Будь что будет

Челка, свитер с вырезом под горло, куртка и черные брюки – она вполне могла сойти за свою в Сен-Жермен-де-Пре. По правде говоря, она плохо знала этот квартал. Через несколько месяцев после похорон Тома она взяла привычку там гулять, искала уголки, о которых он с таким воодушевлением рассказывал, его любимые переполненные кафе, прокуренные ночные клубы, где он слушал джаз. Вначале ее вело желание побыть рядом с братом, пройти по его следам, но она сразу испытала незнакомое ощущение, какое-то непривычное человеческое тепло, она почувствовала себя дома, словно родилась в этом квартале, он стал единственным местом, где она могла без задних мыслей разговаривать с незнакомцами, будто они знают друг друга сто лет. Стоило выйти за пределы этого четырехугольника, как ей казалось, что она попала во враждебный мир, и она понимала, что есть те, кто выбрал жизнь на этом островке, – близкие ей люди, и те, кто живет за его пределами, – чужаки. Мари решила, что наконец-то обрела семью.

* * *

Словно представ перед безжалостным судьей, Пьер Прац выносил себе приговор за приговором, упрекал себя и не находил оправданий – никогда еще совесть не терзала его так сильно, он жалел, что был резок во время последней встречи с Арленой, он должен был сдержаться и обсудить ситуацию, но вместо того, чтобы постараться понять, задать вопросы и во всем разобраться, он повел себя категорично и грубо, не смог сдержать гнев. Словно ее работа может изменить мир. Он вскипел, как напыщенный всезнайка, когда она уточнила, что ее лаборатория занимается теоретическими исследованиями в гражданской сфере с целью производить в будущем электричество, а также может привести к прогрессу в медицине. Когда в редакции он расспросил приятеля-журналиста, тот объяснил, Ты выбрал не того врага, управление ядерной реакцией – это экономическое будущее страны.

Какой же он дурак.

С тех пор как Пьер порвал с Арленой, он не мог заснуть, мучился вопросом, думает ли она о нем так же часто, как он о ней, осознал, что она значит для него гораздо больше, чем казалось, и лучше быть с ней, пусть она отчасти и предает правое дело. Он боялся, что никогда больше не увидит ее и не услышит, что придется жить без нее. Ему говорили, что он стал невыносим, после расставания что-то в нем разладилось, он взрывался на пустом месте, повышал голос, не мог скрыть раздражение, будь то с близкими, с коллегами или с соседями, и вскоре превратился в злопамятного скандалиста. Неужели я стал нетерпимым, как те, с кем боролся раньше? Я не хочу походить на отца, который орал почем зря, испоганил жизнь матери, потому что хотел всегда быть правым, и после смерти его поспешили забыть. Красивые теории – это хорошо, но Арлена… Я должен исправиться, иначе закончу, как он.

Через месяц после той роковой среды Пьер купил букет анемонов и отправился в Университетский городок, чтобы помириться с Арленой, но не нашел ее – соседка по комнате сказала, что она снова по воскресеньям ходит в бассейн «Лютеции». Пьер сел в метро и помчался на улицу Севр, однако кассирша его не пустила, потому что у него не было ни плавок, ни полотенца. Было всего одиннадцать утра, и он решил подождать, сел на скамейку, сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и стал смотреть на людей, которые входили и выходили, распространяя запах хлорки. Через полчаса появилась Арлена с подругой, ее волосы были мокрыми. Он пошел ей навстречу, Пьер! Что ты здесь делаешь?

– Мне надо было тебя увидеть.

– Я, наверное, пойду, – сказала подруга Арлены и исчезла.

Какое-то время они смотрели друг на друга, На, это тебе. Он протянул ей букет анемонов в белой бумаге. Она взяла, Какие красивые, очень мило, спасибо. Но почему?

– Это… это чтобы извиниться за тот раз. Я повел себя… как бы сказать? Не слишком красиво, разозлился на ровном месте. Прости меня, пожалуйста, я очень хочу, чтобы мы помирились. Если ты не возражаешь, конечно.

– Не знаю… Ну, давай.

– Пойдем выпьем, поговорим спокойно.

– Если хочешь. От меня не пахнет хлоркой?

Пьер несколько раз потянул носом, Ничего не чувствую. Когда они сели друг напротив друга в бистро на Севр-Бабилон, он мгновенно проникся уверенностью, что был тысячу раз прав, решив возобновить отношения с Арленой и засунуть куда подальше свои дурацкие принципы, Как я мог не разглядеть такую девушку? Арлена же удивлялась, Пьер ли это, такой внимательный, интересный и забавный, и подумала, что нужно уметь забывать ошибки, да, в общем-то, ничего и не случилось, главное – попросить прощения и начать заново без задних мыслей. Им столько нужно было сказать друг другу, что они не стали касаться спорных тем, Может, пойдем куда-нибудь пообедаем? – предложил Пьер.

– Зачем? Нам и здесь хорошо.

Она заказала горячий сэндвич с сыром и ветчиной; он тоже. Затем бокал белого; он тоже. Они молча поели, заказали еще вина. И две порции яблочного пирога. Знаешь, почему я к тебе пришел? Во-первых, я понял, что не могу без тебя жить, мне будет очень трудно без тебя, во-вторых, вспомнил отца, у которого был властный характер, и подумал – вот пример того, как не надо делать. Пьер рассказал о своей непростой семье, о ежедневных ссорах, о мужчине и женщине, которые были несчастливы и жили вместе ради ребенка и потому, что почти невозможно разойтись, когда нужно платить за квартиру и за жизнь. Когда отца мобилизовали, в дом вернулся покой. После его гибели при Дюнкерке стало тяжелее, но никто его по-настоящему не оплакивал. А у тебя как было?.. И Арлена рассказала о своем отце, который исчез под Стоном, которого похоронили неизвестно где, и о странном убеждении матери, что его нет временно и он вернется, когда захочет, Она не может отпустить отца, ей кажется, что она видит его в метро или на улице, и даже через десять лет после его гибели она не призналась, что у нее есть друг. Не знаю, то ли ей стыдно, что она предает пропавшего мужа, то ли и впрямь отрицает реальность. Подруга из Высшей школы, которая в этом разбирается, объяснила, что тут ничего не сделать. Дома эта тема под запретом, мать возвела непреодолимые барьеры, мы в итоге отдалились друг от друга и почти не видимся.

В городе воцарилась ранняя весна – самое благодатное время, чтобы забыть все невзгоды и гулять часами. Они бродили по набережным и остановились у лотков букинистов, Арлена стала читать заднюю обложку, когда подошел продавец, Это довоенное издание, тринадцать новелл Эдгара По в переводе Бодлера, и книга вполне заслуживает своего названия – «Необыкновенные истории».

– Я тебе ее дарю, – сказал Пьер и полез за кошельком.

– Я сейчас не успеваю читать. Выбери и себе книгу.

– Я больше люблю детективы.

– Возьмите вот этот, потрясающе написано, – сказал букинист.

Он протянул им «Человека голубых кровей» Лео Мале. Арлена и Пьер отправились дальше, каждый с книгой под мышкой, зашли в Нотр-Дам, задрали головы и открыли рты, как туристы, Не поверишь, но я здесь в первый раз.

– Я тоже.

Они присоединились к группе экскурсантов, которую вел гид-священник, сели послушать органиста, играющего духовную музыку. Когда они вышли, день уже клонился к закату, и они постояли на паперти, словно не решаясь расстаться со старинными камнями, Можем пойти ко мне, если хочешь.

– Да, хочу.

В ту ночь Арлена и Пьер помирились, оба смутно ощущали, что на самом деле и не расставались, а тяготы и сожаления забылись. Перед сном она хотела поставить будильник, Пьер сказал, что свой он разбил, уронив на пол, а новый так и не купил, Тем, кто работает по ночам, будильник не нужен – я заканчиваю, когда все встают, и ухожу из дома, когда люди возвращаются, у меня часы в голове.

Впервые за месяц Пьер спал безмятежным сном, прижавшись к Арлене, хотя кровать была узкой для двоих, и проснулся в пять, как по команде. Арлена спала лицом к стене, он сел на стул, посмотрел, как она спит, прикурил сигарету. Потом другую. Время от времени он поглядывал на часы. Шесть. Он дал ей еще пять минут, положил руку ей на плечо, она открыла глаза, увидела его и улыбнулась. Пока он готовил завтрак, она оделась, Я стараюсь приходить в Шатийон первой и уходить последней, потому что несколько инженеров, которые там живут, относятся ко мне скептически – это выпускники Политеха, которые не привыкли работать с женщинами, я должна делать больше, чем они, и не давать повода задвинуть меня в угол, они скидывают мне самые тяжелые расчеты, а я назло выполняю их с улыбкой, тем более что у нас нет вычислительной машины. К счастью, шеф ко мне хорошо относится.

– То, чем вы занимаетесь в Шатийоне, остается загадкой.

Она уселась за стол, погрела руки о чашку кофе с молоком, Просто для Франции это новая область, американцы и русские нас здорово обогнали, и похоже, что англичане близки к испытанию собственной бомбы. А мы лет на десять позади. Два года назад КАЭ построил в форте Шатийон первый ядерный реактор – бетонный атомный котел, который работает на стержнях из оксида урана, погруженных в тяжелую воду, чтобы замедлить ядерное деление и им управлять. Всякий раз, когда ядро урана расщепляется, оно испускает нейтроны, которые сталкиваются с атомами урана, высвобождая новые нейтроны, и так далее. Через несколько лет, когда мы научимся расщеплять атом, мы сможем безопасно производить электроэнергию. А потом с помощью излучения изотопов ядра будем выявлять болезни, которые иначе не обнаружить, пока они не станут необратимыми, – возможно, лечить лейкемию или рак введением радиоактивного йода. Мы в самом начале пути.