они перешли улицу, лавируя между машинами, зашли в закусочную на углу улицы Реомюр, где в этот час было накурено и многолюдно – рабочие, журналисты, девицы легкого поведения и другие клиенты беседовали у стойки и в зале. Со многими Пьер поздоровался, Здесь моя штаб-квартира. Подожди секунду, я только руки помою. И удалился в туалет.

В дальнем зале освободился столик, рядом с которым сидел журналист с короткой стрижкой и в бабочке, он искал вдохновения, покуривая трубку и с удрученным видом постоянно перечеркивая текст. Они заказали по кружке пива, Пьер заговорил громче, чтобы перекрыть гвалт, Народу полно, но почти всегда одни и те же, иногда по вечерам здесь проходит редколлегия. Хочешь есть?

– Нет, я не голодна. Я пришла сказать, что получила допуск. И можно снова жить нормально. Поэтому я так нервничала: боялась, что мне его не дадут. Ты прости меня за то, что я так некрасиво себя вела.

– Я не в обиде. А тебе могли не дать допуск? Ты же ничего плохого не сделала.

– Я подписала Стокгольмское воззвание.

– Это не преступление, у нас пока еще республика.

Официант принес заказ.

– Они не постеснялись в одночасье уволить Жолио-Кюри, а я вообще новенькая… Знаешь, я в жизни так не боялась, мне повезло, что удалось проскочить.

– Не думал, что требуется допуск для работы в НЦНИ, это же научный центр.

Арлена помолчала, подыскивая слова, Лаборатория, в которую меня взяли, подчиняется Комиссариату по атомной энергии.

– Ты не говорила, что работаешь на КАЭ.

– Я не могла об этом говорить, пока не получила допуск.

Похоже, журналисту мешал их громкий разговор, и он удалился с блокнотом в руке.

– Ведь в КАЭ разрабатывают бомбу? – спросил Пьер.

Арлена покачала головой, Моя лаборатория занимается теоретическими исследованиями в гражданской сфере – когда мы научимся управлять делением атома, будем производить электроэнергию, а еще это может привести к прогрессу в медицине.

– Но Франция хочет получить атомную бомбу, Жолио-Кюри говорил об этом на конгрессе в Доме солидарности, его и уволили за то, что он разоблачил это безумие. Ты должна осудить это направление, сказать, что не согласна с милитаристской политикой.

– Пьер, не указывай мне, что говорить.

Пьер вгляделся в серьезное лицо Арлены, Но ты так говорила еще несколько недель назад, нельзя подписывать петицию против атомной бомбы, а потом работать над ее созданием.

– Повторяю, у нас гражданские разработки.

– Но раз нужен допуск, значит исследования связаны с военной тайной и приведут к созданию бомбы. Арлена, уходи оттуда немедленно, попроси, чтобы тебя вернули в НЦНИ, покажи, на чьей ты стороне. Можно ведь заниматься чем-нибудь другим.